как-то так

Нильфгаардская зима походила на северную осень: холодные и светлые дни сменялись пасмурными и сырыми, полными плаксивых затяжных дождей и пронизывающего ветра с моря, что приходил по ночам, тоскливо стучался в окна - то громче, то тише - а к утру уставал и затихал; и тогда от реки поднимался спрятавшийся от его буйства туман, затапливавший всю округу, и до рассвета дом тонул в белом мареве. По вечерам он возвращался снова - по-звериному припадая к земле, бесшумно карабкался по склону холма, подбираясь к самым стенам; и если позволяла капризная погода, Нерис закутывалась в шаль и выходила в запущенный сад; тихо ступая по мертвой траве доходила до самого его края и долго стояла, неподвижно вглядываясь в сгущающиеся сумерки, будто пыталась высмотреть что-то меж черных ветвей.
Потом звали к ужину.
Нерис вообще очень много смотрела - так цепко и тихо, как никогда в жизни. Она против воли подмечала все: ей бросался в глаза диссонанс между вышивкой на портьерах и рисунком на скатерти; она видела каждую трещину на некогда идеальном лакированном комоде, и трещины в половицах теперь казались ей особенно большими. Нерис думалось, что между ними, верно, живут пауки; незаметные днем, они выбираются ночью и ищут добычу - вот откуда этот едва слышный шелест в ночной тишине, вовсе не ветви деревьев и не опадающая листва, а легкие и вездесущие паучьи лапки, что свили по углам бесчисленное количество сетей.
Телор никогда не говорил ей этого - и никогда бы не сказал - но она, смотревшая теперь так цепко и пристально, видела в его глазах страх, и знала, чего он боится, потому что и сама страшилась этого: темного, беспросветного безумия, подкрадывающегося тихо, как речной туман.
Среди всех шепотков, шорохов и скрипов; посреди пыли и трещин, чародей казалась единственным, что здесь живо - дышащим и теплым, близким и настоящим; и Нерис тянулась к нему, как к солнцу, что почти не гостило здесь зимой - и как солнца его ей отчаянно не хватало.
У Телора была работа; и когда он уходил, дом, давно не знавший постоянных жителей, по привычке пустел; но природа не терпит пустоты, и потому, в образовавшуюся лакуну лилась, затопляя все вокруг, зима: ее горьковатое, прохладное дыхание ощущалось во всем - аромат опавших листьев прокрался в каждый закоулок дома; ими пахла даже холодная постель, и Нерис казалось, что она, будто мертвец, каждый вечер ложится в сырую землю. Зима приглушила звуки; тихим сверчком пела она по вечерам на кухне свои песни, стучалась в окна ветвями ив и тихим приведением, сотканным из лунного света, бродила ночью по скрипучим половицам, лишая сна и покоя Нерис, что по-детски боялась поднять глаза на дверь - ей казалось, что в дверном проеме вот-вот появится фигура в пестрых лохмотьях, с застывшей на фарфоровой маске улыбкой.
У безумия было лицо, и Нерис боялась однажды взглянуть в него.
Острую горечь источали цветы в широкой вазе: вчера служанка срезала последние хризантемы, и теперь те тихо и торжественно умирали в широкой вазе, распространяя по всему дому прозрачный и холодный аромат увядания - от него и от суковатых пальцев затопившей дом зимы она сбегала в сад, где по-птичьи пряталась в обветшавшей беседке, куталась в шаль и ждала - Солнце знает, чего.
Там ее время от времени навещала очень тихая и очень предупредительная молоденькая служанка - предлоги менялись от раза к разу, но цепкий взор Нерис глядел и сквозь ее услужливость: она приглядывала за хозяйкой, как приглядывают за неразумными детьми или нервическими барышнями; однако - Нерис усмехалась про себя - страх ее был совершенно беспочвенным.
Для самоубийства, - думала Нерис, - нужно желание. Даже для него - а у нее были только зима, туман и мертвые хризантемы в вазе. 
За ночью наступал день, его снова сменяла ночь; Нерис смотрела на туманы, слушала ветер и вдыхала зиму; и прячась в своей ветхой беседке ждала - чего-то, что раскроет себя лишь наступив.
Если оно наступит.
Тихая служанка вместе с травяным взваром принесла весть о том, что Нерис ожидает посетитель - та велела ответить, что господина аэп Ллойда нет дома; но оказалось что гость пришел именно к ней; и угадав его имя, еще не увидев лица, Нерис пристально наблюдала за тем, как его проводят под мертвыми деревьями, по увядшей траве к ее птичьему убежищу, а думала о том, как там, внизу, над рекой уже копится вечерний туман, и хризантемы в гостиной роняют лепесток за лепестком на не в тон подобранную скатерть.
Служанка ловко подхватила поднос, походя поклонилась гостю и поспешила скрыться - Нерис проследила за тем, как легко она взбегает по лестнице, и заговорила лишь тогда, когда за девчонкой захлопнулась дверь.
- Телор нанял мне сиделку. - вместо приветствия сказала она. - Как старухе.
Она сидела очень прямо и неестественно неподвижно, будто боялась пошевелиться, лишь цепкий взор скользил по лицу гостя; и висящая сырая тишина казалась будто бы неприветливой, пока Нерис ни уронила тяжелое:
- Здравствуй, Кадваль.

Отредактировано Нерис (15.10.2017 21:39)

Осторожное объятие чародейки казалось совершенно невесомым.
- Я тоже, - проговорила она странным голосом, - я рада, что с тобой все в порядке.
Тогда - теперь казалось, что бесконечно давно - в их первую после долгой разлуки встречу, ее, помнится, удивляла неизменность Кадваля - годы, милосердные ко всем чародеям, его миловали особенно - но сейчас, с новообретенной болезненной проницательностью вглядываясь в лицо старого друга, Нерис с удивлением подмечала разницу между Кадвалем прежним и Кадвалем теперешним; умершим на севере, чтобы воскреснуть на юге. Эти несколько лет сделали с ним то, чего не сумели годы, прошедшие со времени ее ухода из Риссберга - и наблюдение это тяжелым камнем упало в мутный омут ее души, моментально потерявшись в темных водах.
Она не была уверена, что хочет знать. Она не была уверена, что Кадваль узнать позволит - но пока чародей выглядит живее ее, все, наверное, как минимум поправимо - во всяком случае, так утешала себя Нерис, выпуская его из объятий. Она находила в себе постыдно мало сил, чтобы беспокоиться за кого-то - или из-за чего-то - но при взгляде на Истредда ее вновь захлествало это странное ощущение близкого пробуждения - будто она спит, но вот-вот проснется; будто сейчас отступит давно мучившая болезнь и разум и чувства вновь сделаются ясными, как прежде.
Но ничего не происходило. Как обычно.
Нерис послушала Кадваля, послушала себя; помолчала немного, а потом покорно поднялась с места, натягивая на плечи теплую шаль. Чародей совершенно зря опасался ее задеть: в последнее время Нерис сделалась удивительно необидчивой, и хотя плакала она легко, слезы ее не означали никаких глубоких чувств. Кадваль пытался помочь - чародейка знала это, и с отстраненным любопытством наблюдала за борьбой в себе двух начал: того, что было благодарно другу за участие, и того второго, капризного и злого, что в последнее время говорило так часто и громко, что Нерис было бы стыдно, не будь ей все равно. Последнее насмехалось над всеми попытками помочь, отметая их, как жалкие и дежурные - "походи, пройдет", конечно, от этого сделается легче, как она сама не догадалась...
Нерис опустила ресницы и снова подняла их, и неприятный голос умолк. Она бросила быстрый взгляд на дом - в окне маячило лицо Очень Тихой Служанки, что скрылось, едва та перехватила взгляд чародейки.
Наверное, стоит уже узнать ее имя. Ей говорили, кажется, но она позабыла.
- Куда пойдем? - спросила Нерис, и в голосе ее слышался равнодушный интерес человека, которому совершенно безразличен ответ, но вежливость подсказывает, что вопрос задать нужно.
Вежливость требовала сказать что-нибудь еще - в отличие от Кадваля, Нерис полностью покорилась и миру, и картине, в которую тот пытался их вписать, не считая необходимым бороться.
- Я ждала, что ты придешь раньше, - проговорила она, опираясь ладонью на локоть чародея, - у тебя были дела?
Примятая их шагами мертвая трава не поднималась.
Очень Тихая Служанка очень цепко следила за тем, как чародейка и гость отходят вглубь сада.

Отредактировано Нерис (26.10.2017 17:09)

Нерис глядела одновременно на больную и сквозь нее, чуть отворачиваясь, словно готовилась закрывать лицо, и казалось, что чародейка едва сдерживается, чтобы не попятиться.
- Зачем ты привел меня сюда? - с плохо скрываемой паникой в голосе проговорила она. - Ты можешь справиться сам, зачем ты привел меня сюда?..
Подозрительные взгляды медсестры, гнойная вонь, пробивающаяся даже сквозь густой чесночный запах, запекшиеся раны и нездоровый цвет кожи умирающей - все эти мазки сливались в одну картину, вид которой приводил Нерис в состояние близкое к ужасу, и она впивалась пальцами в предплечье Кадваля, словно искала у него защиты. Лишь звук собственного имени - давно позабытого, почти ставшего чужим - неожиданно успокаивал, вырывая из зыбучей топи страха, в которую она начинала погружаться: Лике - звон тонкого стеклышка, Лике - щебет синиц; Лике, не знавшая тюремной сырости, Лике, не видевшая ужасов заключения; Лике, что была и пропала. В подвалы Дейры попала та, что звалась Нерис - и большей частью осталась там - но Лике об этом ничего не знала; и вторая, ставшая теперь ее тенью, судорожно цеплялась за воспоминания о той, с кем они когда-то делили имя; к той, что смеялась так весело и беззаботно, как Нерис уже не умеет - к смешной, милой девочке, которую она сейчас с удовольствием назвала бы своей сестренкой.
Но не собой.
Это все было так давно, что теперь кажется выдумкой - историей про каких-то чужих людей, по недоразумению носящих знакомые имена; но вот он - Кадваль, и его рука под ее ладонью - все та же; вот его вкрадчивый взгляд; вот солнечный свет - такой же, как тогда; вот всего доказательства того, что ничто из прошлого ей не приснилось. Она не родилась в тюремной темноте, это все ложь, морок; у нее была жизнь, у нее была она сама, и она так хорошо смеялась - ватный туман, окутывавший Нерис все это время, вдруг задрожал, будто вот-вот готовился разойтись, и чародейка, прерывисто вздохнув, поспешила ухватить за хвост ускользающее чувство поспешным вопросом:
- Чего ты от меня хочешь?..
- Я привел тебя сюда, потому что им нужна помощь, - терпеливо повторил чародей, перехватив ее руку, - я больше не могу им помочь. А ты можешь. Сделай это, пожалуйста, иначе они умрут, очень плохо и мучительно. Лике, они пережили страшные вещи - ты сама видишь, и только магия может с этим справиться. Да не какая угодно. Лике, я прошу тебя.
- Я не понимаю, - она отчаянно мотала головой, - почему ты не можешь?
Кадваль поморщился и притянул ее к себе, опуская ладонь на затылок, как принято гладить плачущих детей:
- Потому что не могу. С тех пор, как я здесь очнулся, мои исцеляющие заклинания имеют побочный эффект, - он запнулся, - это больно. Чем сильнее и сложнее - тем… Я…
Наверное, не стоило говорить, что что с этим он ведет допросы.
- Этому нашли применение. Но их это убьет.
Она кивнула, позволяя гладить себя по волосам - сестра Талаит, наверное, была очень хорошей лекаркой, потому что в непонятную ей сцену объяснения не вмешивалась совершенно - наблюдала исподволь, но молчала, не подгоняя и не задавая вопросов. С серого неба начинали сыпать мелкие белые хлопья - жалкие попытки Нильфгаарда изобразить зиму - и светловолосая девушка у их ног определенно умирала - тихо, безмолвно и болезненно; преданная людьми и оставленная богами, как заключенные в Дейре; и единственным ее преступлением против чего-либо наверняка оказывалась лишь беспомощность.
Капризное и злое билось в припадке, требовало тепла и покоя, требовало увести его из этой умиральной ямы, не желало ни слушать, ни говорить; но Нерис с каким-то облегчением ощущала, как оно умолкает, задавленное просыпающимся другим - тем, что вело ее всегда; тем, за что она себя уважала; честным, простым и правильным; выращенным и воспитанным в ней в том числе Кадвалем с Ваньелле.
Никто не помог тебе в Дейре, - визжало капризное, - все тебя оставили, никто не привел к тебе за ручку доброго спасителя!
Жаль, - легко ответило второе, - жаль, что так, но так не должно быть. Так не будет.
Не в мою смену.
У богов нет рук, кроме твоих.
- Их спасли от рабства, ты говоришь, - отстраняясь сказала Лике из Турна голосом Нерис из Ринды, по обыкновению академически-спокойным, - хорошо. Но я давно не лечила сложного, Кадваль. Тебе придется подсказывать мне. Кто здесь самый тяжелый, она?

Отредактировано Нерис (26.12.2017 01:33)

- Я постараюсь, - ответила она сразу на все.
И шагнула к столу.
Расспросы Кадваля удивительным образом не вызывали ни малейшего раздражения - звучавшие почти привычно, они вызывали к жизни какие-то давние, почти механические воспоминания, и отвечала на них Лике без труда, почти не задумываясь: слева, головой к двери, думаю, подожди.
А думать было, о чем.
Ногу, конечно, проще всего отнять. Даже так: правильнее всего было бы поступить именно так, потому что все остальное представлялось не только бесцельным, но и опасным; и нагружать и без того еле живое тело было почти жестоко, а так оставался какой-никакой шанс на выздоровление, если все остальное они с Кадвалем сыграют, как по нотам; однако Лике придерживала рукой повисший в воздухе светильник и думала.
Ей давно не приходилось вершить чужие судьбы; но если спасать жизнь, - размышляла Лике - надо спасать такую, которая чего-то стоит. Лучшую из возможных - ногу отрезать легко, но даже если эта девочка выживет, куда ее, калеку, возьмут? Многое ли они спасут в таком случае?
- Давай-ка, - решилась она после долгой паузы, и голос ее теперь уже точно принадлежал Нерис из Ринды, прошедшей полевые госпиталя и чумные рвы, поневоле научившейся приказывать, - давай-ка Фильценбахера и нити, вот что.
И, поймав вопросительный взгляд чародея, поправила себя:
- То есть давая я Фильценбахера, от пояса, а ты нити в правое бедро, начнем с ноги. Она все равно ничего не будет чувствовать, вряд ли даже твое заклинание сможет пробить блокаду. Попробуем, во всяком случае, и если пробьет, будем думать, как сделать иначе.
Ослабшее тело даже не дернулось, когда Нерис положила ладонь на спину.
Колдовство давалось ей без прежней легкости, словно бы с усилием, и она сама не понимала, виной тому затаившийся в душе страх или потерявшие гибкость пальцы, после исцеления сделавшиеся медленными и непослушными, будто позабывшие все, что умели раньше. Белый шар заливал операционное поле мягким светом; такой же лился из окна - темные тучи стряхнули с себя снежные хлопья, просветлели и заволакивали сейчас небо клубящейся белой пеленой. Из внутреннего двора доносился приглушенный шум воды - то ли фонтан, то ли ключ, древнее здание вполне погли построить у источника просто для того, чтобы не ходить далеко - и тихие голоса сестер; и мокрый ветер мерно покачивал белый занавес.
- У меня плохо получается, - повинилась Нерис, щедро обливая поле остро пахнущим дезинфицирующим составом, - это все руки. Нас когда пытали, им особенно досталось. Ты не можешь помочь?..
Из-за дверей доносилась какая-то приглушенная возня; по растрескавшейся белой штукатурке бродили неяркие тени от трепещущей на ветру ткани и нависшего над окном винограда; пыль дрожала в падающем из окна свете; поблескивали разложенные на столе инструменты - чародейке в последнее время не нравилось блестящее, но она старалась не отводить глаза. Резкий запах обеззараживающего почти перебивал вонь от гангрены, перекроившей плоть так, что уже сложно было угадать ее изначальную форму, но ничего. Ничего, думала Нерис, склоняясь к смердящей ране, ничего, это как распутывать узел, все потихоньку, все не сразу, но справимся. Тут Кадваль, как не справиться - она невольно кидала взгляд в сторону занятого своим делом чародея, и сам вид его, стоящего у операционного стола, успокаивал и вселял уверенность.
- Поддержать бы как-то сердце, - сетовала она, осторожно удалявшая безвозвратно омертвевшее, - не вытянет, боюсь. Что с тобой случилось, Кадваль? Расскажи. Ты не знаешь, отчего потерял способность лечить?
Это ощущалось странно, будто она вернулась в дом, которого у нее никогда не было, к отцу, котрого никогда не знала; будто дом ее был тут, у операционного стола, среди белых стен.
Вдалеке что-то грохнуло, потом грохнуло еще раз - скальпель в руке Нерис ощутимо дрогнул и больная слабо пошевелилась в забытьи - потом откуда-то ближе донесся протестующий крик; и тогда чародейка нервно распрямилась, чтобы бросить на Истредда неуверенный взгляд.
- Там, - осторожно сказала она, подбираясь, - шумят.

Отредактировано Нерис (31.05.2018 18:13)

Нерис бросила на вошедшего обеспокоенный взгляд и после паузы коротко ответила:
- Потихоньку.
Выяснять, что именно произошло между Кадвалем и неизвестными нарушителями спокойствия, она не хотела - во всяком случае пока - небеспочвенно полагая, что открывшаяся истина может повлиять на твердость ее и без того не слишком верной сейчас руки. Раз вернулся невредимым, значит, все в порядке - про себя Нерис, не признаваясь никому, отовсюду ждала явления охотников, каждый раз внутренне обмирая от предчувствия и неизменно ощущая себе полной дурочкой - после.
Лечение же и правда шло потихоньку: стараясь не прислушиваться к происходящему за дверью, Нерис, оставленная в одиночестве, работала вдумчиво и неспешно; и это было сродни кропотливому рукоделию, разве что от качества этой "вышивки" зависела жизнь человека. С ногами дело дрянь - думала Нерис, осторожно расправляя нити под кожей - и соблазнительными ножками она похвастаться не сможет уже никогда; бегать быстрее ветра тоже вряд ли будет, но если осторожно убрать вот здесь и вот здесь, они сохранит способность ходить, а это в ее положении уже немало.
Человек крепче, чем кажется, думала Нерис, проверяя пульс, и нити под кожей прорастали лозой - забавно, как безликое колдовство в руках чародея всегда приобретало личный оттенок. Ты крепче, чем кажешься, - думала она, вкладывая нити обратно в ладонь Кадваля, и лоза под его рукой менялась, превращаясь в нечто иное.
Ты можешь снести многое.
Выживет, загадала Нерис, тогда и я выживу.
- Вот теперь давай Великое Очищение, - вслух сказала она, - а я буду ее держать.

- Постоянное наблюдение, - часом позже наставляла она сестру Талаит, - при любых признаках ухудшения, посылайте за господином аэп Арфелом или мной. За мной - это к мэтру аэп Ллойду. Знаете дом на горе?
Лекарка смотрела на нее странно, но еще более странным казался ее взгляд, обращенный на Кадваля, истолковывать который Нерис бы не взялась. Пациентка слабо дышала на столе позади них: несколько раз за время операции она Нерис думала, что не удержит слабое, измученное тело, скатывающееся в смертельную темноту - и каждый раз какая-то необъяснимая сила - чародейка была готова поклясться, что она не имеет никакого отношения к кодовству - удерживала ее от падения. Прогноз представлялся туманным: пока больная не пришла в себя, невозможно было даже с уверенностью сказать, что Очищение не повредило ее разум; но она дышала - что уже было хорошо, слабо реагировала на укол, и в целом выглядела чуть лучше, чем покойница - что тоже представлялось бесспорным достижением.
- Спасибо, - поблагодарила сестра Талаит, - спасибо, мастер, госпожа... А с теми-то что делать прикажете?
Нерис бросила быстрый вопросительный взгляд на Кадваля.
- С кем?..

Господина Арфела тут, видимо, очень уважали, потому что нападавших сложили очень аккуратным курганчиком ровно в том месте, на которое он указал - Нерис высунулась из-за спины Кадваля, с некоторым опасением обозрела гору тел и отступила на полшага обратно, будто уложенные чародеем когда-либо поднимались. Венчало конструкцию тело полуэльфа, на которого сестра Талаит, тоже державшаяся в стороне, поглядывала с какой-то особенной неприязнью.
- Кто эти люди? - осторожно поинтересовалась чародейка, удивительным образом не находившая в себе ни капли сочувствия к неизвестным. - Это они кричали?