Шеала де Танкарвилль, чародейка и исследовательница, вот уже добрую половину часа ничего не исследовала. Выровняв спину, она задумчиво глядела на строго вычерченные строчки письма, попавшего к ней в руки с первыми лучами солнца.

«Дорогая Шеала!
Без сомнения, с здоровьем твоим, как и с самочувствием, все, как обычно, в порядке – на последние мои письма, в которых я об оных осведомилась, ты не ответила, и этот факт, поверь, повергает меня в глубокую тоску. Однако в этот раз твоя реакция, безусловно, необходима, ибо дело не потерпит отлагательств.
В хуторе «Старые посцы», что на границе Темерии и Редании, второго дня обнаружилось ужасающее происшествие. Все жители хутора, коих было без малого два десятка, были в один момент зверски убиты, тела обезглавлены, а головы сложены в подобие пирамиды. Не стоит, пожалуй, говорить о том, что оформление этого без сомнения бесчеловечного происшествия весьма напоминает стиль гоэтических событий, связанных с господином Дегерлундом, по этой самой причине инцидент и привлек наше внимание.
При осмотре хутора и упокоении усопших также была открыта неожиданная, и, несомненно, могущая привлечь твое внимание находка, кою отправляю вместе с письмом. Ошибусь ли я, если скажу, что ты хорошо знакома с этим стилем?
Детальное расследование также показало, что в окрестных деревнях пропадали люди – события эти происходили без крови и шума, так что связать их между собой до сего часа никому не пришло в голову. Однако в свете открывшихся событий, безусловно, этот тревожный факт тоже может стать частью чудовищной головоломки.
Как специалиста по головоломкам, а также одного из старших магистров в группе по исследованию подкожных магических символов, настоятельно прошу тебя не задерживаться с реакцией и приступить к расследованию сию же минуту».

Также перед чародейкой на столе лежал препарат – в прозрачном футляре, герметично упакованный с помощью магии и всё еще несущий в себе отголоски недавней телепортации. К препарату чародейка не прикоснулась.
Долина Понтара со всеми её обитателями была ей интересна поскольку-постольку, судьбы забытых семи богами хуторов по большому счету тоже. Но то, что сейчас лежало на столе, превращало историю грубой, хоть и замысловатой бойни в нечто большее.
Её исследовательская группа по причине неприятного инцидента в свое время попросту распалась. И теперь, почти забытый, этот инцидент вдруг всплыл в её памяти, словно чем-то был связан с этим письмом.
Хотя казалось бы, ничто не предвещало.
Еще немного поразмыслив, она решила связаться с коллегой по группе. Это был спокойный человек с трезвым взглядом на мир, его увлеченность исследованиями импонировала Шеале. Но не в последнюю очередь выбор был продиктован тем, что тогда он тоже участвовал в том самом инциденте. Возможно, вдвоем они добьются большего.
Так и не прикоснувшись к препарату ничем другим кроме тяжелого настороженного взгляда, чародейка наконец поднялась со стола и повернулась к мегаскопу.
Чародей Истредд, несомненно, был занят делом. Скорее всего, дело было важным и увлекательным, как и все дела чародея Истредда. Шеале же просто оставалось понадеяться, что чародей Истредд не занят важным и увлекательным делом с некой чародейкой из Венгерберга, которую она не любила за чрезмерно эпатажные выходки и весьма дерзкие привычки. Даже удивительно, что столь спокойного человека в ней привлекло. Но столь тонкий план, как человеческие любовные отношения, в отличие от планов астральных и стихийных, был Шеале совершенно непонятен, и, честно говоря, не столь уж интересен. Куда как менее интересен, чем то дело, с которым им придется связаться.
Понадеявшись, что даже если Истредд и занят чем-то личным, то по крайней мере разделит её интерес к этому самому делу, Шеала прикрыла глаза и начала плести заклинание.
– Не отвлекаю, Валь? – из вежливости спросила она, когда связь стабилизировалась. – Прости за ранний вызов. Но мне кажется, что это тебя заинтересует.
Отойдя от стола, она дала чародею возможность осмотреть препарат через проекцию.
Препаратом была человеческая рука, грубо отрубленная по середину плеча. По размеру несомненно мужская, ногти почернели и растрескались, а кожа потемнела и уже носила следы размножения. Но на ней всё еще были ясно различимы следы сложной, несомненно магической татуировки. Испытаниями подобных они и занимались с Истреддом и группой чародеев и адептов. И стиль был слишком узнаваемым - их стиль.
– Буду рада, если ты примешь участие в изучении этого… предмета. И письма, которое с ним прибыло. Кажется, это всё связано с тем сбежавшим адептом.

Беседа с Истреддом оставила двоякое впечатление. Тот казался слегка измотанным, не совсем владеющим своим лицом, но по крайней мере не послал её к черту. Известие о происшествии, весточка из недавнего прошлого не оставила его равнодушным. Видимо Истредд, как и она сама, тоже хотел поставить в этом самом прошлом, в истории с пока еще открытым концом некую жирную точку.

Спустя сутки они оба очутились в Дракенборге. Тонущая в осеннем тумане реданская крепость даже издали казалась мрачной, окутанная тяжелым ореолом множества смертей. Поселок, неизбежно возникающий вокруг подобных крепостей, тоже выглядел безрадостно - замерев в тяжелом предвкушении Саовинны, он, казалось, спал.
Чародей обнаружился в единственном приличном месте в этой дыре. Здесь тоже было тоскливо и пусто, и единственным посетителем, кроме самого Истредда, был отожравшийся на добротных харчах кот.
Он – не кот, чародей, – казался погрустневшим и осунувшимся. Оставалось только строить догадки относительно причин – повода данного дурного самочувствия, и чародейка тактично не заметила едва ощутимый запах перегара, источаемый, к сожалению, тоже не котом.
Препарирование руки, очевидно, откладывалось, хотя Шеала уже сомневалась в необходимости. Обрывки заклинаний, которые были связаны с татуировкой, были слишком запутанными, чтобы можно было сделать какой-либо вывод о причине и цели её нанесения, а сами ткани, увы, вели себя совершенно обычно – сиречь немилосердно смердели и продолжали разлагаться. Неприятный груз, впрочем, она взяла с собой, воспользовавшись компрессией и блокирующей любое поползновение материи за свои границы защитной сферой. Таскать за собой шлейф этого невообразимого аромата было бы сущей воды самоубийством. Поддержание сферы отнимало много сил, и Шеала уже раздумывала над перспективой выбросить эту несусветную погань в ближайший овраг.
– Здравствуй. – чародейка осмотрелась и сочтя помещение достаточно опрятным как для того, чтобы для начала хотя бы не кривиться в брезгливой усмешке, опустилась за стол рядом с коллегой.
Она слишком уважала Истредда, чтобы открыто предлагать ему заклинания, облегчающие светобоязнь и головную боль, а тот, несомненно, был слишком горд, чтобы их принять, так что норовил остаться в скверном расположении духа еще долго.
Чародейка поразмыслила над перспективой влить в него выводящее токсины зелье силой, признала эти перспективы неправомерными, неуважительными и нереализуемыми, и тоже немного погрустнела.
– Официально неофициальное расследование. – она поджала губы. – Капитулу, как всегда, не нужны неприятности и огласка, но мне, как ты знаешь, дела Капитула более чем безразличны. Мы совершили ошибку, её нужно исправить – это личное дело. Нельзя допустить, чтобы по окрестностям бродил безумец-недоучка.
Кот запрыгнул на стойку и бесцеремонно стряхнул с неё оставленную разносчицей салфетку. Вид у него был исключительно вызывающий, а высокомерие, с которым он совершил сие действо, было поистине гигантских масштабов.
В свое время их ученик, один из зеленых адептов, с точно таким же видом совершил свое деяние, вошедшее – точнее, разумеется, не вошедшее ни в какие хроники под названием «Та чёртова ночь», заставив своих кураторов вычищать замок подобно ассенизаторам. Ругались, помнится, они соответствующе.
– Как его по-настоящему звали, ты помнишь? Хотя сомневаюсь, что этот кретин воспользуется этим именем. Возможно, его и вовсе уже здесь нет. Придется осматривать место бойни, чтобы найти зацепку. – произнесла Шеала, с нескрываемым сомнением глядя на собеседника. – Хутор наверняка уже привели в божеский вид. Четыре часа езды на лошади либо один телепортационный переход, или ты, возможно, предпочтешь какой-нибудь третий вариант?
Признаться, она очень рассчитывала на светлую голову Истредда, потому что у неё самой, проведшей долгий день и половину бессонной ночи над источавшей миазмы рукой, мысли ныне вертелись лишь вокруг желания найти сбежавшего адепта и отправить его на глубину шести футов под землю.

– Как будто когда-то необходимость сочинять доклады кого-то из нас ограничивала. – Шеала кашлянула в кулак, повернулась к окну. Кот спрыгнул со стойки, поднял хвост трубой и лениво прошествовал к скамьям. Когти цокали по полу, он потёрся пушистым боком о её сапог и свернулся калачиком под ножкой стола.
Истредд был тосклив, как декабрьское утро.
– Эй! – поняв, что всё придется брать в свои руки, как обычно, Шеала резким жестом подозвала девку-разносчицу. Та, предчувствуя обширные то ли награды, то ли наказания, подбежала так споро, что кот от неожиданности зашипел и тяпнул её за лодыжку.
– Принеси мне подогретого вина, а господину – пива. Найди самое лучшее, что только бывает в этой дыре.
«Иначе превращу в жабу», без труда подсказало окончание фразы богатое воображение девочки. Шеала могла только в очередной раз гордиться своим прекрасно поставленным взглядом, на лишние слова в подобном обществе уже давно не приходилось размениваться.

Вино не согрело, а скорее вогнало чародейку в печаль. Окрестности Дракенборга были столь же тоскливы, как сам Дракенборг, а в воздухе зависло ожидание дурной ночи. Шеала не любила колдовать в канун таких ночей, но сегодня выбора, как казалось, у них и не было.
– Чётность конечностей не сошлась, начали разбираться, заметили рисунки. Нашли что угодно, но не тело, подходящее к этой руке.  – в очередной раз вспомнив о своих непростых взаимоотношениях с компрессированной рукой, ответила Шеала. Лабораторные опыты редко бывают приятными, но с такой добротной тухлятиной имеешь дело далеко не каждый день.
Оная тухлятина постепенно высасывала её силы, и если бы могла, наверняка бы посмеивалась.
Впрочем, кажется, в словах Истредда был какой-то дополнительный смысл, и спустя половину минуты раздумий чародейка сощурилась и кивнула.
– Знаю, что сейчас рискованно… Но попробую применить пиромантию. Куска ногтя должно хватить, как думаешь?
Ночь Саовинны всегда была полна мрачных, недобрых костров, это могло как помочь, так и помешать, но в аэромантии Шеала была не так сильна и проверять, что в столь нестабильной сфере поменяется в канун праздника, не хотела.
Лошадь, которую при первом же проблеске серебра подобострастно привёл местный староста, косила на свою всадницу темным глазом и фыркала. Непривычная к магическим выкрутасам, животинка изрядно нервничала.
Поразмыслив о том, что если с ногтем ничего не выйдет, то придется выдергивать из проклятой руки волосы – по одному – чародейка вновь мысленно содрогнулась и натянула поводья. Вопреки всему тому, что столь иронично про неё говорил Истредд, она вовсе не была так уж уверена в успехе предстоящего мероприятия.
– Хутор. – сверившись с картой и письмом, она указала на виднеющийся вдалеке, чудом сбросивший с себя туманный покров пологий холм. Отсюда несколько покрытых несвежей побелкой домов казались давно заброшенными, хотя они оба знали, что это было не так. Несмотря на кажущуюся близость, до хутора было еще добрых два часа – лиственный лес затруднял перемещение. Даже в таком, покрытом проплешинами лесу несложно было спрятаться, и поэтому темные, еще покрытые остатками сырой листвы заросли не внушали ей доверия.
Но, по крайней мере, тут было достаточно хвороста, чтобы развести необходимый для задуманного дела костер.
Шеала высказала вслух идею, что можно было бы спалить весь хутор целиком, дабы не размениваться на примитивную левитацию и прочие утомительные, давно не приносящие удовольствия вещи. Лес ответил ей мрачным шелестом, впуская путников в свои плешивые дебри.

Хутор выглядел неприятно. Едва застывший отзвук человеческий жизни, мерзкий воздух, в котором еще чувствовалось железо. Запах старого навоза, который никто не успел убрать. Интересно, тот убийца – гусей и скотину он тоже не пожалел? В письме об этом не было ни слова.
Дурно замытое пятно крови на стене сарая, потеки на колодце, разбросанное отсыревшее сено, какофония традиционных запахов деревни и тяжелого духа гниения. Шеала прижала надушенную манжету к носу.
– Как будто я что-то понимаю. – раздраженно и гнусаво ответила она, потом вздохнула и взяла себя в руки, отняв ладонь от лица. – В этом может и вовсе не быть смысла. Мальчик не так уж много знал – так может это демонстрация возможностей? Напоминание о том, что он жив и всемогущ? Устрашение нас, наивных учителей, запрещавших ему так много?
Костер задымил и зачадил, тяжелый сырой дым плотными клубами постелился по пустому двору. Дождь заморосил сильнее, прибивая языки пламени долу. Сквозь туманную мокрую пелену были едва различимы низко стелящиеся столбы дымов в долине.
– Тела не вскрывали. Посчитали, что это не нужно. Заключение делали поверхностно. Головы скорее оторваны, чем отрезаны, повреждения конечностей аналогичные. Тут словно побывал какой-то зверь, местные власти даже поначалу решили обвинить волколака или какого-то неизвестного науке реликтового трупоеда, но если бы не эта рука… и не пирамида из голов. Ни один трупоед так не поступает. Я не знаю, Валь, чего он пытался добиться. Осознавал ли последствия, сделал ли так специально или импровизировал. Добился ли своих целей, играл ли с запрещенными силами. В случае спесивых недоучек все возможно, если вовремя не выдать им розог.
Раздраженно поведя плечом, она натянула перчатки и выложила препарат из сумки. Лишив его компрессии и вернув к первоначальному размеру, отвела глаза. Работа в морге никогда её не прельщала.
А вот Истредд был собран и целеустремлен, и обстоятельства, кажется, его совершенно не смущали. Лаборатория, кривой станок, хоть у черта за пазухой. Казалось, спит он тоже со скальпелем.
Шеала повернулась к огню. Пламя еще недостаточно разгорелось, но она никуда не торопилась. Дурное было место, и дело было дурное, а в такие моменты лучше лишний раз замешкаться, нежели потом разбираться с последствиями и результатами того, что они не учли некую несостыковку.
– Не может того быть. – возразила она. – Бойня произошла три дня назад. Не может быть такого, что рука тут была раньше, не пинали же её ребятишки в перерывах между дойкой коровы и убиранием навоза.
Любопытство все-таки пересилило, она наклонилась над верстаком, убирая волосы под капюшон плаща.
– Но, похоже, ты прав. Ей больше, чем три дня. – с досадой констатировала она. – Не очень приятно признавать свой недосмотр. Выходит, её сюда намеренно подкинули? Тоже какая-то демонстрация? Намёк?
Приглашение?
Идиот даже не смог убрать воспаление, но вырезал целый хутор, один или с чьей-то помощью.
– Проассистируешь мне,  как закончишь? Не хочу, чтобы даже малейшая подробность могла бы быть упущена.
Поддев ногой старую тополиную чурку, Шеала перевернула её и присела на иссеченную топором поверхность. Тепло огня скользнуло по лицу, пробежало по пальцам, отвело от лба волосы. Сбросив свободной рукой капюшон, она стащила перчатку и, внутренне содрогнувшись, перехватила фалангу правой рукой. Огонь, подчиняясь властному приказу, окутал её сверкающей скорлупой, взметнувшиеся вверх языки пламени ярко осветили хутор. Лошади, привязанные у плетня, испуганно всхрапнули.
В глубине пламени постепенно проявлялась смутная, темная картина. Поначалу это было похоже на мешанину теней, но потом стали различимы деревья… лиственницы, которые росли тут повсюду. Дорога, не та по которой они сюда поднимались. И холм не тот – каменистый, с крутым склоном. По дороге идет человек, у человека не различить лица, но вот в руке ясно различимая ноша, потом картинка пропадает, становится совсем смутно и темно, и за этой чернотой пляшет пламя.
– Лаборатория! – почти взвизгивает Шеала. В огне появляются грубый стол, реторта и несколько тиглей, и мутный, почти не дающий света чадящий факел, освещающий минеральную покрытую известковыми потеками стену, которая никак не может быть стеной жилища, возведенного человеком.

Странная все-таки наступала ночь. Саовина несла с собой дыхание зимы, увядание и погружение в темный мир, древние и мистические силы поднимались из её глубин так, как поднимается с холодного речного дна густой чёрный ил, и силы эти с пришествием темноты обволакивали двух чародеев подобно незримому туману.
Работать в такие ночи с огнём – одно удовольствие, удовольствие несколько болезненное, но огонь сейчас настолько мощен, что умение с ним справиться само по себе великая награда, по степени удовлетворения могущая сравниться лишь с восхождением на самую высокую вершину горной цепи. Истредд аккуратен, умел и деликатен, благодаря его помощи всё, как и положено, проходит наименее болезненно и отнимает ровно столько сил, сколько – буквально математически – необходимо и достаточно. Дыхание чародейки все равно сбивается, на лице выступает чуть заметная испарина, а давно привычный спазм скручивает внутренности до онемения. И, завершая заклинание размеренными, емкими жестами, Шеала чувствует почти посткоитальную тоску.
– Поздравляю нас с результатом, коллега.
Чародейка, не скрываясь, вытерла лицо тыльной стороной руки. Видения не вполне ясны и пока что не слишком конкретны, но у них есть направление и цель. И, к счастью, уже нет нужды в продолжении общения с разлагающейся плотью, но честь отправить эту пакость в огонь она оставила своему спутнику.
– Будет неприятно, если лошади в темноте сломают ноги на этих камнях. – заметила она без излишних эмоций. После настолько мощных заклинаний, особенно принесших удовлетворительный результат, Шеала становилась почти благодушной и настраивалась на философский лад.
Огонь перекинулся на солому, сжигая и уничтожая все следы творимого тут насилия. Испарялась пролитая и впитавшаяся в землю кровь, превращаясь в обычную воду, изменялись и соединялись частицы железа, складываясь в основу новой жизни, и, как и положено в канун Саовины, место это претерпевало изменение, и жизнь закладывалась через смерть.
Весной здесь вырастет высокая, сочная трава, и возможно, сюда вновь придут люди.
Покидая хутор без малейшего сожаления – огонь еще отражался на побеленных стенах, и его отблески плясали на сморщенных, тронутых первыми заморозками ягодах калины, – Шеала мысленно возвращалась к тому, что они увидели и узнали. Направление было ясно, и магический светлячок бросал дрожащие извивающиеся лучи под ноги храпящим от обильного количества магии лошадям, ничуть не мешая этим пространным размышлениям.
Пиромантия, как и любые подобные методы поиска персон и вещей, была методом не совсем конкретным и определенным. Некорректно было бы сравнивать её с гаданием, скажем, по листкам мирта, или с наблюдением метаморфоз в кофейной гуще, но видения и объекты, которые она демонстрировала, не всегда относились к субъекту исследования. Стихии зачастую творили с чародеями дурные шутки, показывая им эпизоды прошлого, будущего или вовсе неопределенную, неконкретную темень, заставляя потом долгие годы размышлять над тем, намек это на прошлое или же на не наступившее будущее.
Но в том, что увиденная ими лаборатория – жалкое подобие, какое только может организовать терзаемый амбициями, но не обладающий достаточной властью человек, - относится к их делу, она практически уверена. Подгоняемая возвращающимся азартом, она почти что мимо воли пришпоривает лошадь, чувствуя вместо вечерней усталости лишь желание разобраться во всём лично.
Небо потемнело, плотно затянутые тучи обеспечивают почти непроглядную чернильную темень, и рваный абрис невысоких гор был уже едва различим на их фоне.
– Ни один человек, даже чародей, не в силах достаточно скрыть свое присутствие. – заметила она, запоздало обдумав замечание Истредда. – Мы знаем, что ищем.
И если даже некий ведьмак, не обладая и десятой долей подчиняющихся нам сил, сумел выследить Дегерлунда… Неуместное сравнение Шеала предусмотрительно не озвучила, предчувствуя, что тем самым нанесет удар по боевому духу и без того слегка меланхоличного компаньона.
– На транспортировку столов, такого количества тиглей и реторт, а также куба и колонны должны были быть потрачены немалые силы. – заметила она, уводя собственные размышления от скользкой темы. – Останутся следы. В этих пещерах будет стоять запах реагентов, вдобавок оттуда сбегут звери, ты же знаешь, что только кошки любят магию. И я практически уверена в том, что этот сопляк так и не научился маскировать свои заклинания, так что мы почуем его по отголоскам силы.
Но, разумеется, им придется постараться. Впрочем, возможность провести таким образом эту ночь была чуть ли не самым лучшим вариантом из тех, которые Шеала вообще могла запланировать или пожелать. Прерывистый тревожный сон на сбитых простынях её прельщал на порядок меньше.

В первый час путешествия им везло. Никто не спешил разбавить общество ни собственно своим появлением, ни уж тем более неуместными вопросами, и даже бездумными нападениями – хотя, положив руку на сердце, Шеала чего-то такого ожидала от недоучки-адепта, решившего бравурно заявить о себе всему миру, Капитулу и своим бывшим наставникам лично, и таким исходом была бы довольна. Но ничто им не мешало, лошади успокоились и не сломали ни единой конечности, словом – окружающая натура ради разнообразия временно притихла и оставила чародеев наедине с тоскливыми размышлениями.
Особенно тоскливыми размышления эти стали при виде окончания дороги. Никаких магических умений, никакого внушительного потенциала и даже любви к науке было недостаточно для того, чтобы суметь не подворачивать ноги в невидимых в темноте булыжниках, кои обильно покрывали эти холмы. Где-то слева, в темноте, едва слышно звенел обычный для этой поры года скудный поток жидкости, образованный стекающими с вершины осадками.
Чувствуя, как продавливается под каблуком невидимая под травой жидкая грязь, в которую неизменно по осени превращались все низины, Шеала зябко повела плечами и тоже, мимо воли, перевела взгляд на небо, казавшееся бурым и низким. Огонёк дрожал, будто бы тоже чувствовал продирающий до костей холод. А может, предвидел будущее.

Если бы в этой влажной холодной темноте кто-то, кто хоть немного понимал в магии, наблюдал за двумя чародеями, то он бы наверняка столкнулся с необходимостью проверить, какое количество седин у него на голове прибавилось, и отчего мурашки, ползущие вверх по позвоночнику, поползли вдвое быстрее.
Будь Шеала на полторы сотни лет младше, её и саму бы продрал неприятный озноб, но ныне пришлось с ним справиться.
– Ты уверен? – с тенью сомнения спросила она, хотя ответ был и так ясен. Если чародею Истредду приходила в голову какая-то идея, то чародей Истредд её реализовывал, с помощью или без. Иногда – некуртуазно сквернословя, но всегда реализовывал.
Болезненно искривив губы, Шеала одним выразительным взглядом посетовала на то, что у чародея Истредда возникла эта самая идея. Пусть и в данных условиях – условно – идея хорошая, пусть она вероятнее всего сработает, но погружаться в влажную, холодную, дышащую могильным холодом землю – словно по своей воле окунаться лицом в ту самую руку, выдирать из ноздрей перегной и сукровицу, и пытаться не быть погребенным под этой всеобъемлющей тяжестью, под безмолвной, безразличной, невероятно тяжелой твердью земной стихии. Шеала была склонна романтизировать любое умелое применение магии, не относящееся к методикам забивания гвоздей астролябией, она в совершенстве за свою жизнь освоила большинство -мантий, но общение с землей даже для тех, кто понимал эту стихию лучшего всего, могло быть чревато теми самими забившимися в нос червями. Совершенно, увы, не приятными и ни с какой стороны не романтизированными.
Попросту, в подобных случаях геомантия была чем-то сродни добровольного погружения в могилу. По крайней мере, для Шеалы.
Если бы в этой влажной холодной темноте кто-то, кто ничего не понимает в магии, смотрел бы, к чему и как готовятся маги – он был бы удивлен. Потому что не понял бы, для чего чародей ложится прямиком в сырую землю, из которой еще торчат белые нити корней дёрна. Не понял бы, отчего у опустившейся рядом и поджавшей под себя ноги чародейки между бровей пролегла тревожная складка.
– Буду вдобавок поддерживать кровообращение. – заметила Шеала. Голос, вопреки ощущениям, был ровным и не дрожал. – Очень уж здесь холодно.

Зачерпнуть силу, стараясь не захлебнуться в этом разлитом вокруг чернильном море сил, подстроиться, глубоко вдохнуть воздуха перед тем, как вслед за коллегой окунуться в давящую глубь земли. По давней привычке прикрыть глаза, и перед веками сразу же растягиваются невидимые сети, начинают пульсировать узлы и жилы, разверзается мрачное, стремительно втаскивающее в свою глубину нутро недр. Слишком быстро – чёртова Саовина.
Медленнее. Под контролем. Держу.
Чародейка не открывая глаз положила ладонь на один из мерцающих под неплотной тканью рубашки магических узлов. Так было проще.
Держу.
За ними никто не наблюдал. Даже испуганный магией еж предусмотрительно решил убраться куда подальше.

Зря говорят, что хищные когти всегда несут с собой что-то дурное. Такими когтями обладали огромные злые вороны, живущие в синих горах, такие когти могли процарапать хрупкую, мягкую руку до самой кости.
Но сейчас костистые, до предела напряженные когти незримо держат то самое, хрупкое и важное, не дают соскользнуть в землистую бездну, пока сама первородная земля раскрывается перед волей чародея все свои глубинные тайны. Крайне сложно понимать стихию, при этом не испытывая соблазна навеки слиться с ней. Особенно тогда, когда настоящей своей жизнью доволен в чуть меньшей степени, чем абсолют, сиречь всегда.
– Выкарабкивайся, Валь, хватит дурить!
Держись
Я держу тебя
Он выкарабкивается, и как у каждого после такого слияния с квинтэссенцией натуры, взгляд начисто лишен сознания. Разум затемнен болезненным осознанием возвращения в собственное «я», и запоздалым ощущением угрозы от его потери.
– Достаточно! – властно, уже вслух произнесла Шеала, крепко сжимая голову чародея ладонями. Ей едва хватало силы, чтобы его удержать, Истредда колотило и рвало сознанием. Осознанием собственного сознания, если быть более точным.
Дыши. Спокойней. Кончилось.
Геомантия была далеко не самым приятным из всех занятий, доступных чародеям. Долг к недоученному юнцу рос с каждой минутой, и Шеала краем сознания подумала о том, что для начала стоит заставить его отстирать истреддову рубашку. А щелоком, пожалуй, послужат его желудочные железы.
– Вставай, не лежи на земле.
Продиктовано не совсем и не столько заботой. Шеала, содрогаясь от омерзения от полученных ощущений – даже вскользь, из позиции поддержки, эта сырая, могильная саовинская земля сильно пугает её, – подкладывает свободную ладонь под затылок, обрывая связь со стихией.
Баюкает, мысленно прося прощения за этот жест, противоречащий взаимной вежливой этике, гордости, и всем прочим необходимом в приличном обществе вещам. Из приличного общества, впрочем, и она и Истредд уже довольно приличное время назад были добровольно и по собственному желанию выброшены. Потому что приличная жизнь подразумевает политику, интриги, светские развлечения и пребывание в подобное время в местах неизменно более уютных и комфортных для горизонтальных развлечений.
И горизонтальные развлечения должны быть несомненно намного более банальными и не противоречащими человеческой натуре.
Осторожно и строго дозировано Шеала выпускает излишки силы, преобразовывая её в совсем не противоречащее человеческой натуре, банальное и столь необходимое тепло. От обнаженного пласта земли веет сырым холодом, прикасаться на нему теперь, после всего увиденного и ощущаемого, неприятно и даже противно.
– Всё в порядке, выкарабкались. Увидел? Знаешь куда идти?
Лишь бы это все было не впустую. Всхрипывают, почти визжат перепуганные насмерть от бушующей силы лошади, воет в кустах неосторожно забредшая сюда и теперь прибитая к земле первобытным стихийным ужасом лиса.
Подавая ослабшему чародею руку, чтобы он мог хотя бы встать, чародейка слабо улыбается и думает о том, что же она сделает адепту, когда наконец они его разыщут.
– Веди, Валь.

От примененной силы гудело в голове и щипало в носу. Чародейка, стряхивая с конвульсивно напряженных пальцев остатки силы – и капли дождя, – готова была признать, что этот вечер стал едва ли не самым интересным за последние несколько лет. Если не считать того инцидента с эпидемией тарантизма.
Когда тебе перевалило за сотню лет, буквально всё, что выводит тебя из колеи привычных настроений и мер, становится своеобразным развлечением. Пусть даже иногда отдающим могильными червями, мерзостью подземного мира и риском того, что уважаемый коллега вдвое дольше пускал бы корни в недра горы и, возможно, повредился бы рассудком на несколько часов. И она тоже - занятное и веселое было бы зрелище. Куда уж тут светским приемам.
– С то…
Чародейка замерла, запоздало, слишком запоздало ощущая чье-то присутствие. Это была вовсе не лиса, не еж и даже не забредший с намерением своровать пару бревен кмет. Истредд, кажется, ощутил это раньше, предупреждающе сжал пальцы, вдавливая в землю. В наступившей тишине, перемежающейся только шлепающими, влажными шагами этой твари, она услышала бы, как растет трава. Но стояла осень, и можно было вдоволь насладиться органолептической оценкой монстра, не отвлекаясь на досадные помехи.
Дыхания, по крайней мере регулярного, у этой твари не было. Обоняние – было.
Чародейка почувствовала, как у нее на голове помимо воли волосы электризуются и встают дыбом, а потрясение быстро трансформируется во всеобъемлющее, очень мощное состояние возмущения.
Малолетний засранец пошел еще дальше, переняв у магистров Риссберга не только горсть запретных знаний, но и комплекс бога-создателя. Лавры гроссмейстеров спокойно спать не давали.
Впрочем, думала Шеала, оценивая выведенную им тварь органолептически и морща носик, вышло не так уж дурно. Бесцельно, совершенно беспредметно – ибо конституция этого ходячего трупа не была оптимальной ни для одного занятия, – но по крайней мере это функционировало и могло передвигаться.
Несомненно, в том числе благодаря бесценным достижениям магистра Истредда и магистра Шеалы де Танкарвилль. Очень неосторожно со стороны создателя использовать эти достижения, не уведомив авторов. Хоть бы потому, что авторы в числе узкого круга лиц были прекрасно осведомлены о слабых сторонах этих самых достижений.
Шеала медленно кивнула, раздраженно поведя плечом. Пока кадавр был так близко, она не рисковала даже переступить с ноги на ногу, хотя каблуки сапог медленно погружались в жижу.
Исследования, как наверняка не до конца знало юное дарование, далеко не всегда ограничиваются лабораторным столом, ассистентами и записями в журнал испытаний. Далеко не всегда это тигли и реторты, а также стерильные перчатки.
Иногда исследования – это крайне увлекательный процесс, включающий в себя, впрочем, определенное количество жертв. Излишней научной этикой Шеала никогда себя не обременяла, предпочтя думать о цели, а не о средствах, потраченных на реализацию её достижения. Сегодня это будут всего лишь лошади, а позже, скорее всего, амбициозный создатель, еще не знающий, что только что он подписал согласие о добровольном участии в опытах.
Рискуя заполучить носовое кровотечение – но Истредд был изможден на порядок больше, сколько бы не бравурился, – Шеала опустила на них двоих сферу безмолвия, пользуясь только пассами. Запахи сфера, к сожалению, пропускала, но лошадиный мускус должен отвлечь обоняние кадавра. Зато можно было без риска быть услышанными следить за творением амбициозного юноши.
Здесь бы очень помогло искусство полиморфизма, но им, в отличие от более предприимчивых коллег, Шеале было заняться всё недосуг. Но, пожалуй, пора научиться превращаться в ворону. Это умение решило бы сейчас множество проблем.
Кадавр поднял голову, слепо принюхиваясь. Лошадьми он заинтересовался. Магический огонек побледнел и дернулся прочь, но при его свете все равно были различимы вдавленные провалы на месте носа, нездоровый, лишенный крови цвет эпидермиса и не кровоточащий разрыв чуть пониже яремной вены.
Так вот отчего та рука оказалась мертва уже две недели. Ты был прав.
На десерт оставались занятные размышления о том, пришили ли кадавру новую руку, или же он отрастил её сам, а возможно, на хуторе поработал и вовсе его собрат и подобных творений юное дарование и вовсе сотворило весьма приличное количество.
Шеала осторожно подобралась на три шага ближе. Лошадь испуганно ржала, билась, почуяв близкую опасность, но отвязаться сама не могла. Несчастное животное, ты послужишь науке.
Узоры на развороченной, подпорченной тлением спине мертвяка – из продавленной прорехи кокетливо выглядывал двадцатый или двадцать первый позвонок, – составляли собой, судя по всему, некую контролирующую сеть. Стервец контролировал его активно.
Пусть кадавр сожрет одну из лошадей. Потяжелеет, тогда смогу повредить один из узлов, на пробу. И тогда он либо отзовет его домой, либо явится сюда лично, проверить что случилось.
Тогда «дом» мы уничтожим немного позже.

План сработал – хоть как-то, но сработал. Магический огонёк окончательно погас и притаился. С не лишенным научного любопытства омерзением Шеала некоторое время думала о том, почему с таким чавканьем работают довольно странно развитые челюстные мышцы, и что там, в этой разлившейся темноте, происходит с неестественно выворачивающимися суставами и связками.
О чем только не приходится думать, успокаивая собственные рефлекторные сокращения мышц и ноющее напряжение в кистевом суставе – и выжидая подходящий момент.
Вторая лошадь все-таки смогла отвязаться и сбежала, будучи не в силах выносить общество ходящего мертвеца, начиненного колдовством. Упырь отвлекся на неё, открылся, и момент был наиболее удачным.
Говорят, от переизбытка магии можно получить кровоизлияние в мозг. Или легкую степень дебилизма, либо же попросту добиться полного измождения, обезвоживания и прочих приятных сердцу любого неровно дышащего к аутопсиям специалиста процессов. Доводить до подобных крайностей магистр Шеала де Танкарвилль не собиралась и не планировала. Сфера свернулась с легким, ощутимым только им двоим, хлопком – чародейка обрывала её совсем не так, как принято снимать заклинания, реализовывая свою давнюю теорию самозаплетаемости за счет еще имеющих силу заклинаний. До проверки никак руки не доходили, но насколько удачный шанс выпал! Других вариантов у неё все равно было немного, не тратить же силы собственного тела, которое Шеале всё ещё было очень и очень дорого.
Чародеи любят красивую визуализацию и внушительные эффекты. Блестки, бабочки, дым или искры пламени – у каждого был свой неповторимый стиль, призванный, конечно же, существовать не в целях самолюбования и самовосхищения, а всего лишь для устрашения толпы и возведения эффектного барьера между умелым чародеем и какими-то там стоящими на более низкой ступени социальной лестницы смертными. В данном конкретном случае амбиции к возведению барьеров у Шеалы были примерно столь же великими, как и человечность единственного зрителя, сиречь испытуемого. Поэтому вышло вовсе без эффектов - смазанно, невидимо, но очень, судя по реакции зрителя, сиречь испытуемого, волнующе.
Получилось, надо же.
Чувствуя, что поддержка коллеги сейчас очень даже необходима, потому что земля отчего-то плывет под ногами, магистр Шеала де Танкарвилль счастливо вытерла выступившую из носа кровь и любовалась на то, с какой исступленной яростью пытается разодрать себе спину мертвый кадавр. Узлы, намеченные ею чуть ранее, теперь едва заметно дымились, а кожа над ними лопнула и покрылась пенящимися буграми, которые медленно ползли по линиям нанесенной татуировки. Нарушение узора скажется на функционировании образца, создатель почувствует помехи.
Получилось, ты видел?
Почувствует и ничего не сможет мгновенно предпринять. Потому что магистры прекрасно знают слабые стороны этих татуировок. Кадавр впал в подобие трясучей, его движения даже с поправкой на темноту стали дергаными, утратили плавность. Челюсть, кажется, вовсе заклинило, и из глотки раздавалось раздавленное урчание. Занимательные эмпирические опыты из серии «а что будет если», курс начальный.
Шеала почувствовала напряжение магической энергии, а потом кадавр поднял окровавленную морду, повел различимыми даже в темноте вдавленными ноздрями и, подволакивая конечности, бросился в кусты, подвывая и продолжая дымиться. Прикасаться к его сознанию, или что там заменяло ходячему трупу мозги, чародейка побрезговала, приказ создателя был и без того ясен – возвращаться к папочке.
Уже не зная, кто кого поддерживает и каким чудом они вообще могут еще стоять – надо было явиться сюда с десятком-другим активных артефактов и попросту сравнять холм с землей, но задним умом все сильны, – Шеала задумчиво перебросила руку, без зазрения совести и всех остальных давно атрофированных понятий цепляясь за коллегу намного теснее, чем могли позволить правила приличия.
– Идем, Валь. Я готова поклясться, что там, ближе к его логову, есть интерсекция. Нутром чую.
От повисшего в воздухе запаха подгоревшей несвежей плоти, смешавшегося со скрипевшим на зубах железом лошадиной крови, становилось дурно. Судя по замедлившемуся темпу передвижения упыря, у них было не так уж много времени для восстановления сил, но оно по крайней мере было.

Могу ошибаться, но вероятно тот самый крупный узор на спине отвечает за усиление физических характеристик. Поменьше – за подобие витальности. Мальчик пытался создать воина. Возможно, на хуторе проверял, на что он способен.
Идея же… да детородный орган с ней, с идеей, думала Шеала, ей до дрожи был неприятен этот упырь и то, для чего и почему создал его блудной адепт. Оправдать своё раздолбайство было нечем, чародейка устала и, честно говоря, ударила на глаз, стараясь лишь вывести печати из строя. Очень жаль, что им пришлось потратить такую уйму сил всего лишь на то, чтобы разыскать этого негодяя, и теперь козырей в рукавах оставалось слишком мало. Истредд разделял упаднические настроения со свойственным ему сарказмом, Шеала возражала скорее по инерции, хотя предположение коллеги едва не вызвало у нее приступ сардонического смеха.
Можно было бы в придачу погрузиться в рассуждения о том, что предприимчивые кметы сподобятся прилаживать упырей в качестве тягловой силы для плуга, возделают тут величественное поле репы, или, скажем, даже брюквы, а могилы наши заплюют и сравняют с землей, ибо два павших в нечестной схватке чародея имели скверное намерение отрицательно повлиять на сельскохозяйственный прогресс.
Но мне нравятся повествования, написанные в несколько ином ключе. Не знаешь подходящей рифмы к слову «некропсия»?
Кровожадность шла рука об руку с усталостью. И если у подножия холма Шеала еще раздумывала о том, что будет милосерднее, просто убить юнца или лишить его голосовых связок и необходимой для колдовства подвижности конечностей, то по мере вскарабкивания по каменистому холму ей начало казаться, что короли прошлого что-то знали, выдумывая весьма изощренные казни.
И лопату. Не забудь в следующий раз прихватить еще и лопату. То-то удивятся археологи будущего, это будет великолепная находка.
Словом, Саовиной в голову надуло всякой разной дряни, и от чего-чего, а от спирта для прочищения от этой самой дряни чародейка, ради разнообразия, не отказалась бы. Но, что имеем то имеем, под рукой нет никакого спирта, а вот расщелина с неизвестным количеством упырей и их создателем – да вот она, рукой подать. И вот в его лаборатории спирт наверняка есть.
Возвращая дыханию привычный ритм, торопливо черпая силы из жиденькой силовой линии, представляющейся сейчас не иначе чем долгожданным источником aqua vita среди пустыни, чародейка кивком поблагодарила за заботу о своем внешнем виде, которая, наверняка, была совершенно бесполезной, ибо этот внешний вид был целиком и полностью печальным.
Зрелище со стороны они наверняка представляли великолепное. Если в своем обычном состоянии Шеала и Истредд напоминали демонов изредка и исключительно душевно - в моменты особой скорби или расстройства, - то теперь, пребывая в состоянии удивительной гармонии мира внутреннего и мира внешнего, наверняка любому встречному казались злыми духами, и даже Дикий гон вряд ли опознал бы в них обычных смертных, а не собратьев по кровавым пиршествам.
- И молодец, что понял. Предвкушение, знаешь ли, составляет практически половину удовольствия.
Стоически выдержав выкручивающие наизнанку спазмы от стремительного, неаккуратного из-за скорости своей восстановления запаса энергии, Шеала одернула куртку, поежилась от охватившей её внезапной прохлады и встала за левым плечом Истредда. Ей тоже было тревожно, но, в конце концов, если им суждено удобрять реповые поля, то это случится рано или поздно, здесь или где-то ещё. Скорее всего, не здесь.
Он тоже не знает, сколько нас. Вдобавок, если увидишь какого-нибудь одинокого упыря – сожги ему нервные связи, пожалуйста. Тогда я его заново подниму, и нас станет немного больше.
Этика? Неконвенционные заклинания? На этом моменте Шеала передавала горячий привет кодексу и Капитулу.
Если снаружи было просто темно, то состояние внутри можно было охарактеризовать исключительно народным фольклором, касающимся нильфгаардцев. Присутствующий здесь нильфгаардец, в противовес фольклору, какое-то время оставался единственным смутно-светлым пятном, но вскоре выяснилось, что возгордившемуся адепту, как и многим прямоходящим, требовался свет.
Под чадившим светильником дружелюбно раскинулось обезглавленное человеческое тело с распахнутым Y-разрезом на груди, и у него прилично не хватало внутренностей. Кажется, здесь чародей устроил нечто вроде буфера перед отправкой тел в работу, Шеала поднапряглась и принялась поднимать. Не сказать, что она была очень опытна в некромантии, но и totentanz пока что должен был состоять всего лишь из одного относительно свежего танцора.
Пусть идет впереди, Истредд. Не рискуй.
В голове поселилось воистину ужасное ощущение, а впечатление, лицо погружается в трупную гниль, посетило её уже второй раз за день. Мертвец послушно встал. И вовремя - спереди донесся шум, а чувствительный к магическим пертурбациям мозг улавливал творящиеся заклинания.

Четверо, плюс невидимый создатель, против них троих – даже двоих с половинкой, если считать все отсутствующие члены и органы. Бродячий мертвец, поднятый Шеалой, невесело взмахнул рукой – наверняка вздохнул бы, если бы мог, опечалившись расстановкой сил, – и, чуть подшаркивая, метнулся вперед, получив приказ цепляться во все, что движется, с целью движение это остановить. В скорости упырям он уступал, но всё равно составлял довольно массивную помеху.
«Ах, поглядите, какая чудная связь, коллега!», «позвольте, коллега, вам проассистировать», и даже «что за х… гхм, коллизия», столь обширно практикуемые в чародейских кругах, сейчас были неуместны. Тот максимум, который приходил чародейке в голову, в книгах не писали и в приличном обществе не употребляли.
An aep arse, так его!
Чародейка подобралась, с некоторым трудом меняя положение «привалиться» на позицию «гордо встав спина к спине с коллегой, выпрямить голову». Четкая – еще четче, не позволяй зубам стучать! – дикция, уверенные пассы, и ощущение, напоминавшее прыжок в колодец. Снова погружение в гниль и темноту, чьи-то мерзенные силы, глядящие на неё с той стороны, Шеала едва выдирается обратно, ох, как она злится, поднимая и надеясь, что на сегодня достаточно некромантии.
Вот огонь – совсем другое дело. Огонь, да в саовинскую ночь, да упырю прямо в подобие рожи, отчего он отскакивает от барьера и скоблит конечностями по голове. Значит, болевые импульсы не заблокированы, и подобие инстинкта самосохранения у них есть. Великолепно. У того, что подняла Шеала, подобного не было. Уже.
Поэтому, конечно, он быстро пострадал, но перед этим, не на шутку сцепившись со своим собратом по посмертному несчастью, выдрал у него изрядную часть горла и принялся глодать дельтовидную мышцу, не обращая внимания ни на повисшую на одних гнилых связках костистую кисть, ни на частичное отсутствие спинных мышц. Чудом не задетые его татуировки еще работали.
Шеала обрушила простой, не оформленный ни во что приличное удар силы на оставшегося упыря, который оставил в покое препарированного мертвеца, и, не обращая больше на того внимания, бросился к чародеям. Щит Истредда снова достойно выдержал удар, а упырь, завыв, снова оказался в неприятной близости с камнями.
Мертвец, покачивая обрубком шеи, бросился в сторону лаборатории. Её владелец предусмотрительно выставил защиту, и чародейке не оставалось ничего другого, нежели исправить вопрос его недостаточного гостеприимства. Снова полетела в стороны каменная крошка, и, с трудом сдерживая позывы вовсе некуртуазного характера, Шеала встретилась глазами с виновником торжества.
Он их узнал. И в глазах его была чистая, искренняя, ничем не скрываемая ненависть.
Чародей атаковал, терзая их защиту, был неточен, но довольно силен. Сметя с дороги препарированного мертвеца, отступил, спрятавшись за переливающимся щитом, бросал оттуда одно заклинание за другим, заклинания хорошо выученные, многократно отработанные.
Первым упал, как ни странно – вопреки скверным ощущениям чародейки, цвету лица Истредда и начинающей сдавать защите, – мертвец. Хозяин лаборатории ничуть не щадил свое трупное имущество, всадив в него несколько убийственных заклятий и разворотив musculus soleus на обеих ногах. Мертвец свалился прямо ему под ноги, и чародей торжествующе потоптался по нему с торжествующей улыбкой. Видя, что вот-вот справится с двумя магистрами, он не удержался от нецензурного телепатического послания, демонстрирующего богатые познания в анатомическом секторе старшей речи, и… принялся читать Гром Альзура. У чародея была отличная дикция, и, чувствуя формирующиеся из клубов силы потоки, Шеала вдруг поняла, что возможно, у него получится. Торопливо сооружая контрзаклинание, которое позволит протянуть им после Грома еще минут десять и все же добить талантливого ренегата, она поняла, что все равно не успевает. Сзади послышался скулеж упыря, и чародейка тут же ощутила, что связь с одним из поднятых пропала.
Адепт договаривал последние два слова формулы, с трудом сдерживаясь, дабы не заплясать от обуявшего его возбуждения. Каблуки его ботинок выбили по каменному полу лаборатории дробь, будто вбивая гвозди в крышку пока еще несуществующих гробов. Шеала зажестикулировала быстрее, не собираясь сдаваться даже перед лицом такой, казалось бы, неотвратимой угрозы. Носом опять пошла кровь, но это уже вряд ли кого-то здесь могло взволновать, потому что мертвецам, в общем-то, положено быть в крови.
По крайней мере, это было забавно. Спасибо… за неоценимую поддержку, Валь.
Препарированный мертвец, чудом удержав в своей сущности приказ цепляться во все, что шевелится, вдруг подволок разодранные ноги, сделал рывок и вцепился единственной целой рукой ренегату в лодыжку. Ренегат от неожиданности сбился.
И глаза его расширились от понимания неизбежного.

Ты старый дурак, Истредд. Помню-помню, что среди чародеев каждый, кому не перевалило за сотню, считается молодым дарованием, но ты все равно дурак.
Самозабвенный, безмозглый, лишенный всякого зачатка рассудка.

Шеала поежилась и украдкой вытерла текшие по щекам слезы. Она предпочла бы выглядеть неприступно и величественно даже в такой момент, но видеть всё равно было некому.  Чародейку колотил озноб, и ничего величественного в нём не было.

Да cuach с ним, с этим адептом. Почему ты вечно думаешь про кого угодно, кроме себя?
Его бы просто завалило, и этим бы все закончилось. Да, после того количества магии, что мы – и они – применили, лаборатория обрушилась. Горные полости под интерсекцией, знаешь ли, крайне нестабильная вещь. Так что любые доказательства вины теперь покоятся под каменным завалом, но, по большому счету, d'yaebl с ними.
Почему мы и сами не под этим завалом? Хороший вопрос. Кажется, последнее, что мне удалось сделать – вытянуть силу из светильников в лаборатории и перенести нас. Куда? Получилось недалеко. Известковая расселина теперь тоже завалена, а мы находимся прямо рядом с ней.
А адепт? Да вот, тоже лежит, с краешка скалы. Тебя уронило прямиком на него, и мне не хватило времени тебя оттащить. Впрочем, он тут не весь. Телепортация в таких условиях тоже – страшно нестабильная вещь. Так что ему отрезало руку, но твое заклинание еще работает, и он не чувствует боли. Не знаю, о чем он думает, совершенно не имею сил и желания в него заглядывать. Но он знает, видит. И остается в сознании. Чем не пытка? Если бы у меня были силы, я бы до умопомрачения тыкала его в культю и рассказывала что-нибудь занятное про преступление и наказание и вот это всё. Педагогика – страшная вещь.
Но сил у меня нет даже на то, чтобы встать. Иначе я тебе, старому дураку, как следует бы всыпала.
Впрочем, ты и сам справляешься. Почти что устроил себе кровоизлияние в мозг. Тебе повезло. Нельзя так делать. Некому будет записать в книги твои безумные эксперименты, слышишь? Поэтому никогда, прошу, никогда больше так не делай.
Это я во всем виновата. Затащила тебя в эту аферу, надеялась развеяться и скоро разобраться с проблемами, а в итоге – торчим тут, в крови и грязи, и я даже не знаю, что с тобой будет. Будь у меня хоть капля сил, хоть что-нибудь…
Но пока что твое сердце справляется лучше меня, потому что оно продолжает работать. Это все, что я могу выяснить, поэтому просто надеюсь, ты сможешь все-таки открыть глаза и увидеть, что тучи разошлись. Иногда даже такие, казалось бы, вульгарные явления могут отчего-то поднять настроение.
Возможно, будь здесь Йеннифэр, она бы смогла что-то сделать. Йеннифэр ведь и мертвеца из могилы поднимет. Но, прости, я не могу с ней связаться. Придется тебе довольствоваться запахом известняка, а не её духами с сиренью и крыжовником.
Что до меня, то клянусь, если ты вознамеришься преставиться, я похороню тебя прямо тут, и посажу на твоей могиле репу. Поэтому не смей, слышишь?! Не смей.

Над холмами поднималось бледное, холодное осеннее солнце. Саовинская ночь миновала.

Намного позже, когда циничная, рассудительная и практичная госпожа де Танкарвилль отмокла в бадье с горячей водой, расчесала волосы, подправила несколько лопнувших на щеке сосудов и окропила себя ароматом можжевельника, кедра и кардамона, избавившись от стойкого запаха мертвечины, словом, вернулась в свое обычное циничное, рассудительное и практичное состояние, она уже с трудом бы могла сказать, каким вообще образом два исчадья преисподней, едва держась на ногах, сумели спуститься с холма, разыскать лошадь и склонить её к сотрудничеству. Не стала бы думать про быстро ставшим дождливым день на пустынном, лишенном человеческого тепла хуторе, в котором по абсолютной случайности едва тлели остатки самайнского костра. И уж точно не стала бы вспоминать про полный крови колодец, про терпеливые поиски чистой дождевой воды и пищи, про гнетущие, полнящиеся лихорадкой и судорогами часы бессилия. Чародейкам – и чародеям, раз уж на то пошло, – совсем не пристало вести подобный образ жизни. Это было намного более неприличным, чем предаваться на том же хуторе, допустим, ритуальному тантрическому соитию, но притом намного более пугающим. Словом, вспоминать не хотелось, но помнить приходилось.

Шеала де Танкарвилль, магистр, циник и хладнокровный экспериментатор, не сумела скрыть облегчения, когда магистр, циник и хладнокровный экспериментатор – в основном, впрочем, над собственным телом, - Истредд все же очнулся.
- Дай глянуть. Гиперемия, отек, слезотечение… хм, обезвоживания слизистых не наблюдается. Хорошо.
Каждое слово давалось с трудом, но возвращало к действительности. Расклеилась великолепная госпожа де Танкарвилль, как пить дать расклеилась. Хотелось закрыть глаза и забыться.
При одной только мысли о чаровании к горлу подступил комок, а низ живота скручивало сухим, слишком болезненным спазмом, поэтому, временно лишенная возможности колдовать, госпожа де Танкарвилль очень тщательно пыталась постараться не дать понять, что сейчас она чувствует себя не сильнее слепого котенка, и дьявольски этим фактом напугана. Тем более, что как чувствовал себя Истредд – сложно было даже представить, но наверняка на порядок дерьмовее.
Убедившись, что кризис миновал, а угрозы все же оказались действенны, Шеала, даже не пытаясь перебороть дрожь, с трудом поднялась. Следовало закончить еще одно дело.
Адепт все еще лежал на краешке скалы. Дыхание слабое, поверхностное, кожные покровы обескровлены, кровотечение ослабло, но не останавливается. Если бы не кровожадное милосердие Истредда, он бы быстро умер от болевого шока. Сейчас, мимо воли склонив голову набок, мог вдоволь наслаждаться зрелищем неизбежной погибели.
Шеала переступила с ноги на ногу, камни под её ногой поползли вниз. Адепт слышал, знал, что она рядом.
- Скоро сюда придут звери и птицы. У эльфов Синих гор это называется «Небесные похороны». Тебе повезет, если к этому моменту ты будешь мертв. – негромко сказала чародейка, развернулась на каблуках, и, чувствуя себя на порядок лучше, ушла. Больше она не оглядывалась.

- Знаешь, Истредд. – задумчиво говорила Шеала, испытывая настойчивое желание вычесать из шевелюры коллеги весь застрявший там лесной мусор. В свете огня та казалась почти рыжей, а мешающие ей ветки и листья из-за вынужденной близости кололи щеку. – Это действительно было забавно. Пожалуй, почти так же опасно, как появление на осеннем коллегиуме.
И, вопреки ужасному настроению, кривила в улыбке губы. Здесь, по крайней мере, можно было не ожидать удара в спину. Ожидал ли его Истредд, знать она не хотела.
Хотела она, по большому счету, лишь вернуть себе способности колдовать – ну, еще пожрать, вымыться, и возможно, шубку. Согреться никак не удавалось.
- Знаешь, я хотела намалевать ему на лбу что-нибудь выразительное. – призналась Шеала, грея замерзшие руки. – Блокирующее магию, избавляющее от способностей. Пожалуй, это что-то сродни кастрации, как думаешь?
Сама она в этот день чувствовала себя вдвойне стерильной и оттого опустошенной. Найденная в одной из хат бутылка самогонки вместе с иллюзорным согреванием несла с собой отупение и смирение с бренной жизнью обычного человека. Лопата тоже нашлась. Но нужды в ней уже не было.

С прояснением иногда приходило осознание. К примеру того, что чародеи из них, по большому счету, удались так себе. Исследовательский интерес, черт с ним с интересом – чувство собственного уважения, уважения к Силе, трезвая оценка противников, отход, маневрирование, это всё было не про эту чертову ночь.
Закономерно поплатились. Это было ужасно, но в чем-то очень полезно. Велика сила педагогики.
Сила возвращалась медленно, неохотно, по крошечной капле. Слишком мало и слабо как для людей, чей разум отточен, как бриллиант, а чья воля может при желании рушить скалы. Рушить они сейчас могли разве что кадку с водой, и то лишь не справившись с собственной координацией.
Словом, было ужасно. Самую малость не скучно, но в основном все-таки ужасно.
Через несколько часов даже захотелось остричь себе косу. Шеала сдержалась.

- …secundo, этот с позволения сказать сельскохозяйственный инструмент переживал свои лучшие годы тогда, когда моя прабабка сходила на берег места, которое впоследствии назовут Лан Эксетер. И, пожалуй, ходила она ещё не очень уверенно.
Лопата служила негласным напоминанием того, что все смертны. Её побитый историей лик казался чародейке забавным. Пожалуй, не хватало только брюквы и косынки на голове.

Перспектива жрать крыс уже не кажется такой уж удручающей. Шеала едва удерживается от того, чтобы не погладить по голове того маленького мальчика, которому приходилось есть змей, и ей едва удается продраться через затуманенное сознание и сообразить, что его здесь нет. Истредд находится в таком состоянии, что остается только обнять и плакать, но она сдерживается дважды. Тяжело потом объяснять, отчего полтора века спавшая в ней доброжелательная жалость – притом в лучшем понимании этого термина – внезапно пробудилась и реагирует на и без того раздавленного чародея. Впрочем, от истинной личности остались разве что крупицы, и чародейка топит их даже не в вине, а в вульгарном самогоне.
Ужасно.
Вместе с горячей пищей – вкус совершенно не чувствуется, окаменевшие губы едва справляются с непосильной задачей, - в тело постепенно возвращается душа. С опаской, оглядываясь по сторонам, и, кажется, она крутит пальцем у виска, если, конечно, может. Шеала уже может понемногу управляться с силой, а спазм, по сравнению с предыдущими попытками, так и вовсе почти незаметен, то есть по крайней мере ей удается остаться на ногах. Отдых – великая вещь.
Успев подумать о том, что, возможно, былое величие к ней возвращается, чародейка сталкивается с подрагивающей улыбкой Истредда, а ведь он и сам напоминает лесовика и, по большому счету, отличается от реликта лишь отсутствием ветвистых оленьих рогов.
- … на себя посмотри, мужчина!
Мог бы и не напоминать. Впрочем, от помощи она не отказывается, и только тогда начинает ощущаться, что грязь на лице засохла подобием маски. Как же все-таки хорошо, что их никто не видел.
- А теперь сиди смирно.
Гиперемия никуда, конечно, не делась, да и отек спадает вдвое слабее, чем ему следовало бы, на частично отмытом лице это хорошо видно. И рука – с рукой все ещё хуже, повреждения магического характера заживать будут долго. Шеала никогда не мнила себя целителем и хирургом, очень редко не работала в поле, в этих ужасных условиях, так что сейчас она с большим трудом вспоминает, что вообще нужно делать. Дезинфицирующее заклинание получается с третьего раза, а затянуть как следует повязку – со второго.
Если засмеешься, я тебя убью, чувствуя что-то вроде паники, думает чародейка и тщательно забивает эту мысль куда поглубже.
Со второй попытки каша начинает приобретать горечь перележалых шкварок, а вода отдает дубовой доской. Это тоже ужасно, но все же немного лучше, чем раньше.
Снаружи снова начинает идти дождь, капли барабанят по стрехе. Лошадь, привязанная у сарая, похрапывает.
- Надеюсь, трупоеды сюда не явятся. – с грустью констатировала Шеала. Кровь из колодца никуда не девалась, и если даже она постоянно чувствует металлический привкус во рту, то это значит, что чудовища чуют его на милю.
Но пока что чудовищ на этом хуторе было только два, и это не могло не радовать.