Оксенфурт утопал в снегу. Зима выдалась холодной, погода к прогулкам более чем не располагала, но Шеала де Танкарвилль на одну все же отважилась - и теперь, сидя в библиотеке прямо на полу, пожинала плоды её.
- Ничего себе, посмотри. Первое издание, дополненное и с комментариями, еще и в переплете из гуаровой кожи. Даже удивительно, что это всё богатство досталось нам за такой бесценок.
Стаммельфорд, будучи тем еще засранцем, как и каждый уважающий себя чародей, впрочем, оставил после себя практически неизмеримое количество трудов. Чтение его позднего творчества, особенно на ночь, было чревато кошмарами и устойчивой головной болью, потому что из дебрей магии и гоэтии он постепенно перешел в размышления уже философского толка, и терзался вопросами гносеологии и метафизических основ бытия и нравственности. Что, учитывая его ранние труды, в немалой мере посвященные взаимосвязи между наличием девственной плевы и способностью колдовать, выглядело более чем иронично. А вот ранние работы были редкостью хотя бы потому, что Герберт, по слухам, сам активно занимался их уничтожением.
- Лекции по безопасности магии, том второй… Аннабель не меняется, наверняка такая же чепуха, как и в первом. Это отложим.
Традиционный зимний аукцион, проходящий в Оксенфурте в первые дни зимы, в этом году был очень успешным - по крайней мере для чародеев, по счастливой случайности урвавших целую уйму книг. История появления этих книг на аукционе была тайной за семью печатями: вполне вероятно, что некто ушлый ограбил дом какого-то чародея, но оный ограбленный чародей на аукцион не явился, а оценщик изрядно промахнулся со стоимостью этого богатства, решив вдобавок сплавить всё скопом, потому что книги, судя по внешнему виду, состоянию и даже запаху долгое время находились совсем не в тех условиях, в которых следовало. И, в общем, как-то так и вышли все эти бережно перебираемые стопки старых книг на полу.
- «Оживление неодушевленного», тоже, кажется, раннее. Это пригодится. Не думаешь завести себе голема на входе? Решило бы уйму проблем, низушки уже не будут выбивать двери.
Аукцион, конечно, вовсе не был поводом прибыть в Оксенфурт. Совсем. Но если можно совместить приятное с полезным, то почему нет?
- Так, а это вообще как сюда попало?
Шеала осмотрела синий с белыми вставками переплет, наощупь напоминающий очень тонкую и изысканно выкрашенную кожу. В обложке были запрятаны какие-то заклинания, она даже не стала проверять - наверняка зачаровано от сырости и плесени, которые с книгами, увы, приключаются слишком часто. Эта, в отличие от своих менее удачливых товарок, сохранилась в практически идеальном состоянии.
- Эльфские легенды, кажется. Терпеть не могу фольклор после того случая с Марой. Хотя нет, смотри, написано на всеобщем. И только потрогай переплет, это почти что шедевр.
Пальцы осторожно огладили филигранные вензеля, обрамляющие затейливо начертанное заглавие. «Осколок льда». А на старшей речи это было бы…
- Aedd Ginvael? Забав…
Зря. Очень зря она не проверила заклинания.

Шеала успела потянуться навстречу ласке, мазнуть по кисти пальцами, и… в принципе все. Дальнейшее, происходящее с ними – к счастью, с обоими, – не напоминало ни телепортацию, ни портал, ни любые другие виды магических перемещений, только ошеломляющий свет, нарастающая тревога и мелькающие фрагменты сплетенной силы, меняющиеся так часто, что невозможно определить ровным счетом ничего. А потом эти обрывки заклинаний превратились в снег и упали им на голову.
Было сложно удержаться на ногах, и какое счастье, что Истредд всегда так хорошо её ловил, иначе не избежать некрасивых сцен встречи с брусчаткой. А вот кому-то повезло меньше – кровь, быстро растекающаяся вокруг распростертого тела, все-таки затронула мыски сапожек, Шеала торопливо отступила вслед за чародеем, и только тогда оглянулась по сторонам. Все знакомое пропало: не было ни многообещающе удобного кресла, ни библиотеки, ни книг – кроме одной, того самого «Осколка льда» в синем переплете, который чародейка продолжала сжимать свободной рукой. Но больше магии в обложке не было.
– …совпадение, хотела сказать я. – почти растерянно произнесла она, осматривая нелепо-несерьезную курточку Истредда, больше подходящую для десятилетнего мальчика, и собственные лодыжки в грубых полосатых чулках. Платье по длине едва ли на ладонь прикрывало колени. – Но тоже теперь ничего не понимаю.
Это никоим образом не могло быть совпадением, и скорее напоминало чью-то злокозненную шутку. Аэдд Гинваэль, значит? Аналогию с выпавшей из истреддового дома девочкой она разгадать пока что не могла, но наверняка это был какой-то ребус.
– Мне кажется, нам не надо идти внутрь. Это уже не твой дом.
Старуха тем временем успела спуститься вниз, вокруг собралось умеренное количество зевак, происходящим заинтересовалась городская стража, и чародейке отчего-то показалось, что они повинны в этой нелепой смерти, а следовательно, стоило совершить тактическое отступление. Девочке в красных туфельках все равно уже ничем нельзя было помочь.
На них, несмотря на откровенно странный внешний вид, почти не обращали внимания. Город жил обычной зимней жизнью, сновали люди, живописно замерзали в иссиня-белых сугробах пьяницы, на главной площади огоньками горела ярмарка, а огромное количество детей самых различных возрастов, несмотря на поздний час, вовсю разъезжали на санках, санях и санчатах.
– Постой… жжется. Она горячая. – Шеала с сожалением выпустила руку чародея, положила книгу на чей-то пустой прилавок.
Том отреагировал на касание, остыл. Она аккуратно перелистнула страницы, бегло пробегая глазами строчки. Кто же знал, что невинное желание посмотреть несколько книг обернется эдакой коллизией? В следующий раз нужно будет слушать Валя и прекратить маяться ерундой вопреки зову сердца и всего того, что может куда-то там её звать в его доме.
– Я ничего не понимаю, Истредд. Но, кажется, мы нарушили причинно-следственную связь какого-то повествования. – она подняла книгу повыше, чтобы назаирец тоже мог приобщиться к народному фольклору. – Своим появлением. Гляди, здесь написана история про маленьких мальчика и девочку, Кайшика и Гершку, мальчика увезла на своих санях королева зимы, а девочка… вот, отсюда девочка отправилась на его поиски. Прекрасно. Теперь понять бы, что с этим делать.
Их окатило снежной волной, чьи-то огромные белые сани промелькнули и скрылись в облаке поднятых снежинок. Отплевываясь и выдирая из волос тяжелый и неудобный капор вместе с держащими его шпильками, чародейка почти что простонала:
– Хватит с меня. Пошли домой?
В Оксенфурт, к дьяволу магию неясного толка, ребусы, Аэдд Гинваэль и тянущееся за ним скверное прошлое. Она уже успела соскучиться по горячему вину, хорошо протопленным комнатам и всему тому, что в них так чудесно происходило за все эти теплые часы. Не хватало еще терять драгоценное время на подобные глупости, ведь оставалось столько возможностей, планов и…
Шеала нахмурилась, повторила заклинание и жест. Сила послушно сплеталась, затягивалась узлами и… ничего не происходило. Никакого эффекта. Никакой телепортации.
– Ой, бабочки! – воскликнул какой-то юнец, зачарованно остановив санки.
– Цыц! – Шеала де Танкарвилль, конечно, была невероятно умиротворена в эти дни, но чтобы вместо плазменного шара у неё выколдовались цветные мотыльки? Что-то из ряда вон.
– Валь? – уже с ноткой беспокойства она повернулась к чародею, неловко ткнулась в плечо головой. – Я не знаю, что делать.

Шеала осторожно поставила вино на все тот же многострадальный прилавок.
– Ты хочешь сказать… – она немного растерялась, выуживая  из памяти всю известную информацию про то, кто же мог. Потом поняла, и пришлось разделить приступ нервного смеха – лоточник, кажется, испугался, но это никого уже не волновало. В конце концов, всё, происходящее вокруг, было мастерски сделанной, филигранно созданной, но все же иллюзией.
Отсмеявшись, чародейка вытерла выступившие слезы и лихо заломила смешную вязаную шапку на голове назаирца:
– Мне кажется, это уже никогда не прекратится. Что будет, если мы возьмемся за более ответственные дела, а не чтение книг? В подвале дома обнаружится стая вампиров? Или говорящий труп – в гостиной? Впрочем, на его месте я бы сразу сбежала.
Паника понемногу отступала. Они вместе и вдвоем, они разберутся и всё починят – как обычно. Пусть без магии, но ведь она не является главным оружием умудренных жизнью и очень этически изощренных магистров. Пусть даже и слегка потерявших голову.
– Хорошо. Ты держи, – вино, конечно, вовсе не так хорошо, как альтернативные методы согревания, но присутствие хрупкой детской психики, пусть даже иллюзионных фантомов действовало Шеале на нервы, – А я сейчас посмотрю, что можно сделать.
Она облокотилась о многострадальный прилавок и снова пробежала глазами по первым страницам, запоминая текст. Если бы в нем было чуть меньше лирических отступлений и чуть больше логики, было бы вообще замечательно – но глупо ждать любви к подобному от предпубертатных детенышей человека, верно?
– Я ничего не понимаю в детской психологии, но логика мне подсказывает, что нам нужно довести повествование до конца любыми методами. Отлично. – передав книгу Истредду вслед за вином, чародейка весьма решительно направилась к группе детей, наблюдающих за все еще порхавшими бабочками. На редкость устойчивое колдовство получилось.
– Ай! – взвизгнул один из них, оказавшись поднятым с санок за ухо. – За что?!
– Слышал сказку о снежной королеве? – строго спросила Шеала, не разжимая пальцев.
– А кто не слышал! Она вся белая, что твоя зефирина, и красивее всех женщин на земле, но холодная – жуть! Отпустите, тетенька, больно же, не то я вас ботинком пну!
– А сказки про ведьму де Танкарвилль слышал? – Шеала отодвинулась так, чтобы ботинок верткого мальца до неё не достал, и чуть сжала ногти. – Так вот, если ты сейчас не сделаешь то, что я скажу…
Спустя стакан вина и четверть часа целая банда глазастых мальчишек, скорее восхитившихся, чем поверивших в обещание вырвать им различные внутренние органы голыми руками, уже докладывала – огромные белые сани и привязанные к ним саночки мальчика Кайшика они все видели, а вот куда те укатили – никто не заметил и уж тем более не понял, когда это произошло. Шеала покивала, снова просматривая книгу.
– Судя по всему, смерть Гершки заставила время замереть, а историю – перестать развиваться. Когда она отправилась на поиски Кайшика по реке, была весна – но нам, кажется, придется следовать за ним зимой. – Шеала задумалась, – Ты умеешь кататься на коньках, Валь? Если нет, боюсь, нам придется воровать лошадей, должна же тут быть почтовая станция. Не пешком ведь тащиться по реке столько времени – мы попросту околеем. Я, конечно, хорошо умею согревать берега водоемов, но сейчас получаются только бабочки.
Река была живописно затянута зеленоватым льдом и тянулась куда-то между заснеженными холмами подальше от сказочного Аэдд Гинваэля со всеми его бесстрашными детьми и любопытными лоточниками.
– …Я рассказывала, как восемьдесят лет назад мне пришлось зимовать в Порт Ванисе? Каналы промерзли почти что до основания, и однажды ночью пришлось немного побегать за одним ушлым барончиком. С той поры я ненавижу коньки, но они очень острые и это порой полезно. По книге, – она сверилась еще раз, – нас ожидает райский сад с вечным летом. Правда, там будет какая-то зловредная колдунья, но я, признаться, собираюсь занять её место.

– Если кресла не будет, то мы очень вежливо попросим её наколдовать нечто подобное. – с совершенно противоречащей выражению «вежливо» интонацией отозвалась Шеала, осторожно слизнула выступившую на губе кровь и поддержала чародея под локоть. Дело, конечно, отчасти было в лизоциме, но она и вправду иногда была склонна к людоедству. Злая ведьма, что с таких взять?
– А шапку забери. Я северянка, забыл? Могу вообще без одежды – ведь разве это холод? Вот однажды в Крейдене…
Перед ними лежал весь свет и пара коньков в придачу.
Река ложилась под ноги подобно раскатывающейся зеленой ленте. Виго не пожалел ни сил, ни времени на красивые и эффектные пейзажи – бархатное небо упало им на голову, но темно не было благодаря сияющему снегу, а у горизонта время от времени вспыхивала тусклая вуаль северного сияния. Летит из-под лезвий снежная крошка, скользит перед глазами ледяная лента, и тут главное, как и везде, удержать дыхание и поберечь силы. В том числе не свои, вовремя вложив пальцы в руку и разделяя жажду скорости на двоих – так, чтобы ветер всколыхнул волосы и заставил пропустить вдох. В целом – всё было великолепно. Уж точно намного лучше прогулки на лошадях. Снег, лёд, сияющий венец звезд, рассыпанных над головой, бездонная тьма неба, гонящая их вперед решительность и ожидание… нет, предвкушение.
– Скоро тоже станешь северянином. – со смешком ответила Шеала. – Полюбишь метель и начнешь выходить из дому зимой. Может быть, даже переедешь в Лан Эксетер, а?
Причал был засыпан снегом, в котором можно было утонуть по колено, и пробираться по нехоженой дороге вверх по холму было занятием изматывающим. На холме, огражденный массивной каменной оградой, возвышался дом, с соломенной крышей, не засыпанной снегом. Уже при приближении к калитке, охраняемой двумя солдатами, целиком вырезанными из дерева – почти големы, только зачарованы намного хуже, – ощущалось источаемое оттуда тепло. Внутри определенно были райские кущи, и никакая привычка к холодам и морозу никогда не пересилит желания очутиться в многообещающем тепле.
– Ах ты бедная крош… – старуха с огромной клюкой, больше напоминающей посох архимагистра, захлопнула поросшую бородавками челюсть и с некоторым недоумением воззрилась на двоих магистров, совершенно не напоминающих бедную крошку Гершку. И никакие смешные одежки ничуть этого не смягчали и не компенсировали. – А вы, курва, кто такие?
– Это ты – злая колдунья? – Шеала склонила голову набок, неосознанно сейчас подражая жестам Истредда. – Подожди минутку.
Старушка озадаченно пронаблюдала, как чародейка аккуратно переобувается, сменяя коньки на теплые сапожки, потом, кажется, что-то сообразила, но махнуть клюкой уже не успела.
– Больше бы пригодилась волшебная палочка. Но, видимо, не судьба мне стать доброй феей. – чародейка отложила коньки, подняла клюку и с любопытством осмотрела её. – Надеюсь, я не слишком сильно пробила ей висок. Колдунья нам еще понадобится, потому что в сказке кто-то должен начать плакать над розовыми кустами, это своеобразный триггер. Я плакать не умею, особенно по запросу, и тебе тоже не позволю. Поможешь мне затащить её внутрь? А вы, истуканы, патрулируйте, или что вам там по сказке положено. Хотя нет, я передумала, тоже помогайте.
Граница снега заканчивалась у ограды, внутри было вечное лето и ошеломительное тепло, смешивающееся с запахом вишен и цветов – здесь, кажется, магистр Виго решил изысканно пошутить, потому что опытный глаз в буйствующей зелени быстро определил сенжигрон, балиссу, каприфоль, листья мандрагоры и еще несколько столь же специфических растений. А на вишнях росла омела, которая, как всем известно, не только не растет на вишне, но еще и является ценным алхимическим реагентом.
– Кладите сюда и выметайтесь, – ласково приказала Шеала стражам, указав на неприлично голые посреди этого буйства клумбы, на которых наверняка и должны были расти розы. – У меня есть два варианта, Валь. Или ты находишь, как воздействовать на её глазные железы, или я начинаю зачитывать на память «Критику чистого сознания» Стаммельфорда, у всех моих адептов эти тексты выжимали слезу. А потом мы допросим эти розы.
…Выдернем их к лешему и отыщем в доме что-нибудь подходящее, чтобы разбросать по нему лепестки, это ведь сказка, верно? Хотя нет, лепестки это уже совершенно лишнее.
Шеала тоже умела строить планы. И розы в них сейчас не фигурировали вовсе.

– Какое расстройство. – с некоторым сожалением ответила Шеала. – Столько труда и все насмарку.
Исполнители этого самого труда наверняка ничуть не запыхались, ну просто потому что органов дыхания у них не было, но в целом ситуация представлялась слегка досадной. В основном из-за того, что на иллюзию некромантия явно не действует. Ни некромантия, ни Стаммельфорд.
«…разум погружается во мрак и впадает в противоречия». Мрак определенно присутствует – а вот противоречий не было. Герберт ошибся. И на этом его тексты были выброшены из памяти, потому что в планы на вечер не входили.
– Может, вместо Стаммельфорда я лучше расскажу тебе страшную сказку? – немного вкрадчиво предложила чародейка. Некая макабричность, приобретенная иллюзией после появления в ней чародеев, её изрядно веселила и даже куражила. И кажется, не только её.
Плакать, конечно, не придется, но насчет остальных проявлений эмоций Шеала не была так уж уверена. И всерьез намеревалась продемонстрировать всю силу искусства.
– Слушай.
Кровать, предназначающаяся девочке, была не так широка, как могла бы – но алые шелковые перины, насквозь пропитанные запахом чистоты и сухих цветов, должны были немного компенсировать это неудобство. Довольно странно видеть такой цвет постельного белья в детской сказке, но теперь даже как-то постыдно этим всем богатством не воспользоваться.
– Жил был на свете один чародей.
Который очень уж любил ставить на себе эксперименты, это Шеалу восхищало и даже иногда пугало, но сейчас – что может случиться в иллюзии? Да еще и от этого золотого гребешка? Пф. Нет. Чары, сплетенные в гребне, не так уж хорошо действуют – даже вишневый сок, текущий по пальцам, и тот зачарован сильнее, но кажется вовсе не магистром Виго. И колдовство это, пожалуй, совсем не светлого толка.
И… раз чародея несет в дебри непознанного, значит будет непознанное. В сказке ведь все желания выполняются?
– И однажды он попал во власть очень злой и страшной ведьмы.
В доме тепло, остатки одежды совершенно не нужны и даже мешают. А чужая одежка – так и вовсе очень сильно раздражает. Впрочем, из уважения к сказочной иллюзии, а также благодаря собственному временному отсутствию дара, следует все делать аккуратно. Иначе как потом чинить?
– Конечно, поначалу ему вовсе не нравилось. Ведьма заставляла его совершать разные непотребные вещи, а иногда даже выходить из дому зимой.
В вишневом соке, к сожалению, оказывается уже вообще всё, к чему она прикасается, но разве же это проблема?
– А еще чародей этот оказался тем еще паршивцем, поэтому с ведьмой он спорил. Много. И ведьме пришлось взять его за белы рученьки да привязать чулками к изголовью кровати. Или это изножье? Неважно.
Проблема в том, что теперь при поцелуях нужно быть очень осторожной и аккуратной, и помнить про разбитые губы. А вот во всем остальном уже можно не настолько церемониться. Впрочем, спешить тоже не стоит – невелика наука приступить к самому главному, как бы того не хотелось, но ведь можно ещё и не торопиться, можно проверить, так ли уж велико терпение самого терпеливого из чародеев и врачей.
– И тогда она ему сказала: если ты, чародей, не будешь больше спорить и сопротивляться…
Можно касаться – по-разному и разным, осязать вдоволь. И, разумеется, дразнить щепоткой застывшей на грани между хаосом и порядком Силы его печати. Абсолютно все печати.
– Тогда я исполню три твоих желания. Загадывай.

Эта волшебная покорность завлекала. Покоряла. Просто потому, что какая же злая колдунья не любит ощущать свою власть? Она хотела добавить еще что-то про желания и ведьм, и про то, что можно загадать одно, но…
Покорность, как и все здесь, оказалась иллюзорной.
В следующий раз это будут контролирующие чары, с чистосердечной досадой обещает сама себе Шеала в тот самый короткий миг, пока ещё может мыслить. Потом её обнимает алый запах фиалок, и становится не до того, потому что, как на всех порядочных эпических полотнах, борьба добра со злом превращается в восхитительно инстинктивное сражение чистых абсолютов и обнаженной воли. Очень неожиданно и очень плохо как для добра. В самый раз для сказок, приличествующих двум столь почтенным чародеям.
Поэтому зло шипит и пытается выпутаться из хватки, цепляется за руки и безмолвно требует то ли отпустить, то ли не отпускать. Можно даже еще сильнее. Добро ведь сильное и всепобеждающее, верно? А для зла не существует бессилия, и так даже интереснее.
Поэтому лишенное логоса зло вспыхивает, терзая доступные печати и заставляя их искрить, не зная сейчас другого языка, кроме языка касаний и жестов, языка дыхания, которому самое время разодрать грудь – и кажется, там внутри должно быть пламя.
И пальцы хватаются за волосы, чтобы в самый последний момент отпустить. Кажется, гребень придется использовать ещё раз, и может быть с какого-то раза выйдет попросту расчесать эти чудные серебристые пряди.
Но не со второго так точно.
Борьба смертельна до невозможности, на кону стоит весь белый свет и раздирающее на две половины противоречивое желание высвободиться: то ли для того чтобы выдать паршивцу подходящее наказание, то ли для того, чтобы наконец суметь поддаться и податься навстречу этой энтропии.
Но поддаваться никак нельзя, потому что это будет означать капитуляцию, которую обе стороны не признают и никогда не признают ничем иным, кроме воплощения вселенской скуки. Поэтому остается бороться – в заранее проигранном бою.
И сопротивляться, ощущая, что от этого всё становится только восхитительно хуже.
И сопротивляться.
Пароксизм справедливости и триумфа добра над злом прокатывается по вселенной торжествующей волной, он настолько всеобъемлющ, что, вроде бы, в мире после этого должен воцариться вечный свет. Кажется, она до хрипа кричит прямо сквозь эти пальцы, забывает про данное себе полвечности назад обещание не сжимать слишком сильно зубы, потому что ну хватит на сегодня крови.
И, кажется, все-таки плачет.

Самое порочное, из всего познанного и активно познаваемого обоими чародеями, заключается, скорее всего, вовсе не в том, чтобы потеряв голову и остатки здравого смысла предаваться практически метафизическим баталиям – хотя, несомненно, сакральным до невозможности и вместе с тем невероятно и восхитительно телесным. Оно, это самое порочное, разливается как раз в таких утрах, которые великолепны тем, что напрочь противоречат всей остальной жизни, доступной подобным им людям.
– Ты чёртов извращенец. Это же иллюзия. – практически с восхищением отмечает воплощенное зло, разбуженное иллюзорными запахами и иллюзорным солнечным светом. Чародейка понемногу понимает, отчего Гершка осталась здесь на целые полгода – девочка, конечно, наверняка проводила время не так увлекательно, но перспектива потерять чувство времени чертовски соблазнительна. Куда там магии гребешка, когда двоим чародеям приходят в голову разные странные вещи.
Вот, например, вряд ли кто когда видел, чтобы зло с легкостью опускалось перед добром, оплетало его руками и склоняло голову ему на колени, притом с совершенно целомудренными целями, жмурясь и растеряв где-то по пути все свои аспекты. Не видели? И не увидите больше никогда, потому что картина эта и жест предназначены исключительно воплощенному добру. В том числе в качестве извинения за неестественную осанку.
Вообще говоря, позволить себе слабость – драгоценность и наивысший дар. Как является сокровищем и даром возможность просто, не мчась никуда сломя голову и не торопясь решать ребусы, сидеть на иллюзорной кухне, совершенно по-девичьи заложив под себя ногу, пить иллюзорный чай – что там, чабрец, мята? Виго, оказывается, практически милосерден – и говорить о восхитительно маловажных вещах со своим мужчиной. К превеликому удовольствию, не иллюзорным. Это ли не роскошь, доступная далеко не каждой монархической особе и, чем черт не шутит, даже не каждому божеству? Пожалуй, абсолют зла в это иллюзорное утро даже счастлив, притом до неприличия.
– …возвращаясь к триггерам. Думаю, нет никакой разницы, каким образом слезы будут вызваны, так что либо разыскиваем репчатый лук, либо ты наконец рассказываешь ту историю про гангрену, которую упрямо умалчиваешь уже столько времени. Почему-то мне кажется, что я буду смеяться до слез.
Здесь, конечно, тепло и гостеприимно, и Истредд, в очередной раз демонстрируя прекрасную приспособленность к миру, умело оперирует иллюзией, но к чему терзать дом старушки, если можно разнести настоящий королевский дворец? Шеала питала некоторую слабость к замкам. А после этого придется победить банду разбойников, но их немного даже жаль. Потому что добро – магия гребешка еще путается где-то в волосах, чуть сбивая мысли и заставляя посмеиваться над осколками иллюзий – добро является настолько добрым, что от одной только его многообещающей улыбки многие пациенты в ужасе выздоравливают сами.
– Или я попросту ткну себе в глаз пальцем. – констатирует чародейка, перенимающая одну за другой скверные привычки, в этот раз, например, – экспериментировать над собой. И склоняется над пустой клумбой.

Поиск общего языка с допрашиваемыми – иначе не назвать – у добра происходил примерно так же, как и у зла. Разве что произносилось всё настолько задушевно и проникновенно, что на этапе корней Шеала вовсе выронила чашку и почувствовала смутный укол сочувствия. Розам. И в принципе не ошиблась.
– Знаешь, душа моя, когда я была советницей королевы, то насмотрелась на различные методы ведения переговоров. Головокружительная карьера при дворе тебе обеспечена… если когда-нибудь устанешь от пациентов.
Предложение насчет переквалификации и последующего весьма перспективного направления работы, связанного с ведением допросов вражеских шпионов и всех остальных предателей отчизны, чародейка мудро озвучивать не стала, вместо этого выразив свое восхищение самым приятным, но абсолютно бессловесным способом.
Вишнево-пепельное великолепие пришлось оставить с некоторым сожалением, притом не только из-за испорченных шелковых перинок. За порогом, вопреки всему написанному в книге, были всё те же сугробы, так что путешествие в королевский дворец обещало быть тяжелым хотя бы потому, что совершенно невозможно было определить направления дальнейшего путешествия, а камень, служащий ориентиром для Гершки, был, как и всё вокруг, заметен снегом. Хорошо, что хотя бы времена суток тут менялись, иначе было бы совсем сложно.
– А, вот и ворон. – прикрыв глаза ладонью от солнца, Шеала долго изучала глубокое, в зените так и вовсе почти ночное зимнее небо, пока наконец не увидела черную точку. – Попробую его достать…
Она уже почти привыкла, что чары тут не действовали, или действовали как-то не так, но упрямо экспериментировала до тех пор, пока ворон не опустился – скорее всего, из чистого любопытства, но важен ведь результат, верно?
– Кар… Курр, отпусти!
Виго, видимо, при жизни был тем еще матершинником, иначе откуда это в них?
– Твоя реплика сейчас «Здравствуй, милая девочка» – Шеала отпускать и не думала. – И «куда ты бредешь по белому свету, одна-одинешенька».
Ворон заклекотал, видимо, это означало на вороньем языке нервный смех. Тяжелый, зараза, фунтов пять, не меньше, и когти у него слишком острые. Приручить бы такого, а то сотворенные птицы такие безмозглые...
– Слушай, мудрая птица. Сейчас ты показываешь, где здесь королевский дворец, и мы идем и беседуем с умницей принцессой и с красавцем принцем, знающим все четыре действия арифметики. И никаких «подожди меня до вечера, Гершка», ясно? Иначе вот он тебя препарирует. А он не я, он добрый, он же умереть тебе не даст.
Выразительная мимика магистров могла служить оружием массового поражения, ворон проникся и разом проглотил все свои длительные рассказы про невест и женихов, только прокаркал как-то растерянно:
– Так вас во дворец не пустят..?
– Ответ неправильный, птица. Договорись, подкупи, достань ключи, убей стражу. Иначе мы возьмем твою невесту в заложники и будем выдергивать ей перья по одному.
Ворон подумал, подергал лапами в попытках высвободиться – чародейке оставалось только понадеяться, что иллюзорные блохи на нем не водятся, а в царапины оставленные когтями не заползет никакая иллюзорная бактерия.
– Так дворцовые сады заперты, зима же, что, припереться осенью не могли, как все нормальные люди?!
– А мы, как все нормальные люди, через оградку перелезем. – уверила его чародейка. – Перелезем же, Валь? Чай не Гершка какая. Показывай.

– Вообще-то, – спокойно ответила Шеала мудрой птице перед тем, как приступить к штурму дворца, – такие, как мы, и сами заберут кого угодно.
И это было почти правдой.
К шантажу, угрозам и вырыванию перьев прибегать не пришлось. Воронья невеста оказалась существом здравомыслящим, обладающим разумом и способным на весьма здравые рассуждения. К моменту, когда петляющие дворцовые коридоры, перемежаемые однообразно-аляповатыми залами, привели их в основную, королевскую часть дворца, в которой и обитали принцесса со свежеиспеченным принцем, чародейка даже начала испытывать к воронице смутную симпатию.
– Не беспокойтесь, дорогая, мы что-нибудь сделаем с этим. – практически чистосердечно пообещала она, раздумывая, какими же методами они будут этого добиваться. Впрочем, выбор был небольшой: судя по пробивающемуся из-под дверной щели диалогу, иллюзия несколько отошла от сказки в область вполне себе реалистичную. Но так даже проще – она знает, что с этим делать, притом даже без магии. Не только ведь Истредду развлекать себя гангренами, верно?
Шеала считала себя очень скверным педагогом. Она не соблюдала общепринятые догматы процессов вкладывания новых знаний в головы, поэтому эти головы иногда страдали совсем неконвенционно. Однако сейчас, наверное, это было даже к лучшему.
– Радость моя, ты же не против, если я буду ведущей в этой беседе? Боюсь, договариваться с этими гадкими детьми уже поздновато, но мы все-таки постараемся вложить в их голову что-нибудь правильное. А вы, дорогая, скажите, где-то тут у вас есть длинная указка или линейка?
Чародейка улыбнулась и толкнула двери учебной комнаты. Принцесса и принц сидели не над книгами и даже вовсе не над учебными материалами: как и прочие слабые духом монархические особы, они чахли над богатствами материальными, напрочь презрев духовные. Не то чтобы картина была принципиально новой, к такому Шеала была привычна, притом вовсе не из-за кратковременной близости к королевскому двору.
Примерно половину вздоха они осматривали друг друга – королевские отпрыски смотрели на обоих чародеев с удивлением, совершенно не понимая, как такие с виду оборванцы могли вообще попасть во дворец, а чародеи, в свою очередь, оценивали фронт работ.
– Стра…! – первой открыла рот девочка. Она имела все шансы через какое-то время вырасти в весьма скверную королеву, отдающую приказы казнить всех, кто каким-либо образом вывел её из себя, но ничего, Шеала приводила в чувство еще и не таких королев.
– Молчать. – коротко приказала она, и принц с принцессой закрыли рты. Все-таки они были всего лишь детьми. А может, дело было в том, что чародейка одним ударом сломала линейку об стол.
В учебной комнате повисла тишина, в которой Шеала размеренно и четко произнесла:
– Урок первый. Про деление. Для начала – теория.
А практику отделения чего угодно от чего угодно мог провести улыбчивый и добрый чародей Истредд. Ничуть, кстати, не менее страшный, чем злая ведьма.
Иногда крушить сталь можно одним только взглядом, без магии, и Шеала де Танкарвилль всерьез была намерена использовать этот полезный навык до тех пор, пока королевский дворец перед ними не капитулирует.

К тому моменту, когда Истредд принялся мягко, но твердо и неуклонно высвобождать её из цепкой детской хватки, у Шеалы уже понемногу начал дергаться левый глаз. То ли потому, что слишком много оным на сегодня было расплавлено стали, паркета и детских сердец, то ли потому, что кроме детей, – невоспитанных, похожих на золотоволосых исчадий ада, но в целом очень даже поддающихся дрессуре созданий, – в дворце также, и притом не в самую последнюю очередь, находился король. Вполне себе взрослый, оттого закостеневший в своей неспособности к обучению вкупе с начинающимся алкоголизмом, и по этой причине воспитанию, увы, почти не поддающийся. И хотя добра этим избалованным детям он желал вполне искренне, получалось у него довольно бестолково, как и у многих мужчин-одиночек, так что пришлось провести воспитательную беседу. Стороны разошлись с удовлетворительным результатом, Шеала выжала из короля обещание съездить с дипломатически-матримониальными целями к Злой Королеве, успешно управляющей соседним иллюзорным государством, и факту этому, кстати, очень порадовалась вдохновившаяся матриархальным примером Ворона. В благодарность же чародеи получили признание собственной мудрости (не ново), уверения в том, что с завтрашнего же дня все поменяется (уж тем более не ново, и к тому же малореалистично), а также обещание того, что в дворце найдется более приличествующая армии зла теплая одежда и даже карета (а вот это уже что-то). Словом, работа при дворе, как бы её не презирал Истредд, имела свои плюсы, но была довольно тяжелой с точки зрения нервов. И даже любезно оставленные чародеем пирожные, великолепно почти не отдающие иллюзией – сладкое она не так уж любила, но мозгу требовалось хотя бы плацебо вместо глюкозы, – не восстанавливали силы. Вопреки собственным уверениям, сырая печень врагов в качестве средства утешения годилась тоже не очень хорошо, да и достойных доноров под руку не попадалось. И, кажется, дети все-таки как-то поняли, что не такая уж она и злая. Словом, это был хорошо замаскированный педагогический провал.
– Я немного разошлась. – призналась Истредду чародейка, помахав принцу и принцессе ручкой на прощание. Дворец она оставляла без сожаления, хоть где-то там внутри и остался почти академический интерес: удастся ли обитателям следовать заданному чародеями вектору или они все-таки назавтра скатятся назад, в привычное всем существование? В рамках иллюзии, конечно, рассуждать на подобные темы было глупо, но с другой стороны, эта иллюзия была довольно выгодной моделью для проведения социальных экспериментов. Казалось бы, сказка, но копнешь поглубже…
Дети махали руками в ответ, на их лицах застыло странное выражение восторга, Шеала с грустью вздохнула и признала свою капитуляцию. Потому что насколько недолюбленными должны быть дети, цепляющиеся за внимание даже строгой ведьмы де Танкарвилль? Которая ну никак, ни в каком из миров даже вообразить не могла себя чем-то вроде матери. Просто потому, что это было бы жестоко по отношению к этим самым мирам, особенно если бы чародей Истредд поумерил свою самодостаточность и присоединился к этому печальному занятию.
А вот же как вышло.
– Понять не могу, почему практически все монархи – такие идиоты. – с некоторой меланхолией сказала Шеала, устраиваясь на бархатных подушках. – Иногда мне кажется, что если, допустим, мы с тобой где-нибудь захватим несколько тысяч акров земли и объявим себя местными диктаторами, это окажется самое благополучное государство севера. Введем обязательные медосмотры, организуем фармацевтическое сообщество… Из тебя получится неплохой король хотя бы потому, что ты испытываешь искреннее нежелание властвовать и править.
Это, конечно, было фантастической глупостью, но длительное пребывание в сказочной иллюзии навевало странные мысли. Шеала сбросила сапоги, вытянула ноги на противоположную скамью, щедро покрытую, как и все внутренне убранство, красным бархатом, золотой вышивкой и прочей кричаще-монархической роскошью.
– Не надо так на меня смотреть, я шучу. Лучше иди сюда, хватит на сегодня королей. Злая ведьма не будет кусаться, обещаю.

К этому невозможно привыкнуть, и невозможность эта волшебна без магии, жестока и нежна, совершенно чувственна, как только могут быть чувственными воплощенные аспекты стихий, драгоценные металлы и обузданные магические силы. Это каждый раз ритуал, и вместе с тем, каждый раз, – уход от всех общепринятых ритуалов и правил, а новые правила пишутся мимоходом: сорванным с губ дыханием, щекочущими лицо волосами, нежно очерченной пальцами дорожкой на испещренной магией коже, взглядами и совершенно невозможными, ненужными и непонятными для обычных людей жестами. Заставляющей задыхаться близостью.
Это – прекрасно и великолепно, ничуть не менее, чем в первый раз, и чем во все последующие, которые были и будут. И едва ли не самое страшное в этом – всепоглощающее понимание, которого не было и больше ни с кем и никогда не будет, всепоглощающее же принятие, и Шеала никогда не знает наверняка и до конца, соприкасаются ли только тела или же – сознания, но знает точно, что это понимание – самое сакральное, что только может происходить с ней. С ними, между ними. И пусть это не заканчивается никогда. Даже когда с сожалением разрывается касание, пусть это не прекращается, пусть это будет – постоянно и бесконечно, и от осознания подобных желаний так нехорошо будоражит голову.
Так нехорошо, что будь в чародейке частичка былой магии – сказка развивалась бы немного иначе, трагичнее и быстрее. Просто для того, чтобы появились время и возможность повторить.
Истредд очаровательно и чарующе совмещал ритуалы и работу, но это, пожалуй, было даже мило. А еще Истредд тоже умел ставить перед фактом не менее восхитительно вежливо, не оставляя выбора ни одной из присутствующих персон. Шеала, еще разгоряченная и раздосадованная так скоро – и всегда будет скоро и невовремя – прерванным уединением, хотела было сказать, что она думает, и где именно она может быть отличной частной учительницей и для кого, но ведь сказка и вправду сама себя не расскажет.
– Отвернитесь. Все. – командует она, возвращая на место приличествующий злой ведьме и строгой гувернантке облик. Остается только посетовать на Виго и всю эту роскошную, но холодную и снежную красоту, из-за которой приходится так долго и утомительно возиться с этими самыми обликами сначала в прямом порядке, а потом в обратном.
– Так, девочку я забираю себе, пока вы её тут не испортили окончательно. – совершенно невозмутимым тоном говорит Шеала после того, как разбойники окончательно оцепенели под всесокрушающе заботливым взглядом доктора Истредда. – И ножиками тут не машите, поранитесь еще, а потом воспаление лечить. Эй, вот ты, отдай мне стилет, а то волосы нечем заколоть. Скажи, дитя, у тебя ведь есть скверная привычка тащить в постель всякую гадость? А мама тебе не объясняла, что…
Если после многообещающей улыбки назаирца разбойница еще хоть как-то чувствовала себя на этом свете, то укоряющий взгляд ковирской чародейки завершил начатое.
– ...А после урока полового воспитания будет урок алхимии, дорогое дитя. Покажи, где вы живете.
Разумеется, была в этом старом, приходящем в упадок замке и плесень, и самогонный куб, и большое количество различной, по большей части очень грязной посуды, и юная разбойница с огнем в глазах наблюдала за тем, как из кухонной утвари, ветошей и разнообразного хлама рождаются невероятные агрегаты.
– Мне потребуется кукурузная мука, сахар, рыбные кости и мел. – диктует чародейка, и наспех отмытый и причесанный ребенок, позабыв все свои скверные привычки, приносит ей вещь за вещью, ингредиент за ингредиентом, завороженно глядит на собранную буквально на колене горелку. Шеала поначалу сожалеет, что уже не получится провести денатурацию одним лишь щелчком пальцев с пляшущим на них пламенем, но так, с горелкой, даже нагляднее и эффектнее.
– …и уксус. Проведем экстракцию, что повысит чистоту пенициллина на триста процентов. Должно получиться. Подержи это, девочка, только аккуратнее. И больше не возись с птицами без перчаток, ладно? Иначе рискуешь вместо пальцев получить камешки. Посмотри на мои руки. Хм, ладно не на эту. Нет, это не укус, тебе показалось. А, вот, видишь, выпал осадок? Теперь аккуратно возьмем этот флакон, отнесем его доброму доктору, и твоя мама перестанет кашлять.

С настоящим насилием, в общем, как-то не вышло.
Магистр Шеала явилась лично, дабы полюбопытствовать, зачем доктору понадобилось такое количество антибиотиков, и была неприятно удивлена царящей антисанитарией и тотальным отсутствием медпросвета.
Выражение лица Истредда было ровно таким, которое нужно для того, чтобы незамедлительно возжелать смерти всем его врагам, эвтаназии пациентам и – хорошо запирающуюся комнату, себе. Не для того, чтобы спрятаться, а исключительно ради спасения мира, последующего только после акта продолжительных утешений.
– Душа моя, давай в следующий раз захватим в иллюзию полное облачение чумного доктора. – с трудом сдерживая позывы к тому, чтобы все тут сжечь (все равно ведь не выйдет) предложила магистр Шеала, а маленькая разбойница, после нескольких замечаний переставшая цепляться за юбку, важно закивала, хотя ничегошеньки на самом деле не поняла, и выражение лица у нее было точь-в-точь как у Бьянки д’Эст в особо вдохновленные моменты.
– Доктор сказал, что он как бы сдох! – важным тоном сообщила она, и от избытка чувств все-таки принялась ковырять в носу.
– Цыц! Я вижу. Что это?
Разбойники любезно повторили историю про ведьму и оленя. По мере рассказа лицо магистра Шеалы приобретало ровно тот же оттенок задумчивой грусти.
– Дитя, иди и разведи кукурузную муку с сахаром и костной мукой так, как я показывала, и размести по чашкам. Тебе это по силам, и никаких отговорок! А в тех, кто помешает, разрешаю тыкать раскаленной кочергой. Истредд, своими силами мы с этим не управимся. Где, вы говорите, живет эта «бешеная баба» из пряничного домика? Нет, нас она не съест и не заколдует. Несколько умных людей всегда смогут найти общий язык и договориться, а ума у неё, судя по тому, что вы рассказали, побольше чем у всех обитателей этого замка. Потому что я бы тоже вас прокляла, охламоны, это же надо так всё запустить. Молчать! Иначе самогонный аппарат на место не соберу.
Девочка все-таки напросилась с ними и теперь важно восседала в седле впереди Шеалы, указывая дорогу к пряничному домику. Ведьма, живущая там, по слухам, ела младенцев и проклинала все, что движется, то есть в настоящих условиях выглядела очень здравомыслящей колдуньей. Пряничный домик же при ближайшем рассмотрении оказался совсем не пряничным, а вполне себе деревянным, просто с расписным срубом, покрытым сберегающим дерево лаком и оттого казавшимся глазурным. Прекрасные технологии.
– Чего надо? – ведьма, как и положено злой ведьме, была одета в тряпье и увешана разнообразными побрякушками, в спутанных волосах вместо заколок носила младенческие кости, а на носу – бородавку, но Шеалу сложно было обмануть, потому что с лица, покрытого качественной иллюзией морщин, на неё смотрели большие глаза Фрингильи Виго. Магистр Артуриус, кажется, настолько любил некую свою родственницу, что запечатлел её облик в виде лесной ведьмы. Интересно, не это ли послужило причиной его смерти?
– Хорошая работа. Трехступенчатый композит? – осведомилась Шеала, глядя в эти самые глаза и давая понять, что иллюзию она видит и ценит по достоинству.
Ведьма подняла бровь, дернула уголком губ и молча пододвинулась, сделав приглашающий жест.
– …Никакого сладу с ними, я уже отчаялась.
Чай был горячим и сладко пах летними травами. В доме тут и там были размещены эффектные препараты, навевающие мысли относительно сферы деятельности ведьмы, а под потолком просушивались пучки омелы и некоторые алхимические реагенты, которым можно и нужно было находиться в таких условиях. Когти ведьмы при ближайшем рассмотрении оказались смелым и длинным маникюром, имеющим изысканный оттенок Château de Chambord, иллюзию и парик она сняла, а под тряпьем оказалась аккуратная полевая форма нильфгаардских чародеев, которую та, судя по всему, использовала как рабочий костюм.
Юная разбойница осторожно сидела на краешке стула, выровняв спину, почти не болтала ногами, вела себя тихо, чай не прихлебывала, ложечкой по чашке не стучала, словом, явно пыталась произвести хорошее впечатление.
Чародеи же беседовали.
– Я отлично тебя понимаю. Общество, обитающее вокруг моего замка, отличается примерно тем же уровнем развития. Но как ты справляешься? – почти участливо осведомилась Шеала. – Ведь здесь нет никаких подходящих условий для работы, сплошная скука.
Ведьма снова вскинула бровь, ехидно улыбнулась – кажется, прототипом была все-таки мать Фрингильи, иначе откуда у неё столь похожая мимика?
– Кто тебе сказал, дорогая, что нет?
Она поднялась, и, шурша юбками, подошла к печи, в которой, по недавним уверениям юной разбойницы, ведьма и поджаривала младенцев на завтрак. Несколько жестов, скрытый рычаг за камнями – и декоративная печь отодвигается, открывая проход в чистое, аккуратно обставленное помещение, в котором без труда можно было опознать вполне подходящую для современной исследовательницы лабораторию.
– Поначалу я хотела просто бросить в вас шаровую молнию, потому что у меня был в разгаре синтез. Но теперь я даже рада. Не хотите поучаствовать? Две пары рук мне не помешает, а юное дарование пусть посмотрит – если ты пообещаешь ничего не трогать руками, девочка!
У девочки было такое выражение лица, что отказать было невозможно, даже если бы захотелось.
– С превеликим удовольствием. – заверила ведьму Шеала, принимая протянутые перчатки. – А можно полюбопытствовать, не удастся ли воспользоваться твоей любезностью и потом получить немного бутилацетата? Нам нужно... для определенных целей, а в тех ужасных условиях я никак не могу получить достаточно чистый концентрат.
– Дорогая, – прозорливо ответила ведьма Виго, – я могу синтезировать намного более сильные антибиотики, чем пенициллин. Скажи, зачем вы все-таки пришли?

– Вы это серьезно? – иронично улыбается ведьма Виго, провожая спину Истредда взглядом. – Это же просто какой-то олень. Мальчик.
Шеала раздраженно дергает плечом:
– Он – всегда серьезно. Он врач. Приступаем?
С уходом Истредда не становится ни горше, ни грустнее, Шеала уже давно выросла из того возраста, когда можется только с восхищением держать длинные волосы наставника во время пустяковой операции. У каждого из них своя работа, и её работа сейчас – здесь. Потому что наступает и её очередь  – уговаривать, договариваться, приводить аргументы, убеждать. В конце концов, кто может друг друга понять лучше, чем две злые ведьмы?
Просто становится холодно.
Виго продолжает иронично улыбаться, но достает из длинной вереницы плоскодонных колб совсем не тот реагент, который нужен был для следующей стадии её драгоценного синтеза.
– Дитя, подай мне уксусную кислоту, да, вот тот черный флакон. Не разлей на руки, иначе с них слезет кожа. Три кубика индикатора, Шеала.
Ребенок застыл на своем наблюдательном посту и не шевелится, задержав дыхание от восторга: на ее глазах сейчас творится магия – настоящая, а не те фокусы, которые показывают на ярмарке. Виго нагревает колбы щелчком пальцев, смешивает вещества, получает экстракты и осадки, охлаждает, снова смешивает. Шеала взвешивает порошки, идеально отмеряет объемы – все происходит тихо и немногословно, и тишину прерывают только короткие комментарии ведьм.
Потому что говорят они молча, Шеала думает, Виго пользуется телепатией, и эта беседа совсем не предназначена для ушей маленьких девочек.
И лишь бы всё тут успеть вовремя. Но Истредд ведь справится? Должен справиться, а значит они – должны успеть.
В замке Виго уже бывала. Потому что портал открылся прямо в холле, и Шеала, державшая в руках объемный сундучок с флаконами, едва не споткнулась на первой ступеньке лестницы.
– Осторожней, дорогая. – ведьма подхватила её за локоть, кивнула юной разбойнице, – Веди, девочка, поможем вашему доктору.
– Не стоит. – Шеала покачала головой. – Это же ампутация.
– Пусть смотрит. – жестко ответила ведьма. – Малявка, ты же хочешь стать настоящей чародейкой?
Маленькая разбойница закивала, хотя слово «ампутация» после беседы двух злых ведьм она уже понимала.
Операция была в самом разгаре, или даже подходила к концу: это можно было понять по двум разбойникам, выворачивающим внутренности снаружи помещения.
– Я здесь.
Шеала аккуратно сгрузила сундучок с эликсирами на первую попавшуюся поверхность. Область деятельности выглядит… отвратительно она выглядит. И сам Истредд уже тоже выглядит отвратительно.
– Урок третий, дитя. Последний. Никогда ни в кого не тыкай грязным ножом, иначе получишь… ну вот такое получишь. Ещё и доктора расстроишь.
Никогда она к этому не сможет привыкнуть, ни к гниющей плоти, ни к гангренам, нужно обладать поистине ужасающими нервами для того, чтобы с этим работать. Некромантия и то проще, там хотя бы можно отвернуться.
Маленькая разбойница снова притихла и только наблюдала за перенявшей инициативу ведьмой. Училась, видимо.
Воздух затрещал, запах озоном. Виго с электрическим треском стерилизовала все, что попадало под руку: стол, простыню, оленя, не успевшего увернуться Яцека целиком.
– Чистота, адептка, залог здоровья и продолжительной работы. – будничным тоном произнесла она, заглядывая расколдованному оленю в под веки. – Шеала, подай циклины. И противовоспалительный эликсир.
– …Неплохо. Но выкарабкается ли – увидим завтра. Я приду на осмотр, – ведьма собирается, захлопывает сундук, вручает Шеале ключ, – ближе к обеду, а то сейчас и так уже за полночь. Не выпейте весь спирт к тому моменту. Эй, малявка, собирайся, пойдешь со мной. Пора тебе отмыться, еще и с дегтем, а то адептке и чародейке нельзя так неопрятно выглядеть. Нет, замолчи, никаких «а дядечка врач…», ты на этих двоих не смотри, они странные.
Шеала ободряюще улыбнулась маленькой разбойнице, точнее уже, маленькой чародейке. Её мать мнется где-то рядом, сдавленно кашляя в полотенце, и с затаенной надеждой смотрит на ведьм: ну кому не хочется обеспечить своему отпрыску достойное образование?
– Вы трое. Да, те, что скалитесь. Будете посменно дежурить у койки больного, в благодарность за осмотр и волшебное средство мастера Калькштейна. – говорит Шеала, а потом наконец-то подхватывает злого доктора под локоть. – Пойдем, Истредд. Мы тут уже ничего не сможем сделать, а тебе нужно отдохнуть хотя бы несколько часов.
– За то, что вы помогли мне найти такой алмаз в этой куче дерьма, Шеала, я сделаю вам небольшой подарок. – говорит Виго уже в спину. Спиной же чувствуется: снова с ехидцей улыбается.
– За эликсир от сифилиса большое спасибо. Это снимает кучу проблем. – отзывается Шеала. На синтез этого самого волшебного средства мастера Калькштейна они потратили уйму времени и сил.
– Нет, не этот. В замке есть ванна, самая настоящая. Перед тем, как уйти, я почищу её и наберу воды. Отмой его, а то смотреть ведь страшно. Врач и чародей, тоже мне… по уши в гное и крови.
Все-таки все Виго противные, думает чародейка. Даже иллюзорные. Но да чёрт с ними.

– Если он умрет, мы тут останемся навечно. Или по крайней мере до следующей зимы, пока королева зимы не примется разыскивать себе новых симпатичных мальчиков. И тогда я точно разозлюсь и кого-нибудь убью. – почти беззаботным тоном ответила Шеала. – Выбрось эту гадость подальше, расслабься и ни к чему не прикасайся, я всё сделаю.
Что было плохо в этой части иллюзии – практически полное отсутствие каких-либо чистых предметов. Всё, что находилось в этом замке, было либо в грязи, либо в пыли, а оставшееся было чертовски старым – и жаль. Содержимое богато забитых шкафов хозяйки замка, застывшей в этой своей невянущей красоте, превращалось в прах при одном только прикосновении. Шеала не любила портить вещи – перламутровые линейки были не в счет, к тому же в тот момент в качестве движущей силы выступала педагогика, – но портить предстоящий отдых не хотелось еще больше. Он-то иллюзорным, в конце концов, не был.
От воды шел густой пар – Виго не пожалела сил, – так что снимать платье было почти не холодно. Без сожалений рванув подол нижней рубашки, Шеала присела на край ванны и смочила полосу ткани в горячей воде.
– Иди-ка сюда.
Эти серьезные, мудрые морщины, разбегающиеся от уголков мягких ртутных глаз, ему очень шли. Остальные, вызванные усталостью, непредсказуемыми обстоятельствами и вынужденным общением с не самой приятной частью иллюзии, Шеала постаралась разгладить пальцами, предварительно обтерев всю дрянь, которая успела там осесть. Щедро, не жалея воды, промыла волосы, от влаги моментально превращающиеся в черненое серебро.
Слишком много все-таки на всём нём было крови и грязи, рубашки едва хватило. И, пожалуй, таким оригинальным образом она еще никогда не раздевалась.
– Какая глупость. Я тоже не хочу, чтобы ты там был один. Полезай в воду – я всё сделаю.
…а потом она обнимала его, дав возможность отдохнуть и отрешиться от иллюзорной реальности. Положив его голову себе на ключицу, облокачивалась затылком о затейливый барельеф, перебирала эти серебряные волосы и жалела, что не может отплатить теплом за тепло, но что-то всё-таки сплетала – и над ванной в поднимающихся клубах пара скользили светлячки и сны, и их свет щедро отражала выплеснутая вода. Хорошо, что ванна была поистине монархических размеров, и отлично держала тепло, так что у них было по крайней мере несколько часов до того момента, как вода ощутимо остынет и придется все-таки приступить к трагическим стенаниям.
– А теперь – спи.
Кажется, тут все-таки было замешано какое-то волшебство, потому что Шеала смежила ресницы всего лишь на минуту, а когда открыла глаза – вода была еще теплой, но все свечи уже перегорели, а из спальни со скелетом на каменный пол падал узкий, размытый луч серого зимнего рассвета. Поверх cброшенного на пол платья возлегала пышная стопка банных полотенец в количестве двух штук, окровавленные тряпки пропали, в воздухе тянуло копотью, а снизу доносился многоголосый шум.
Виго, хозяйничающая там и успевшая уже выстроить всех разбойников, лучилась удивительной для раннего утра, людоедской такой радостью.
– Смотрите, не окочурился всё-таки! – цинично заявила она, вытирая руки. Олень дышал ровно, отличался бледностью кожных покровов, культя выглядела не очень хорошо, но воспаление, на любительский взгляд Шеалы, было вполне в пределах нормы.
– А если бы окочурился? – спросила Шеала, стараясь не зевать и наскоро переплетая влажные волосы.
– Тогда бы я применила некромантию. – оптимистично ответила ведьма, приподнимая пациенту веки и заглядывая в зрачки. – Потому что как я могу отказать коллегам в помощи.
Олень дернулся, замычал и по собственной воле раскрыл глаза.
– Поздравляю нас, коллеги. – со скептическим восхищением произнесла Виго. – Кризис, кажется, весьма быстро миновал. Я же говорила, что очищать нужно было не ацетатами.