Имя:
Цирилла Фиона Элен Рианнон, но примечательно, что ни император, ни те из приближенных, кому подобное позволено, никогда не называли императрицу первым именем, и сама она всегда утверждает, что не любит его, а из всех ее имен ей более всего по душе Рианнон.

Раса:
Человек.

Возраст, дата рождения:
Февраль 1251 года, 23 года.
Выглядит несколько моложе.

Род деятельности:
Императрица Нильфгаарда, королева Цинтры, принцесса Рована и Имлака, княжна Бругге и Соддена, наследница Инис Ард Скеллиг и Инис Ан Скеллиг, сюзеренка Аттре и Абб Ярра, госпожа замка Дарн Рован.

Внешность:
Рядом с графиней шла носительница всех только что перечисленных весьма внушительных титулов. Худенькая, светловолосая, невероятно бледная, сутуловатая, в длинном белом платьице. В платьице, в котором она чувствовала себя явно неуютно и скверно.
...
«Неловкая и тощая, – подумала графиня, приближаясь к трону. – Неловкая и в придачу недоразвитая. Но я сделаю из нее красотку. Сделаю из нее королеву, как приказал ты, Эмгыр».

Стелла Конгрев потрудилась на славу: в нынешней статной императрице сложно признать ту нескладную недотепу, что впервые предстала пред взором императора Эмгыра. Ну, и кроме того, хорошее питание и правильно подобранные платья творят с внешностью настоящие чудеса: отмытая, переодетая и обученная манерам Цирилла теперь вполне соответствует всем своим громким титулам - держит себя достойно, кивает милостиво, осанку сохраняет безупречную, церемониалу следует неукоснительно. 
Перестав быть нескладной она, однако, так и осталась весьма хрупкой, и хрупкость эта в сочетании с мягкими чертами лица и печальным взглядом заставляет ее выглядеть моложе своего возраста - совсем девочкой, хотя императрица уже не дитя. Светловолоса и бледна, последнего не изменила даже жизнь под южным солнцем; роста среднего, но на фоне рослого супруга выглядит невысокой. Длинные волосы - золотистые, кстати, а не пепельные, как у настоящей королевы Цинтры - по нильфгаардской моде укладывает в высокие прически.
Если она и похожа на Цириллу Фиону настоящую, то только общими чертами, и сходство прослеживается скорее с миниатюрой юной наследницы Цинтры, а не с ней самой; а портрет, естественно, на живой оригинал тоже похож постольку поскольку. Миловидна, но исключительной красотой обделена; внимания заслуживают разве что глаза императрицы, и они же лучше всего запоминаются в ее облике - изумрудно-зеленые, широко распахнутые и обрамленные пушистыми, светлыми ресницами; всегда будто бы чуть печальные.
Говорит негромко, ходит тихо, несколько скупа на жестикуляцию.

Характер:
«Это не была лишь выучка Стеллы, – подумал Эмгыр. – Это ее истинная природа. Несмотря на видимость, это бриллиант, который сложно поцарапать».

Большими печальными глазами юной императрицы действительно легко обмануться - немногословная и тихая она кажется глуповатой и несмелой, а оттого слабой; но никто из тех, кто выносит о Цирилле такое суждение, даже приблизительно не представляет, что за прошлое осталось за ее хрупкими плечами. Слабые и глупые не выживают в лагере для беженцев: чтобы не сгинуть там, нужны немалая воля к жизни и находчивость, достаточная смелость и такого же размера упрямство - все это скрыто за печальным взглядом Цириллы, и столкнувшийся с проявлением какого-либо из этих качеств будет крайне удивлен проснувшимся в императрице характером.
Но правда в том, что он таков в действительности. Цирилла из тех, кто боится, плачет, но делает; движется вперед наперекор и вопреки, не будучи даже уверенной в успехе, но потому что так надо; потому что этого от нее требует долг и необходимость; потому что начав, стыдно бросить. Может, она и не делает этого с гордо поднятой головой - зато делает, как бы трудно ни было. Кажущаяся пугливость Цириллы - это осторожность, жизненно необходимая как бездомной сироте, так и окруженной недоброжелателями жене монарха; ее мягкость - это бесконфликтность; ее молчание выжидательно; она подмечает гораздо больше, чем показывает, и молчит не от страха, но из все той же осмотрительности. Уступчивость ее имеет границы: когда речь заходит о чем-то, по ее мнению, важном, Цирилла будет стоять на своем до последнего - заливаясь слезами, обмирая от ужаса, но она не уступит даже из страха за собственную жизнь.
Потому что жизнь должна чего-то стоить, чтобы ее можно было ценить. Для нее очень важно самоуважение: его, разбитое жизнью попрошайки, а потом - фальшивки, Цирилла собирала по крупицам, и теперь бережет, как величайшее сокровище. Она хочет гордиться собой. Она хочет быть достойной титула и положения, достойной оказанной ей милости. Достойной доверия императора.
Цирилла непритворно добра - лишь Великому Солнцу известно, как ей удалось пронести эту искру сквозь все пережитые невзгоды и сохранить отзывчивость к чужому горю, но она готова прийти на помощь просящему и заступиться за слабого просто так, не ради благодарности или красивого жеста. Неизбалованная жизнью, она весьма проста и некапризна: Цирилла никогда не грезила о золотых замках и богатстве, и оттого не считает это важным; она могла бы легко отказаться от всех почестей, ей ныне полагающихся - ее вполне удовлетворили бы собственный уютный дом и простое мирное существование. Она совершенно лишена брезгливости: ее не пугают ни грязь, ни вид гниющих ран, ни тяжелый труд, ни грядущие невзгоды - все это она привыкла переносить молча, стиснув зубы и без особых жалоб.
Возможно, от этого она очень отзывчива на ласку, но все еще не настолько, чтобы утратить осторожность: она не из тех, кто верит красивым словам и закрывает глаза на некрасивые поступки. Цириллу невозможно подкупить лестью и комплиментами, ей очень важно, чтобы человек был честен не только с ней, но и с остальными. Ей болезненно недостает решительности - и она, зная об этом, постоянно старается подталкивать себя, заставляя делать то, что сделать страшно.
Страха в ней все еще много. Она безумно боится терять: как-то так выходило, что жизнь больше отбирала у нее, чем давала взамен, и сближаясь с кем-то, Цирилла до слез страшится, что и его мироздание у нее отнимет, и она ужасно боится каким-либо неловким шагом приблизить это мгновение.
Спит очень чутко, просыпается даже от небольшого шума.

История:
— Я нашел одну девочку. Дворянку из Цинтры, военную сироту. Она побывала в лагерях для беженцев, сейчас измеряет аршином и кроит ткани, приютил ее суконник из Бругге. Она не отличается ничем особенным, кроме одного: здорово напоминает портрет на некоей миниатюре, изображающей Львенка из Цинтры... Хочешь взглянуть?

С той, под чьим именем ей предстояло войти в историю младшую дочь мелких цинтрийских дворян, роднило только место рождения. Род ее не был ни богат, ни знатен, и посмотреть на принцессу Цинтры девочка могла бы разве что издалека и в праздник, когда королевское семейство выезжало в город; впрочем, ни о чем таком она и не мечтала - ей довольно было своей доли, и чужая ее никогда особенно не прельщала.
До поры.
Детство ее было до скучного счастливым - теперь в ее памяти оно истерлось до смутного образа, далекого, но тем более светлого, чем чернее оказались времена, пришедшие ему на смену. Отец пал от рук нильфгаардцев, захвативших город; мать и двое маленьких братьев погибли в пожаре, охватившем столицу - девочка была единственной, кому удалось спастись из горящего дома. Как бежала из пылающей Цинтры, она не помнит -  тогда ее вел ужас, а ужас - слепой поводырь; но в чувство ее привела встреча с такими же оборванными беглецами, как она. Она помнит, что тогда никто не задавал вопросов: обездоленные люди молча сбивались в стаи и так же молча шли бог весть куда - и она безмолвно шла за ними, потому что не знала, что еще делать, а одной оставаться было страшно. Два чувства следовали за ней неотвязно - страх и голод, и последний постепенно пожирал первый: в какой-то момент девчонка просто устала бояться, а вот есть хотелось постоянно. Вместе с остальными военными сиротами она то попрошайничала, то искала работу, на которую можно было бы наняться - но беженцев вроде нее кругом было великое множество, и огромной удачей считалось, если за работу тебе платили хотя бы куском хлеба.
Обманывали их тоже нередко, просто выгоняя на улицу без оплаты.
Она скиталась по лагерям для беженцев, и все они походили один на другой: изможденные, грязные люди, одетые в рванину; голод, болезни и беспросветность, в которой время от времени проблесками появлялись и добро, и человечность - и это придавало сироте сил и веры, и желания идти дальше. Она помнит все, хорошее и плохое: крестьян, что делились скудным пайком с бродягами и господина, что поманил голодных детей булкой, а потом на их глазах раскрошил ее в грязь; старуху, что выходила ее после лихорадки и чьего имени она так и не узнала, и детину, избившего ее за то, что она отиралась у корчмы; грабителей, что напали на них однажды и случайно встретившийся отряд темерских солдат, что их прогнал; северянина, что гнался за ней, и нильфгаардца, что ее защитил. Бывшего горшечника, что бросил родную мать умирать от голода. Старика-ученого, хранившего истертую миниатюру со своей внучкой, как самое дорогое из сокровищ. Тех, кто был добр, и тех, кто был зол; защищавших и разорявших; дававших и отбиравших; и каждый первый стоил десяти вторых; и ни у кого из них не было ни имен, ни ни национальностей; все были просто людьми.
Из лагеря беженцев открывался удивительный панорамный вид на человеческую жизнь.
Третий лагерь, в который она попала, располагался неподалеку от Бругге - по нему девчонка слонялась в поисках еды и работы, и перебивалась подачками, пока суконщик не предложил ей место младшего подмастерья за угол, еду и мелкую монету. Она уцепилась за предложение так, будто ей сулили корону Цинтры: дворяночка, в жизни не державшая в руках ножниц, она решительно постигала науку кройки и шитья; бодро отмеряла ткани и работала столь неустанно, что суконщик лишь дивился, откуда в тощей недокормленной девчонке берется столько сил. Он не был особенно добр к ней, зато был честен и никогда не обманывал с оплатой; а жена его, женщина жалостливая и сердечная, по вечерам, пока муж не видел, подсовывала девчонке пирожки и улыбалась заговорщицки.
Словом, бедная цинтрийская сирота впервые за долгое время была довольна своей судьбой, но короткое затишье в ее жизни закончилось ровно так же, как ее детство: стремительно, страшно и ночью - она подумала сначала, что это грабители ворвались в мастерскую, однако нападающих не интересовали ни сукно, ни деньги.
Зато почему-то интересовала она, прежде никому не нужная. Почему - ей объяснили потом: похитители то запугивали ее, грозя смертью и ей, и семье суконщика, то сулили золотые горы и корону империи, если она хорошо отыграет назначенную ей роль; а изображать ей предстояло ни много ни мало саму королеву Цинтры - ту самую, на которую она когда-то не имела шанса даже взглянуть. И не перед кем-то, а перед самим нильфгаардским императором - тем самым, по чьему приказу сожгли ее родной город.
Судьба плетет причудливое кружево.
Так по дороге к Вердэну сгинула осиротевшая цинтрийская дворяночка, и в крепость Настрог прибыла уже Цирилла Фиона Элен Рианнон, пропавшая наследница цинтрийского трона. Солдаты гарнизона на своем веку видели немного королев, зато что-то смутное слышали о скитаниях бедной Цириллы, и потому подмены не заподозрили. Сопровождать ее в столицу доверили гвардейцам и графине Лиддерталь, которой надлежало подготовить одичавшую королеву к выходу в свет. Теперь-уже-Цирилла обмирала в их присутствии, не смея поднять глаз ни на графиню, ни на солдат, и от того, чтобы сразу признаться во всем, ее удерживали лишь страх за собственную жизнь и жизнь семьи суконщика; Стелла же полагала бедняжку тяжело травмированной существованием беженки и относилась к ее причудам с отзывчивостью и пониманием.
Похитители говорили ей, что нильфгаардский император - самый страшный человек во всем мире. Что он не знает жалости и чужд милосердия. Что в груди у него не сердце, а осколок льда. Ей рассказывали, как он расправлялся со своими противниками, и она от одних рассказов содрогалась так, будто все это происходило у нее на глазах; но этот страх ни в какое сравнение ни шел с тем ужасом, что испытывала Цирилла, склоняясь перед троном Эмгыра вар Эмрейса. Она знала, что он видит ее насквозь - кого обманет такой глупый маскарад? - но отчаянно намеревалась отыграть свою роль до конца, так хорошо, как получится. Ради людей, что ее приютили.
Она ждала скорой казни, но император неожиданно оказался почти добр.
Облегчение, которое испытала Цирилла, когда Эмгыр отослал ее, невозможно было передать словами: вдали от столицы, от чужого навязчивого внимания, она чувствовала себя почти спокойно. Госпожа Стелла убедила ее в том, что ее благодетелям ничего не грозит - графиня так никогда прямо и не обвинила Цириллу во лжи, но та видела, что она все знает, и была благодарна за тактичность и понимание.
Ощущать себя обманщицей, пусть даже невольной, было очень неприятно.
Под чутким руководством графини Лиддерталь Цирилла вновь училась и тому, что позабыла, и тому, чего никогда не знала: нильфгаардскому церемониалу, наукам, исскуствам... Со Стеллой она чувствовала себя в безопасности - с ней было хорошо, тепло и честно, как когда-то дома; здесь ее одевали в чистое и досыта кормили, и сдержанную ласку графини неизбалованная жизнью Цирилла ценила, как величайшее из сокровищ.
Но даже безупречная Стелла не могла скрыть от воспитанницы свою тревогу - переменчивое настроение императора и сама переменчивая жизнь не обещали подменышу светлого будущего.
Цирилла же, напротив, вдруг сделалась удивительно спокойной: она научилась жить сегодняшним днем, не заглядывая далеко в грядущее; и к тому же, графиня рассказывала об императоре совсем другое - она отзывалась о нем, как о человеке суровом, но честном; достойном правителе и мудром монархе. Как о том, кто не станет убивать ради убийства.
Цирилла припоминала мельком увиденное ею лицо императора, на которого она тогда не осмеливалась даже толком посмотреть, и почему-то верила. Он приезжал однажды - суровый и пугающий, непонятно зачем решивший почтить своим присутствием этот край света - и Цирилла наблюдала за ним исподволь, издалека, удивляясь отсутствию какой-либо злости в своем сердце, и пугалась этого тоже; и верила, когда он обещал ей защиту и безопасность. Он более на казался ей чудовищем - просто человеком, усталым и отчего-то грустным; и в ту минуту, когда Цирилла поняла, что и всесильного императора огромной империи тоже может снедать печаль; с того мгновения, как она заглянула в его глаза, ее взяла горькая, как полынный сок, досада.
Ее начало тяготить бытие двойником, плохой копией, ценной лишь в силу отдаленного сходства с оригиналом - она досадовала на себя за то, что не родилась Цириллой Фионой, и злилась на свою судьбу; она мечтала о мире, в котором она была бы настоящей королевой Цириллой, но в мечтах ее не было богатства и почестей - только темный взгляд императора Нильфгаарда, полный восхищения и обращенный на нее.
Она ненавидела эту шкуру, когда-то натянутую на нее силой, но упрямо цеплялась за нее, хотя в глубине души знала, что однажды ее с нее сорвут. Возможно - вместе с ее собственной кожей; и когда они с графиней отправились в столицу, Цирилла про себя думала, что этот миг вот-вот настанет - и тогда обреченность придавала ей спокойствия, а покорность судьбе - легкости. Она жалела лишь о том, что ей выпало так мало времени провести с императором, и ни на что особо не надеялась, однако жизнь вдруг вновь совершила причудливый поворот - и робкая просьба о внимании вдруг обернулась звоном свадебных колоколов и коронацией.
Она до последнего не верила в происходящее - и какое-то время не верила и после, просто потому, что не смела: никто из ниоткуда - на троне Нильфгаарда! Никто из ниоткуда - жена императора… Чужие имя и титулы все еще тяжелым бременем лежали на плечах, но уже не вызывали досады, и Цирилла постепенно понимала, что так или иначе ей выпала возможность сделать свою жизнь ценной и значимой - не как двойнику, но в своем праве.
Как императрице Нильфгаарда.
Однако новую жизнь ее с некоторого времени более всего омрачает отсутствие наследников: со времени свадьбы прошло уже больше года, но никакого намека на пополнение в императорском семействе пока нет.
Придворные шепчутся, и Цирилле все сложнее делать вид, что она не слышит их шепота.

Способности, навыки, особенности:
Девушка низко присела. Эмгыр внимательно смотрел на нее, мысленно возвращаясь к столь чреватой последствиями аудиенции в Лок Гриме. Он был признателен, более того, восхищался Стеллой Конгрев, которая за минувшие шесть месяцев сумела превратить неуклюжего утенка в маленькую аристократку.

Благодаря Стелле, получила запоздалое, но отличное дворянское образование - впрочем, чрезмерная поспешность обучения оставила некоторые пробелы в знаниях императрицы, которые та, тем не менее, старается наверстать. Обладает хорошими познаниями в географии и истории Нильфгаарда, отлично освоила придворный церемониал, умеет читать и писать, на нильфгаардском диалекте разговаривает неплохо, хоть и с некоторыми ошибками.
Посредственная наездница, но в седле держится.
Гораздо более вынослива, чем кажется, обладает довольно широким спектром бытовых навыков, нехарактерных для императрицы - от техники перевязки до варки супа из березовой коры.

Связь:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

Пробный пост:
Пользуясь случаем, хочу передать привет супругу.
Пупс, ты лучший!

- Госпожа Стелла, я серьезно.
Без пяти минут императрица Нильфгаарда болезненно морщила лоб и глядела на Стеллу Конгрев взором, полным тоски и страдания.
- Конгрев, - мягко поправила ее Стелла, - госпожа Конгрев. Выпрямитесь, Ваше Высочество.
Ее Высочество покорно повиновались.
От смеха графиню Лиддерталь удерживали только безупречное воспитание и сочувствие к бедной девочке, чье лицо сейчас по цвету соперничало с цветом ее платья: в минуты душевных потрясений Цирилла Фиона отчего-то не краснела, а бледнела, и по оттенку зеленого, который принимало ее лицо, можно было легко судить о степени душевного разлада воспитанницы.
Степени ее душевного разлада Стелла определяла в "представлениях Эмгыру", и сейчас состояние будущей императрицы тянуло примерно на три.
Будущая императрица совсем не по-императорски ерзала на месте, теребила тоненькими пальцами рукав платья и старалась не встречаться взглядом с графиней. Будущей императрице было одновременно стыдно и страшно; она чувствовала себя крайне скверно, но не задать вопросов, которые она только что вывалила на Стеллу, она не могла. 
Ее кошмарно угнетал страх несоответствия.
То есть одного взгляда на Дервлю Бруаннэ было достаточно, чтобы понять, что невеста императора проиграла по всем статьям, поэтому главной заботой Рианнон было проиграть, как Нильфгаард Вторую Северную - бесспорно, но достойно. Не выглядеть посмешищем перед лицом мужа и императора. Сделать все, возможно, не безупречно, но во всяком случае правильно, чтобы он не решил, будто она полная недотепа, и потерял всякое желание к ней притрагиваться.
Просто тема была такая... скользкая.
- Я серьезно, госпожа Конгрев.
Рианнон - так звал ее Эмгыр, с каким-то странным выражением лица признавшийся, что имя "Цирилла" вызывает у него дурные ассоциации, да и в целом не очень нравится. А "Рианнон", как он говорил, значило "королева королев".
Императрица, то бишь.
- Вы только не подумайте, - поспешила оправдаться Рианнон, - я не совсем дикая. Я знаю, как все происходит. Мне рассказывали, и... я однажды даже видела.
На щеках будущей королевы королев проступили два белых, словно краской нарисованных, пятна.
- Мне не понравилось, что я видела. - придушенным шепотом закончила она.
В Стелле желание спросить, что именно видела ее воспитанница, боролось с нежеланием выслушивать ответ - некоторая часть детства будущей императрицы прошла довольно своеобразно, и одному Великому Солнцу известно, какие картины она имела счастье наблюдать, а графиня сомневалась, что хочет их себе представлять.
- Мне говорили, это больно.
- Не всегда.
- А есть что-то, чего вот вообще не стоит делать? Я должна тихо лежать или можно шевелиться?
Взгляд  Стеллы сделался прозрачным.
- Или вот - а как с одеждой быть? Что церемониал предписывает? Можно что-нибудь оставить, или нужно раздеваться совсем?
- Совсем. - сдержанно проговорила Стелла Конгрев. - Совсем раздеваться. Догола.
Королева Цинтры печально кивнула, показывая, что понимает. Графиня Лиддерталь вздохнула. Повисла неловкая пауза.
"Я умру, - мрачно думала Стелла, - я умру с ними обоими. О, Великое Солнце, почему ты отвернулось от меня? Никакие земли и титулы этого не стоят".
"Я умру, - тоскливо думала Рианнон, - прямо там и умру, в постели. От ужаса. И про это сложат тысячу обидных баек".
В голове у нее сразу сложилось как минимум две, и она окончательно сникла.
- Дитя мое, - вкрадчиво проговорила графиня, подобрав, наконец, слова, - нет никакого церемониала. Нет никаких "должна" и "надо". Эту сферу жизни, слава Великому Солнцу, никто еще не потрудился регламентировать. Поэтому будьте, как Нильфгаард, Ваше Высочество. Доверьтесь императору. Он опытный мужчина, он знает, что делать, и, что самое главное, обладает достаточным тактом, чтобы, гм... ненавязчиво направить вас. Да. Просто не бойтесь, и все получится само собой. Все будет хорошо.
Рианнон осторожно выдохнула и, глядя в полное уверенности лицо госпожи Стеллы, чуть-чуть улыбнулась.
Конечно, все будет хорошо. Эмгыр-то точно знает, что делать.