- Разумеется, коллега, - таким же спокойным тоном отозвался Шеаллах после почти незаметной паузы, задумчиво обозрев то, что осталось от двора, сада и собак. С собаками было хуже всего – даже покалеченные внезапным градом, они всё ещё пытались защищать хозяйское имущество и неприкосновенность территорий, и, когда отделенная от остальной тушки задняя часть кое-как выкарабкалась из-под осколка льда, отряхнулась и кривенько потрусила к чародеям, замерев в пяти шагах и угрожающе потрясывая этой своей гедановой дырой, оставшейся от тела, магистру стало не по себе.
И он даже не стал шутить про то, что она сейчас научится кусать задницей, потому что прозревал вполне неиллюзорную возможность воплощения шутки в суровую реальность.
В доме запоздало мелькнули свечные огни, донесся чей-то сонный окрик и шаги, совершенно земные и человеческие; пока не хлопнула входная дверь, у Шеаллаха было в распоряжении ровно две секунды - и, надо сказать, находиться здесь хотя бы одну лишнюю он совершенно не хотел, потому покидали двор чародеи очень стремительно.
Выпадать из телепорта спиной вперед было не самым удачным решением – отвечая за собственные ошибки, магистр принял все последствия на себя, и были они достаточно жесткими. Что-то острое впилось в лопатки, чуть сдавило – удержавшись от нецензурных высказываний, хотя очень хотелось, он для сначала убедился в том, что нужда не завела их из огня в полымя.
Торопливо открывая портал, Шеаллах, по сути, вообще ни о чем не думал, кроме как о том, что надо смыться как можно скорее, и сейчас изрядно удивлялся тому, как сработал разум: скорее можно было ожидать изматывающей телепортации куда-то в самый темный угол собственного дома, но сознание сочло, что побережья с гротом и загадочной подводной лестницей будет достаточно как для того, чтоб почувствовать себя снова в безопасности.
В этом было звено рациональности: во-первых, чародеи оставили в доме Веспуччи весь свой скарб, за которым всё равно бы пришлось возвращаться, во-вторых – так у них оставалась телепортокинетическая связь с погребом, пропаж вина из которого считать никто не будет, а сейчас оно очень надо, потому что весь хмель стремительно выветрился.
Камни под ребрами были не слишком великой платой за возможность взять передышку и поразмыслить над тем, что делать дальше - в густой, сейчас почти чернильной тени нависшей над песком скалы, под успокаивающий плеск волны, и в совершеннейшем одиночестве. Были в этом положении и другие стремительно поправляющие пошатнувшееся душевное состояние аспекты - которые позволяли хотя бы на время отказаться от мысли незамедлительно, захватив пару артефактов, вернуться в поместье Грассо и тщательно, разобрав его до малейшей щепки, сжечь.
И потому он только сейчас разжал руки, дав коллеге возможность выбраться на волю.
- Вы не ушиблись? Простите.
И, подумав еще секунду, предложил:
- …вина?
- Пожалуй, - после длительной паузы отозвалась Валь, мысленно проведя ревизию своих конечностей, - вино не будет лишним. Нет, я не ушиблась, разве что головой о вашу челюсть, покажите мне её. И спину.
С сожалением сменив напарника на широкий и плоский камень, она поправила на плече брошь и осторожно потянулась к наливающемуся синяку - его пока не видно, да и будет ли вообще под таким загаром, но ведь больно.
То есть, теперь уже не будет.
- Мне очень неловко, - оплетая Шеаллаха диагностирующими чарами, призналась Валь, - я сорвалась в самый неподходящий момент. Но это вряд ли испортит наши планы, может, я могу оправдаться этим. Снимайте рубашку, повреждения мягких тканей мне проще посмотреть.
Вы с ума сошли, хотел с упреком ответить чародей, какие, к дьяволу повреждения, у нас тут полный дом какой-то непонятной ереси, и будет хорошо, если неизвестный колдун не почувствует эха заклинания, хорошо, хоть телепорт не поднимет, и…
Но ничего из этого не сказал вслух, просто потому, что считал кощунственным саму мысль отказаться от такого внимания. Едва ли не жмурясь от невесомых чар, коснувшихся подбородка, Шеаллах наконец разжал ту из рук, в которую острым краем всё это время впивалась серьга, задумчиво качнул её по ладони и отложил на камни – повыше, так чтоб до драгоценности не долетали даже морские брызги, слишком уж серьезной ценой далось это казавшееся невинным ограбление.
И принялся стаскивать рубашку, невнятно покаявшись:
- Сам виноват, нужно было точнее рассчитывать третью фазу… так что мы с вами оба хороши. Спишем на некоторое обуявшее нас удивление. Выходит, Веспуччи в чем-то были правы, дело с Грассо нечисто, даже если они не делали никаких подкладов и не совершали ритуалов. Если б я не видел своими глазами, то, не ровен час, считал бы, что у парня и вместо хера тоже говорящая собака. Прямо помешательство какое-то.
Прежде чем отдаться в руки целительницы, он решительно щелкнул пальцами, потянув за уже налаженные нити заклинаний – и в песок с мягким свистом шлепнулась ещё одна бутыль.
- Я точно не знаю, что это, - снова покаялся магистр, - если какая-то дрянь, достану что-то другое.
- Должно быть, ужасно, - рассеянно сказала Валь, сама не понимая точно, что имеет в виду. Она прекрасно осознавала, что да, сошла с ума. Потому что дело нечисто не только с Грассо, но и с Веспуччи, и если одни наполнили дом странными артефактами, то другие щеголяют жабрами и хранят древние украшения, явно имеющие отношение к какому-нибудь не менее древнему культу. И вообще дело нечисто, а с обретением серьги небольшой кусочек мозаики встал на место, и сейчас чародейка отчетливо понимала, что это за выцветающие чары на этом комплекте.
И что эти чары кого-то зовут.
Но ночь была слишком хороша, а она сошла с ума и бессовестно пялилась на спину магистра де Танкарвилля, которая была бессовестно же хороша для столь увлеченного наукой человека, и даже с несколькими отчетливыми следами падения на камни.
- Вишневое, - отважно сняв первую пробу, Истредд с облегчением выдохнула, чувствуя, как вино как-то уже слишком легко возвращает ее в прекрасное состояние почти полной безответственности. А то было практически больно, - не двигайтесь.
Намечающиеся воспаления и ссадины исчезали под пальцами медленно и будто нехотя. Валь открыла мысли об артефактах, потому что лень было говорить, и еще - потому что скрывала под ними то, что в мысли даже не оформилось, и более всего походило на глухую тоску, такую болезненную, что хотелось позорно разреветься.
Вместо этого она выпила еще и только после этого отдала бутылку.
- Очень вкусно, между прочим.
Пальцы немного дрожали.
От взгляда чародея это не укрылось – но он трактовал испортившееся настроение коллеги по-своему, приняв за проявление досады, вызванной тем, что Валь назвала срывом, а он сам посчитал за весьма изящное решение всех проблем разом. Чувствуя немалую долю своей ответственности за оглушительный провал плана (и это - при технически успешном достижении цели!), Шеаллах опять ощутил острый укол вины.
- Дурацки как-то всё вышло, - признал он, - простите, mea culpa. Нужно было обставить кражу как-то поумнее, а так мы только измотались, потратили уйму сил впустую… вы вот платье порвали, обидно, оно вам очень идет.
Не успев сначала подумать, а уж потом сделать, он провел костяшкой пальца по чуть истончившемуся на колене перламутру, дюйма не дойдя до браслетов – легким прикосновением силы убирая то, что могло остаться от последствий приземления в камни. Целителем Шеаллах не был, хотя что-то и умел, но было ли там вообще что-то – не знал, а смотреть опасался.
Что знал точно – что это было чёртовым поводом.
- Я бы предложил собрать весь комплект и посмотреть, что будет, - с сомнением сказал магистр, - но ожерелье так при невесте и осталось, видимо, жабры до консумации прикрывает. Интересно, кто из них первый успеет начать жрать партнера – не знаете, может, есть какие-то свадебные приметы?
Сделав глоток вишневого, запоздало и как-то неловко поблагодарил:
- Спасибо за спину. Чёртов ожог свели так паршиво, что само там всегда всё плохо заживает.
- Рубцовая ткань, - глухо отозвалась Валь, - плохо заживает, с ней ведь ничего не сделать, можно только по верху отшлифовать, чтобы выглядело прилично. Не стоит благодарностей.
Каждый раз масштабы невидимого - для кого угодно, кроме целителя - ожога на спине коллеги ее поражали, хотя, казалось бы, после того количества адепток, которых она в свое время привела к совершенной красоте буквально за руку, и того количества повреждений, которые лечила сама, а не следы которых устраняла, пугаться уже нечего. А вот поди ж ты.
Возможно, думала она отстраненно, со шрама всё и началось. Отчетливо помнила это странное чувство, когда отстраненное наблюдение вдруг приводит к болезненному уколу куда-то под диафрагму (потому что у нее нет сердца, конечно) - и вот ты вдруг смотришь совершенно иначе. Или, может, с чего-то другого, а это просто катализатор.
- Очень странно, - с усилием возвращаясь к предмету разговора, Истредд говорила нехотя, будто сама сомневаясь в своих словах, - понимаете, мне странно даже представлять, что кто-то там кого-то будет жрать. Не знаю насчет Грассо, но Веспуччи - обычные горожане, где-то туповаты, где-то хитры, но в целом отличные ребята, гораздо лучше, чем норма по госпиталю. Вы же не хуже меня знаете, что скелеты в шкафах только на первый взгляд не видно. И я бы не хотела, чтобы кто-то кого-то жрал, знаете. Мне они нравятся. Если они чудовища, то получше многих людей. Нас, к примеру.
Она помолчала.
- Утром все будут спать, а потом снова пьянствовать. Можно попробовать. Я, знаете, сейчас никуда не хочу двигаться. Решаю сложную дилемму.
Решаю, думала чародейка, эгоистка я, или трус. Могу ли поступиться тем, что имею, ради того, что хочу.
"Женщина", - сказала однажды Ваньелла, - "или думает, или счастлива. Хотя бы недолго".
"Любое разумное существо", - поправила ее Пинети, к тому моменту весьма нетрезвая и от того настроенная не только философски, но и печально.
Не думать Валь не могла.
А когда пыталась, заканчивалось плохо, и рубцовая ткань теперь плохо заживает, даже если это вовсе не ткань.
- Я не могу с вами работать больше, Шеаллах, - пересыпая ступнями песок, Валь смотрела в сторону, - я становлюсь глупой и неэффективной, и всё жду, когда окончательно превращусь в подобие влюбленной адептки и вызову ваше отвращение. Это у меня получается лучше всего, знаете, вызывать отвращение - а я слишком дорожу нашей дружбой и нашим сотрудничеством... которое прямо сейчас летит в бездну.
У бездны был вкус морской соли и вишневого вина, и она еще, кажется, ушибла о камень колено. Напоследок, представляя, чем может это закончиться, она даже успеет, как всегда тянулись руки, медленно перебрать прядь за прядью прохладные темно-янтарные волосы.
А потом уже не страшно.
Сначала чародей испугался – услышав первую фразу, обреченно решил, что все-таки оступился, в какой-то момент приняв желаемое за действительное, самонадеянно перешел все разумные границы, и теперь заплатит за это болезненную цену - и ту недолгую секунду, пока она говорила что-то ещё, оглушённо пытался понять, как теперь жить с этим всем.
Потом смысл сказанного до него таки дошел
а после пришло всё остальное.
То, о чем он не позволял себе даже размышлять, давным-давно уяснив, что не имеет на подобные мысли и вещи никакого права, потому что любая влюбленная адептка от него бежит уже после первого практикума - и это редчайшее чудо, что удается вместе работать, дружить… да и в бездну лететь тоже вместе.
Превратите ли вы меня в лягушку, думал он между ударами сердца, если я когда-то попрошу перейти на «ты». Во что обернёте, если я начну сейчас спорить, сказав, что у вас получается лучше всего вовсе не это, и не погибну ли я после этого тоже под глыбой льда, как та собака; дьявол, на что я вообще имею право, чтоб не обидеть и не умереть? Впрочем, чёрт с ней, с этой смертью, пришла следующая мысль, пока он, проведя пальцем по прохладной мраморной скуле, невесомо опускал ладонь ниже, на шею – если хотите, убейте меня за всё, что будет дальше, только не бросайте, не сейчас и не вот так. Потому что это редчайшее чудо, что нам с вами удавалось работать вместе, и есть шанс – возможно, не такой уж и небольшой – что, раз уж самая сложная стадия совместного битья пробирок в лаборатории пройдена, может быть что-то дальше. Что-то ещё.
Я никогда не смогу испытывать к вам отвращение, просто потому что не смогу.
Потому что невозможно не любить то, чем восхищаешься.
Он открывал все эти свои мысли, прямолинейно и честно: местами откровенно идиотские, местами, возможно, чересчур наивные – пусть будет так, какой смысл уже бояться выставить себя дураком, если, по сути, им всё равно уже являешься?
- Мне так жаль, - тихо сказал Шеаллах, прервавшись, потому что ему казалось важным произнести это именно вслух, - что этого не случилось раньше.
И прикоснулся губами к сложной и строгой вязи печатей на почти прозрачной шее, чувствуя беспокойный ток крови, вслед за ними спустился к ключице - отчетливо понимая, что всё, уже не может остановиться. Потянул с плеча и чары, и платье – пальцы дрожали; если вы отказываетесь со мной работать, я бросаю работу – но это того стоит.
Вообще у Валь был план на крайний случай, и в этом плане она - нет, всё же трус - собиралась тихонько уйти с утра, если вдруг получит, что хотела. Потому что унизительные объяснения и совместное решение никогда не заговаривать об этом не пережила бы.
Но план ее рухнул прямо сейчас, разбитый в осколки мыслями, что открывал коллега - так просто, будто те самоцветы в ладонях. Вот посмотри: и они, извлеченные из темноты, из пыльных сундуков и ящиков стола, сверкали невыносимо и остро.
И она ослепла.
Мне не жаль, думала Валь, снова пряча пальцы в волосах - в лунном свете черных - мне не жаль, потому что было бы иначе.
На что ты имеешь право, думала она так же громко - на все, я даю его тебе прямо сейчас, пожалуйста, не урони. В конце концов, после совместного битья пробирок и работы в одной операционной, это правильное продолжение. Самое верное из возможных для чудовищ, вроде нас.
Она знала, что будет нетерпелива, и платье трещало - черт с ним, невеликая ценность - главное избавиться от всего остального, от проклятой рубашки, например, мешающей ответить себе на давно мучающий вопрос: такой ли он горький на вкус, как кажется?
И везде ли?
Она знала, что будет нетерпелива, но не видела смысла ждать, раз все открытое давало им не одну попытку и, может, задыхаясь от прикосновения губ к плечу и ускользая, думала Валь, может, не одну даже ночь.
Я только не знаю.
Как без этого жила.
Он принял в руки то, что ему аккуратно давали – всё вместе, мгновенно запутавшись в серебряных волосах и лунном свете; не мог даже прикрыть глаза, хотя ощущения того требовали, и неотрывно смотрел на остро очерченные абрисы: как он и ожидал, так, когда на ней остался только беломорит и потемневшее серебро, было лучше всего.
Нет, твердо ответил чародей, одной ночи будет недостаточно. Я многое хотел бы сделать.
Так что не спеши так, пожалуйста, я реагирую на тебя, как мальчишка. Ты, пробовал он непривычное обращение так же бережно, как прикасался к теплеющей под ладонью коже, слишком, как для чудовища, красива, я теряю остатки разума, голос, самообладание, волю и себя самого заодно, делай с этим всё, что захочешь.
С трудом даже на мгновение освобождая руки – камни, подчиняясь их движению, расползлись во все стороны, оставив после себя гладкий песок – чародей продолжал думать, стремительно утратив возможность мыслить словами и переходя на образы.
Ты не хотела никуда двигаться, напоминал он, опуская – очень бережно, чтоб не уронить - её на собственную рубашку, и это хорошее желание этим вечером. Ты дала мне право на всё, и прямо сейчас я собираюсь им воспользоваться, потому что хочу знать, каков на вкус лунный блик из ложбинки у твоего бедра; я обещаю беречь колено, которое ты ушибла, а больше не могу обещать ничего, потому что я – уж точно чудовище с присущими ему клыками и когтями.
И узнал, распробовал как следует соленую прохладу, заразившись нетерпеливостью, целовал везде, куда только сумел дотянуться - мог ли вообще вообразить, что она настолько немыслимо, чудовищно нежная?
И он будет проклят, если не удержит в руках,– эта мысль была только для себя, обещанием – и когда-то уронит; а вот ронять себя, в эту темную бездну, в соленую морскую волну, окончательно в ней теряясь – это было просто.
Печати, повинуясь - почему-то - чужим прикосновениям, кололись и горели одновременно. Если бы какие-то слова остались в голове у Валь, она бы подумала, что это очень интересный и совершенно неожиданный эффект, его надо бы изучить… ну, впрочем, они и изучали: бессильно сжимая в ладонях просыпающийся сквозь пальцы песок, она искренне пыталась не мешать, но думала очень громко о том, что будет, когда настанет ее очередь - а пока пусть чудовище чувствует себя победителем и наслаждается этим. Ради полноты ощущений можно даже просить пощады - она, правда, сама не понимает уже, о чем просит, думает одно, говорит другое, теряет слова и в который раз вцепляется зубами в соленое и горькое бронзовое плечо.
Она - в этом ее беда - слишком любит клыки и когти. Настолько, что совершенно теряет голову, мир погружается в темноту и дурман, и она вместо пощады просит продолжения, перепутав и это, и небо с землей, в которую ее вжимает все сильнее.
Это невозможно перестать хотеть, сколько бы ни давали.
Но на то человеку и дана сила воли, думает Валь, выворачиваясь, выскальзывая на волю - вот сейчас он повернется следом, чтобы выяснить, что происходит, и тогда…
Сплетенный узел заклинаний затягивается рывком. Она дышит тяжело, смотрит в совершенно потемневшие от общего безумия глаза, и медленно, нехорошим, собственническим жестом проводит ладонью вниз по животу, слегка царапая бронзовую кожу.
Определенно, эти вот браслеты дурно на нее влияют.
- Я, - говорит за нее вслух нечто темное, родом с океанского дна, - люблю седлать чудовищ. Но сначала кое-что покажу.
И снимает браслеты, касаясь сейчас - и потом - только себя. Так, чтобы можно было рассмотреть очень хорошо, а потом, когда магические путы трещат, наклоняется, удерживая волосы только затем, чтобы и это тоже было несложно рассмотреть даже в темноте.
Вот так. Совсем не обязательно нырять, можно ведь прокатиться на волне.
Её заклинания спутали целиком, змеями улегшись на грудь так, что тяжело дышать - или, может, это просто настолько невыносимо смотреть, не отрываясь, ловя всё то, что ему решили показать, не имея возможности сделать хоть что-то, но закрыть глаза даже совершенно невозможно даже на мгновение. Он думает о тех вещах, о которых будет её просить – не сейчас, и даже, может быть, не сегодня – пока звезды путаются в ее волосах, и о чем-то ещё, сразу же теряя эти мысли одну за другой, как упавшие в траву камни.
Колдовство было сильным до болезненности, и это восхищало.
В какой-то момент кажется, что где-то там, в морской глубине, что-то откликается на эти её чары – глухим колокольным звоном – но по правде, Шеаллах уже плохо понимает, на каком мире находится, а потом, на несколько мгновений утратив способность дышать вовсе, потому что они сдавливают грудь ещё сильней, натянувшись перед отчаянным рывком - и собирает их все в свою горсть.
Здесь, в зримом мире, пальцы сжимаются в перепутанном с беломоритом серебре, и он шепчет что-то об исполнении любых пожеланий госпожи перед тем, как прикусить давно не дающую покоя жилку под прозрачной кожей на шее, перед тем как скользнуть рукой по бедру вверх в качестве беззлобной мести за колдовство, перед тем, как прижать её к себе, не давая вырваться, но оставив наверху - и, в свою очередь, показать, какой бывает волна.
И она тогда задохнулась снова, не в силах совладать со штормом, и не то, чтобы пыталась, с некоторым облегчением осознав, что для пожеланий еще будет достаточно времени - ведь будет же? - и теряет рассудок так, как не теряла в далекие семнадцать.
Для этого всего даже нет подходящих слов, и огонь, прокатывающийся по ней, не оставляет после себя ничего, кроме такого же огня. Никаких мыслей - только желать еще, двигаться вперед, все время вперед, лихорадочно целовать, не заботясь о том, куда - то в острую скулу, то в висок под соленой и мокрой прядью.
Прекрасная месть, и она позаботится о том, чтобы было еще, за что отомстить потом.
Когда сможет.
- Песок, - заметила Валь чуть позже. Она, в целом, сочла коллегу - Великое Солнце, нет, тут теперь другое слово - слишком удобным, для того, чтобы его покидать, и потому рассеянно перебирала темные пряди. Сна не было ни в одном глазу. Голоса просто не было, так что выходило только шепотом, - песок мы будем доставать отовсюду еще месяц.
И оно того стоило.
Осторожно прихватив зубами мочку уха, она пошевелилась было, но сразу раздумала.
Шеаллах, пребывая в благостном состоянии практически полного отсутствия мыслей и желаний, ещё с полминуты молчал, и продолжал, едва притрагиваясь к коже, скользить по печатям – от плеча и до лопатки, потом по ложбинке вдоль позвоночника почти до бедра, а потом обратно, неотрывно глядя на то, как под пальцами вспыхивают синие искры. Потом, тоже сипло, ответил:
- Я думаю, мы справимся за пару часов. У меня были черновики чего-то похожего, стоит просто кое-что модифицировать в одном из вспомогательных големизации заклинаний…
Запнулся, и, выдержав паузу, признался:
- Но сейчас я не могу. Если вспомню, как открывать телепорт, будет хорошо.
Пальцами второй руки он неспешно разбирал то, во что превратилась её безупречная прическа: было катастрофически лень даже дышать, хотелось пить, и хотелось ещё - только уже не среди песка вперемешку с камнями. Но рано или поздно всё равно придется расправляться со всеми вопросами по очереди, и чародей, отважно принимая решение начать, грустно констатировал:
- Будет немного больно, но придется потерпеть.
После перекинул руки – одну под колени, другую на острую лопатку – и поднялся.
До моря было четыре шага, и ещё пять шагов в воде – до того, как в них плеснула мягкая теплая волна. Сразу защипало во всех царапинах и ссадинах – идея ночного купания оказалась довольно дрянной, но песка было действительно слишком много и слишком везде, и это грозило обернуться неприятными последствиями уже к утру.
В воде Валь стала окончательно невесомой. Печати на её коже продолжали светиться, сейчас напоминая причудливо свернувшийся вокруг изгибов венерин пояс – с некоторым сожалением отпуская одну из рк, он все-таки попытался вспомнить, что умеет колдовать, и сжал пальцы в сложном жесте. Повинуясь ему, по побережью, крабами сползаясь в одно место, потянулся друг к другу весь их скарб - одежда (по крайней мере, её остатки), браслеты, вино и доставшаяся такими трудами серьга. После таких приключений возвращаться в дом пешком представлялось немалым испытанием даже для такого извращенца, как Шеаллах, но думать о дороге домой пока что было рано.
Может, еще с четверть часа - слишком уж так хорошо, даже несмотря на царапины.
- Я искренне надеюсь, что здесь где-нибудь есть пристойное масло, потому что соленая вода делает с волосами страшные вещи, а мне бы этого не хотелось, - негромко сказал он, - еще искренне надеюсь, что нас не побеспокоят ни до утра, ни на пару часов после, а ты согласишься разделить со мной постель. И сегодня, и потом - все дни, которые захочешь.
Это уже было серьезным предложением, и не то, чтоб его нужно было обдумывать, но у Валь решительно не оставалось сил отвечать, поэтому она просто прикрыла глаза, наслаждаясь этим странным новым опытом - позволять о себе заботиться. Ну, разве что только невесомо водила пальцами по прохладной от воды коже, и под прикосновениями стирались царапины и синяки от укусов. Мысль о том, как это удобно, потому что освобождает место для последующих, была неожиданно обжигающей, достаточно, чтобы немедленно ей поделиться.
Вообще она расслабленно думала о цепях и веревках, совершенно точно зная, что это оценят, но не имела сил ничего реализовывать. И как бы ни хотелось еще, но потом, на пути к прохладным простыням, Валь потратила остатки сил на водопад пресной воды, предвидя, каково иначе будет утром, и потому что-то такое случилось, но в полусне, тяжело накатывающее, как утренний прилив, и она смутно осознавала себя лежащей на бедре Шеаллаха, упираясь ступней в изголовье кровати, и все было так невыносимо и прекрасно медленно, что, кажется, оба перешли в сон прямо из бездны, в которую упали. Не меняя положения.
Во всяком случае, так она и проснулась, от неожиданности мгновенно села на кровати, чудом не задев ногой - Великое Солнце! - лицо коллеги и тут же пожалела об этом. Вообще обо всем пожалела, держась рукой за закружившуюся голову: это был самый настоящий ужас, тот тошнотворный, который начинается с осознания собственных ошибок и заканчивается пониманием невозможности их исправить.
Пару вдохов чародейка покачивалась на месте, закусив костяшки пальцев, но - за этим приходит смирение, а следом…
Да гори оно все. Сказано и сделано достаточно, и осталось только взять всё, что дадут (пока не отняли - как можно больше).
С этой мыслью Валь выдохнула еще раз, дожидаясь, пока смирится с ней и сживется, и очень тихо, очень осторожно вернулась обратно, ближе к запаху морской соли, можжевельника и, кажется, кедра, неистребимому ничем, и легла рядом.
Слишком хорошо, чтобы отказаться. Слишком хорошо, чтобы суметь сбежать, помимо прочего ей вдруг показалось, что его это огорчит - ну, может быть? - и последнее, что хотела бы Валь, так это сделать ему плохо.
“Слишком много думаешь”.
А лучший способ не думать - это целовать, очевидно же. И ведь помогало, но в тот самый момент, когда она уже добралась до возможности устроить коллеге отличное утро, в дверь постучали.
Судя по всему, ногой.
Истредд вымелась из кровати, в этот момент являя собой всё, чем славились северные чародейки - полное пренебрежение условностями, отсутствие какой-либо снисходительности и понимания, а также перманентное острое желание убивать. Поэтому на следующий удар ногой ответила магическим, по той же двери, но в обратную сторону.
Петли выдержали.
Лицо жениховского отца - нет.
Остальная делегация стыдливо отвела глаза, и только Лучана пискнула:
- Тетушка?
В этот момент до Валь запоздало дошло, что комната вообще не ее, и искали они, скорее всего, Шеаллаха, и на самом деле сейчас нужно крепко подумать, кого и от кого она будет защищать, потому что миротворцы, как известно, блаженны, но только пока не получают с двух сторон.
- Видите, ироды, - торжествующе заключила Розина, которая сориентировалась почти мгновенно, - говорила я вам, не до того им, чтобы по ночам к вам шляться. У тетки своей спрашивайте! Дало же Солнце родственничков…
Шеаллах страдальчески поднял глаза к потолку и сжал ладонь – пляшущая в ней горсть пламени погасла, выпустив сноп искр и облако чадного черного дыма. Желание жечь и убивать сейчас было особенно сильным, но, во имя прохлады простыней, следовало сдержаться и решать миром – ну и еще потому что эти люди вроде как нравились той, с которой он эти простыни собирался делить.
Ситуация, меж тем, радикально отличалась от такой, в которой чародейки разгуливали так, как им вздумалось, потому он резким движением сдернул лежащее в изножье покрывало (ну хоть однажды понадобилось, при такой-то жаре) и жестом не то недобросовестного фокусника, не то собственника, сделав четыре шага вперед, набросил его на Валь.
Руки с её плеча не убрал, и там же, за плечом, и остался. Не то чтоб его самого что-то смущало, да и напомнить, где находятся глаза, чародей при случае не постеснялся бы – нет, дело было в малодушной попытке хоть как-то вернуть себе душевное равновесие.
Лучана смотрела на чародейку, как на предательницу.
- Что произошло? – хмуро осведомился Шеаллах, переводя взгляд с зажимающего кровоточащий нос Грассо на остальных представителей почти целиком собравшегося здесь семейства - не хватало, пожалуй, только жениха.
Не то чтоб не догадывался что, но послушать интерпретацию было почти интересно.
- Да там… - зло прогундосил Грассо.
- Кто-то двор им разрушил, - охотно пояснила Розина, - цветы выдрал с корнем, деревья поломало, что после твоей бури. Оградку теперь целиком править заново надо.
- Знаете, пока похоже на то, будто там выпал град, - нахально ответил чародей.
- Да какой же град! – от негодования начав говорить ещё менее внятно, возмутился Грассо, - разве так бывает, чтоб град ворота с петель срывал?! А за воротами всё как раньше!
- Крупный, но локальный. Остальное хозяйство пострадало? – осведомился Шеаллах, - виноградники там? Скотину попортило? Кто-то умер? Раненые?
Получая на каждый из вопросов недовольное качание голов (что, однако, было забавно, учитывая то, что какая-то часть собак точно сдохла – но Грассо это явно не хотели афишировать), чародей резюмировал:
- Что бы оно ни было, вы теперь – одна семья, самое время объединить усилия и справить молодым новый садик и новые ворота. У них, кстати, все благополучно прошло? Да? Ну и отлично. Случай, конечно, очень прискорбный – но могу точно сказать, что если бы это работал я, там бы не осталось ни хозяйства, ни самого дома. Я, знаете, огнём заведую, а не градом. Подпалено там что-то было? Пожар начинался? Нет? Тогда какие к нам вопросы?
Покрывало легло очень удобно, и именно в этот момент он разыскал под ним что-то настолько интересное, что практически полностью к делегации охладел.
- К носу приложить что-то холодное, - скучным голосом распорядился Шеаллах, - жениха, если на нем вдруг обнаружится большой порез - ко мне или госпоже Валь, зашьем. На садик и ворота я приду посмотреть. Всё это - не раньше чем через пару часов. Теперь, пожалуйста, закройте дверь с той стороны.
Пока створка захлопывалась, он решал сложную дилемму, потому что никак не мог выбрать – но всё-таки потянул за плечо, вынуждая развернуться её к себе лицом, перед тем как вдавить лопатками в многострадальную дверь.
- Доброе утро, душа моя, - даже раздумав что-то комментировать про то, делает ли она так же, когда в неурочное время ей в дом стучатся пациенты (и нельзя ли записаться на прием), Шеаллах скользнул пальцами по шелковой коже – да, так определенно лучше – и опустился на колени.
Возможно, двух часов будет мало, но должно же это утро действительно стать отличным.
[nick]Шеаллах де Танкарвилль[/nick][status]тать черноглазый[/status][icon]https://i.imgur.com/tHNwgr4.jpg[/icon][info]Возраст: 172
Раса: человек
Деятельность: чародей[/info]
