После секундного колебания Шеала пододвинулась:
- Если тут хватало места на трах с рысью, - твердо сказала она, - то и на нас двоих как-нибудь хватит. Трави свои байки, а я погреюсь.
Если бы ведьмак хотел сделать с ней что-то паршивое, он бы уже сделал – возможностей и удачных моментов хватало более чем; и потому чародейка, особо уже не задумываясь о вопросах доверия, прикрыла глаза. Некоторое время она прислушивалась, следя за нитью рассказа, даже что-то поддакивала, спотыкаясь о знакомые имена или события, но потом, незаметно для самой себя, забылась, потому что то, что её терзало в подобные моменты – страх одиночества – испарилось, когда появился горячий чай и неловкая забота от практически незнакомого человека, которому почему-то было не всё равно.
Сам виноват, и теперь пусть страдает.
- Пока что ты выглядишь более уравновешенным, чем большинство людей, Кот, - невнятно и совершенно не в тему очередной байки сказала она перед тем, как с облегчением, привалившись к нему плечом, заснуть.
Снилось что-то невнятное. Сначала это были просто короткие обрывки виденных за прошедшую ночь картин - ободранные ветрами ели и затянутые ряской бочаги - потом всё перетекло в какой-то не то чародейский, не то просто великосветский приём, на котором мэтр Рётшильд бил кого-то по голове украшенной бриллиантами берцовой костью и мерзко похихикивал; после сон неожиданно приобрел эротическую направленность (что, при всём ими двоими обнаруженном и выясненном, было совершенно неудивительно) и Шеала имела сомнительное счастье лицезреть буквальное воплощение в жизнь упомянутого ведьмаком принципа чесания друг об друга языков, испугалась и куда-то словно бы провалилась.
Тут тоже были и ели, и бочаги, чей-то лохматый звериный бок под рукой, и сознание казалось будто бы раздвоенным – чародейка одновременно и спала рядом с печкой, и наблюдала из лесных зарослей за тем, как постепенно истончается нить дыма над печной трубой. Она вдруг поняла, что тут, в зарослях, не одна – но не могла пошевелиться, будто бы оцепенев. Попытавшись сделать над собой усилие и все-таки повернуть голову, Шеала резко проснулась.
За окном уже светало.
Ведьмак с поистине кошачьей грацией прикорнул рядом в весьма неудобной позе – видимо, пожалел и не стал будить, когда она во сне, вернувшись к кто знает сколько десятков лет назад забытым привычкам, льнула к теплу.
Немного неловко, но что уж поделать.
Кровь запеклась на лице неприятной жесткой коркой, рубашка липла к лопаткам, а в дом неспешно ползла утренняя сырость – бытие могло бы выглядеть отвратительным, и это ощущение лишь немного меркло на фоне ночных экзерсисов. Шеала, постаравшись не задеть кота – ну, все равно наверняка проснется от мельчайшего шороха, но тут главное вежливость и объявление добрых намерений – соскользнула с кровати, хлебнула остывшего чаю, так и оставленного у печи, поморщилась и вышла за порог – умыться.
Плошка с водой плыла по воздуху следом, и, занятая левитацией и приведением себя хотя бы в относительный порядок, Шеала всё равно настороженно оглянулась по сторонам – незабытый предутренний сон оставил какое-то тревожное послевкусие, и теперь ей казалось, что за домом наблюдают. За кустарник на опушке цеплялись обрывки тумана, плывущего из речной низины – проследив взглядом за его седыми космами, чародейка даже не сразу поняла, что не так.
- Эй, - позвала она ведьмака, - гляди. Наше тело кто-то уволок. Я ставлю на оборотницу – если бы это были селяне, то заглянули бы в дом. И если моя догадка верна, то, найдя тело по эху колдовства, найдем и саму рысь. Интересно, утащила хоронить или догрызать? Полить тебе водички?