Верген, центральная планета солнечной системы, в галактической номенклатуре носящей номер «AED-18-N», действительно утопал в почти первобытной зелени. В плюс минус подобном состоянии находились и остальные обитаемые планеты системы – Брокилон, Дол, крошечная Элландер-2 и ещё находящаяся в процессе морфирования ослепительно-синяя скалистая Гвиндеф.
Находились до недавнего времени. Именно из-за этого и было совершено, если выражаться по-имперски грубо, переодевание в прыжке: решение вызвало целую бурю протестов, кривотолки различного рода, волну предположений о теориях заговора и, в целом, ощутимое падение авторитета правительства в глазах населения. Основная часть жителей системы по-прежнему считали Империю абсолютным злом и искренне желали ей сдохнуть в муках - даже самые верные сенату персоны считали вхождение в её состав лишь временной мерой. Пока не разберемся с проблемами, добавляли те, кто, собственно, был в курсе характера проблем.
Сам сенат не был настроен оптимистично, и тревога сопровождала матриархов, как шлейф слишком навязчивых духов.

Посадку сопровождал сначала ослепительный блеск превращающегося прямо в пар инея, потом - грязно-черные следы сгорающего космического мусора, осевшего на хищных корпусах истребителей в верхних слоях атмосферы, и, под конец, чад продуктов сгорания реактивных двигателей. Камнем преткновения между двумя цивилизациями, если не считать некоторых политических вопросов, были как раз технологии – Империя, по мнению сената, слишком жестоко и беспощадно брала все, до чего могла дотянуться, без жалости перерабатывая это в оружие и ничуть не считаясь с тем, что оставит после себя. А оставляла порой целые миры погибших биосистем, на которых больше нельзя было находиться без кислородного баллона, загрязненные заводскими отбросами реки и вырубленные ради добычи полезных ископаемых леса.
И вот сейчас звено садилось, оставляя за собой подкопченный след в не менее чем тысячу футов, листья растений, на беду не защищенные куполами, съеживались и чернели, а в воздухе разливался ощутимый запах раскаленного железа и гари. В цивилизованном и гуманистическом мире Вергена любого местного жителя за подобную порчу природы (если ему это вообще пришло бы в голову), отправили б на исправительные работы сроком до пятнадцати лет, но сейчас следовало изъявить радость от встречи с долгожданными гостями.
Ни одна черточка на лице известного борца за экологию сенатора-матриарха Эйльхарт не дрогнула. Раскаленный ветер рванул с плеч белоснежные одежды, запутался в сложных прическах и улетел дальше, оставляя черный налет на золотом декоре зданий, заставляя свернуться гигантские белые анемоны и поблекнуть в изобилии растущий вдоль дорожек шафран.
- Империя здесь находится три минуты, - вполголоса заметила сенатор Мец, - но уже успела испортить воздух. Что будет дальше?
- Спасение, - мрачно ответила Эйльхарт, буравя взглядом блестящие черные бока истребителей. И больше не добавила ничего, брезгливо подняв полы воздушного платья перед тем, как спуститься по слегка подкопченной лестнице вниз.

Последними приземлились серебристые глайдеры воздушного сопровождения, выстроившие истребителям коридор для посадки. Они были приписаны к департаменту стратегической безопасности и лишь едва проигрывали в хищности истребителям Империи, но были на порядок меньше, предпочтя маневренность грузоподъемности - отказавшаяся от стратегии грубой силы нация не нуждалась в перевозке тяжелого боезапаса, чаще всего решая военные вопросы иными методами, в которых основной целью было всего лишь подлететь на достаточное расстояние.
В хорошие годы они бы оставили от этой эскадрильи лишь пустые металлические оболочки, механически подумала Шеала, заглушая бесшумный двигатель. Хорошие годы прошли – до хрипа протестуя против воссоединения с Империей на совете сената, она добилась только временного понижения в должности и собственного унизительного назначения в сопровождение, диктующего сейчас вежливо улыбаться и вводить имперцев в курс дела - вместо того, чтоб плюнуть им под ноги и уйти, так уж и быть, ради дипломатии оставив их мозги в целостности.
Филиппа никогда не прощала тех, кто с ней спорил.

Шеала аккуратно сняла шлем и пригладила ладонью и без того безупречную прическу – сейчас ее голова напоминала гладкий и блестящий каштан, вкупе с гибким экзодоспехом разительно отличая владелицу от остальных высоких чинов, сейчас похожих на воздушных богинь древности. Не спешила, подойдя к месту торжественной встречи только тогда, когда Эйльхарт заканчивала витиеватое вежливое приветствие, изъявляя несказанное счастье от прибытия бравых сыновей и дочерей империи, и уже бросала недовольные взгляды: долго ли я тут буду ещё распаляться?
Долго, думала Шеала с  оттенком усталого злорадства. Но могла бы и не начинать – теперь имперцев отсюда даже метлой не выгонишь, слишком страстно они жаждали завоевания, чтобы не насладиться его плодами в полной мере, так что любые вежливости можно засунуть в задницу и прекращать этот балаган.
Как же плохо вышло-то. Как же унизительно.
- Шеала де Танкарвилль, национальная безопасность, - уклончиво представилась она, протягивая руку для пожатия и, без стеснения прожигая капитана-командора взглядом, добавила ледяным тоном: - мы невероятно рады.
Население на церемонию торжественной встречи, опасаясь беспорядков, не допустили, и потому обошлось без свиста и экологически чистых помидоров, которые, несомненно, сильно бы испортили наряд сенатора-матриарха – завистливо проводив взглядом грациозно поспешившую после окончания официальной части к собственному глайдеру Филиппу, Шеала вздохнула и перехватила шлем под правую руку.
- Прошу старших офицеров следовать за мной в штаб, введу вас в курс дел. Остальных проводят в место квартирования.

Дорога к зданию, выделенному для переговоров, вилась среди живописного сада, ухоженного настолько, чтобы не казаться рукотворным – зверьки, поначалу спрятавшиеся от рева двигателей, понемногу с любопытством выглядывали из-за листьев, а несколько раз, едва не задев головы имперцев, над ними пролетали радужных окрасов птицы. Сквозь листву ажурно пробивалось солнце, бликуя на золоте сената и утопая в черноте имперской брони, очень, надо сказать, здесь неуместной – Шеала не прекращала об этом думать до тех пор, пока они не очутились в смягченной приглушенным плеском фонтанов прохладе здания, гордой белоснежной стрелой взлетавшего над пенной зеленью.
Вообще говоря, по указаниям Эйльхарт, она должна была для начала убедиться в том, что войска размещены и ни в чем не нуждаются, и разводить прочие дипломатические завитушки – но, злорадно размышляя о том, что дальнейшее понижение в звании уже никак не скажется на и без того испорченной собственной репутации, Шеала поступала по своему разумению. Прилетели воевать – давайте же воевать.
- Полагаю, вас не нужно знакомить со схемой нашей системы, - с прохладцей произнесла она, активизируя трехмерную проекцию над просторным столом. Общий вид AED-18-N сменился приближенным участком между Гвиндеф и поясом астероидов – можно было разглядеть даже синие от кобальтовых примесей в горной породе хребты, перечерченные робкими зелеными участками свежевысаженных лесов, и тем более чуждым смотрелся угольно-металлический мазок непривычной для взглядов человека циклопической конструкции, нехарактерной как для империи, так и для сената.
- Обычно с захватчиками мы не церемонимся, - продолжила она, увеличивая масштаб так, чтобы можно было разглядеть детали, - и сразу же после обнаружения на планету был направлен псионический десант с приказом уничтожать без взятия пленных. И мы не обнаружили никого. С того момента длина конструкции увеличилась и теперь составляет четыреста шестьдесят миль, шесть крупных и семнадцать мелких городов перестали выходить на связь, все выжившие в радиусе двухсот двадцати миль были спешно эвакуированы на другой полюс, но мы все понимаем, что такими темпами потеря Гвиндеф – вопрос времени. Сенат просит помощи в уничтожении этой заразы.

Шеала ответила. Медленно и с очевидной издевкой:
- Мы всегда пытаемся… впрочем, это вы тоже наверняка знаете.
Потом отвернулась, наконец перестав прожигать взглядом неуместно веселившегося капитана-командора.
Огрызаться было слишком дурным тоном и автоматически означало переход на уровень противника… однако, даже находясь на верхушке нации победившего интеллекта, Шеала не считала подход «будь выше» совершенным, и никогда не упускала возможности ответить ударом на удар на доступном оппоненту языке. Впрочем, слишком заедаться тоже не стоило – а то, гляди, рапортуют на свою «Цириллу» какую-нибудь херню, и разгребай потом.
Потому она с такой же охотой, с которой получасом ранее капитан-командор вежливо изъявлял готовность защищать подданных империи, пояснила:
- В некоторых случаях наиболее гуманным является вариант оранжереи – уверяю вас, там прекрасный микроклимат, круглосуточная подача питания и оптимально насыщенный кислородом воздух, о котором многие жители имперской периферии не могут и мечтать. А иногда наивысшую пользу человечеству могут принести только удобрения - речь, конечно, идет о тех персонах, которые отрицают и гуманизм, и интеллект, ставя превыше всего грубую силу. Печально, но так иногда случается. И, разумеется, мы всегда прежде удостоверяемся в том, что персона не желает добровольной трансформации личности, открывающей путь в новое, счастливое существование, лишенное агрессии и бесцельной, разрушительной тяги к разрушению, - порой самими своими завоевательскими действиями. Печально, что отказываются почти все.
Небрежным жестом ладони Шеала смахнула голограмму – в воздухе на мгновение эффектно расцвели и тут же опали мелкой цифровой пылью тропические лилии, потом погасла и заставка, погрузив стол и его окружение в мягкий зеленый сумрак.
- Впрочем, достаточно – пустая теория вам, скорее всего, малоинтересна, ведь сыны и дочери Империи наверняка предпочитают действие долгим и несомненно не имеющим никакого отношения к реальности рассуждениям. Мы пытались установить контакт, и пытались очень хорошо - думаю, нет смысла пояснять величину силы нашего убеждения.
Шеала выдержала паузу.
- Ничего. Ни единого намека на интеллект. Я бы решила, что кто-то допустил досадную ошибку при геологической разведке Гвиндеф, и это – всего лишь руины старших цивилизаций, не обнаруженные ранее. Однако это не так - как вы уже поняли, конструкции расширяются словно бы самопроизвольно, хотя это невозможно. И никто не может толком рассказать, что происходит. При этом зонды также засекают передвижение неких массивных объектов в атмосфере, но не улавливают привычной для известных нам рас органики и даже следа переговоров в эфире на всех возможных частотах - создается впечатление, что это всего лишь космический мусор с орбиты, хлам, движущийся по вполне осознанной траектории. Я ответила на ваши вопросы, капитан-командор?
Очередная пауза слегка затянулась так, что воздух почти стал потрескивать – пока Шеала, взяв себя в руки, не сменила тему.
- Можете обращаться ко мне с любыми вопросами в любое время дня или ночи - пока операция не закончится, я отвечаю за ваше благополучие и сопровождаю вашу группу везде, где того требуют интересы дела. Вечером пройдет торжественный ужин в честь вхождения системы Сената в состав Империи - вы, разумеется, приглашены, и ни в чем себе не отказывайте, вы не только наша надежда, но и почетные гости. Чувствуйте себя, как дома.
Почувствовав, что ещё чуть-чуть, и её перекосит, как от яблочной оскомины, Шеала неожиданно даже для самой себя наконец улыбнулась в ответ, снова подняв глаза:
- Мы будем очень рады, если вы с почтением отнесетесь к нашей культуре, как это подразумевают законы империи, уважительно относящейся к своим автономиям. С полным перечнем запретов вас ознакомят на месте квартирования – доброго дня, капитан-командор Арфел, вас проводят.

- Оргии? – госпожа де Танкарвилль недоуменно сморгнула, на секунду растерявшись. Потом она поняла, что это всего лишь очередная издевка, а не серьезный вопрос – хотя, подленько подсказывал внутренний голос, можно было бы ожидать и такого, потому что а какое еще понимание любви к природе может быть у воспитанного в культуре потребления имперца? И уже раскрыла рот, намереваясь пояснить, что подобные действия – ну вот если говорить о них в понимании граждан империи, наверняка не знающих границ умеренности – здесь нежелательны по ряду причин, начиная с большого количества алкоголя и шума, неизменно и обязательно сопровождающим любое бескультурное мероприятие такого рода, и заканчивая…
А, к бесу.
- Ну конечно, - неожиданно для самой себя ответила она, доброжелательно глядя капитану в глаза, - я уж думала, вы не спросите. Отрадно видеть такой живой интерес к нашей культуре.
В душе поднималось гадкое такое чувство противоречия – будучи по натуре своей злопамятным и мстительным человеком, Шеала никогда не упускала возможности подпортить настроение хоть кому-либо из тех, кто когда-то портил его ей самой, а любой имперец, особенно из армии, был в этом случае должен ей даже не часы, а дни, месяцы и даже годы дрянного настроя.
Как и некоторые ближайшие коллеги.
Так что от мысли о том, что если хотя бы какую-то мизерную долю её сиюминутного рассказа хоть кто-то воспримет всерьез – как воспринял наверняка абсурдные для себя правила поведения на чужой планете – и примется выполнять, будет уже отлично. Имперцев в любом случае Мать накажет, а вот на лицо любого из сенаторов, узревших возмутительное непотребство со стороны гостей, которых не только нельзя сразу же отправлять в биореактор, но и даже открыто ругать за недопустимое поведение, она полюбуется с несказанным удовольствием.
- …честь открывать праздничную оргию, посвященную вопросам плодородия, несомненно, принадлежит почетным гостям, - все больше воодушевляясь, продолжила Шеала с предельно серьезным выражением лица, внутренне радуясь тому, что разучилась краснеть, - настоятельно рекомендуется начать разоблачаться прямо у фонтана в центральной части сада и доходить до бальной залы уже без одежды, однако допускается пользоваться фиговыми листьями для сохранения интриги. Само собой, их нельзя срывать с дерева и необходимо поднимать с земли, однако не волнуйтесь про гигиену, у нас здесь только безопасные органические микроорганизмы. Отказ от оргии и появление в бальной зале в военной форме или, прости Мать, в экзокостюме будет воспринят сенатом как глубочайшее оскорбление, так что можно начинать разоблачаться уже сейчас, не стесняйтесь, прошу вас. Несказанно приятно, что вы согласны – мы волновались, что ничего не получится, эти культурные различия…
Доверительно понизив голос, она закончила:
- Это наша национальная слабость. Вот как имперцы при любой удобной возможности устраивают построение, так мы – оргию. Не посрамите честь космического флота, капитан-командор, у вас сегодня вечером будет долгий… вылет.
Шеала еще хотела что-либо добавить про иерархическую систему, и тому, что этикет предписывает падать сенатору-матриарху в ноги и только потом здороваться, но тут в височном импланте что-то щелкнуло – к счастью, это были не свидетели её переходящего все границы понятий не только о дипломатии, но и в принципе культуре саботажа, а всего лишь подчиненные из внешнего оцепления, отчитывающиеся о том, что прием уже начинается, и все пока что проходит по плану. Вот бы начался народный бунт, подумала она, хоть какое-то приятное разнообразие.
Обычных людей не пригласили и на это развлечение - как и все дипломатические события, не несущие за собой конкретную цель, оно обещало стать достаточно тягостным и изматывающим нервы своей неопределенностью. Хорошо быть, к примеру, госпожой Эйльхарт, тогда вечер имеет как минимум цель продемонстрировать новые серьги – это вам не торчать где-нибудь на балконе в полном нежелании лицезреть рожи не только чужих, но ещё и своих.
Шеала сморгнула, возвращая модифицированной радужке естественный цвет, и, подозревая, что большую часть её речи по причине монотонности снова все прослушали, совершила последнюю на ближайшие минуты гадость, предложив:
- Знаете, несмотря на безопасные технологии, мы все равно стараемся лишний раз не пользоваться транспортом – здесь всего лишь десять минут пешком по парку. Вы же с радостью осмотрите его? Это наша гордость.
И в знак готовности вышагнула из туфель, став на гравийную дорожку босиком.
На самом деле было добрые полчаса быстрым шагом - и пусть госпожа Эйльхарт почувствует пьянящий дух победы.

Де Танкарвилль, ублаженная видом вытянутых лицам офицеров, выглядела довольной.
- Вы так заманчиво рассказываете, - поколебавшись совсем недолго, она приняла предложенный локоть, подстраиваясь к быстрому шагу, - что я даже захотела на досуге поразмыслить над переходом в вашу веру. А каннибализм не приветствуется?
Идущая за спиной женщина, по светлым волосам которой сразу же можно было опознать уроженку центральных нильфгаардских систем (если не самой столицы), снова подавила кашель.
- А закаты тут вправду красивые. Вам обязательно нужно повидать небо в звёздах, - серьезным тоном посоветовала Шеала, и пояснила: - благодаря отсутствию светового мусора и чистой атмосфере они выглядят почти как алмазы. Вид с земли совсем другой, чем из-за собственного штурвала – и, наверное, вам давно никто такого не показывал?
Двусмысленность своей фразы она царственно проигнорировала.
Командир имперцев слишком уж легко принимал меняющиеся на лету правила творящегося цирка, не давая ни малейшей возможности сбить себя с толку - и это было досадно по целому комплексу причин. Первый же сквозь зубы заданный вопрос «что за херню вы творите?!» вернул бы происходящему осмысленность, но сейчас словно ничего эдакого не происходило - и это лишало всяческих границ, о чем Шеала, конечно, впоследствии пожалеет, но будет уже слишком поздно. Так же поздно, как бесплодно обещать себе бросить пить, поутру проснувшись в чересчур дрянном состоянии – и примерно так же бесполезно.
- Связь, можно сказать, уже установлена. Если бы вы всё-таки сняли экзокостюм, было бы быстрей, - не упустив возможности упрекнуть, нахально соврала Шеала, чуть сжав пальцы на локте, - теперь я вас осязаю, так что для сеанса всего лишь нужно мысленно позвать меня, и я отвечу. Навык требует практики, но это ничем не сложнее радиопереговоров, просто не нужно произносить фразы вслух. Мой позывной - Отшельница.
Чуть повернув голову и обращаясь к идущим следом, она продолжила:
- В экстренных случаях каждый из старших офицеров может выйти на связь, однако настоятельно прошу не делать этого без нужды и вести переговоры со мной через капитана-командора. А то это может быть чревато не очень приятными последствиями, связанными с нюансами метода - ничего личного, просто, имея больше пятнадцати собеседников одновременно, я начинаю нервничать, и это, скорее всего, будет больно. Для менее опытного.
Височный имплант едва заметно в косо бьющих солнечных лучах вспыхнул солярным белым светом и тут же погас, когда она действительно установила связь – на это потребовалось примерно две секунды.

Закат всех уравнивал, раскрашивая в ало-рыжий и черные кители (и золото на них выглядело расплавленным), и белый шелковый креп торжественных одежд высокопоставленных персон – сенатор-матриарх Эйльхарт, показательно безразлично стоящая с высоким бокалом в сквозной колоннаде против последних солнечных лучей, выглядела объятой пламенем, и ровно таким же был её взгляд, под которым Шеала безмятежно опустила туфли на плиты двора с фонтаном, не потрудившись даже отряхнуть ступни от песка.
- Ужин продлится до первого скандала, - отпуская локоть капитана, вполголоса сказала она, запоздало отвечая на последний из заданных вопросов, - можете не благодарить за помощь в сокращении сроков, ведь работать на благо Империи – теперь моя прямая обязанность.
И с облегчением передала имперцев вышколенной обслуге, окружившей почетных гостей белоснежным муслинным облаком.
Обслуживали здесь, как было принято на всем Вергене, исключительно мужчины.

Торжественная часть действительно не продлилась долго – во всяком случае, для неё самой; Шеала, выполнив свои непосредственные очевидные обязанности, ничуть не торопилась приступить к неочевидным – необходимость находиться на вечере, по её мнению, ничуть не обязывала кого-либо развлекать, так что, заполучив себе бокал с чем-то фруктовым, она предпочла остаться на открытой террасе, выходившей на восток. Возможность наблюдать постепенно загорающиеся на бархатно-синем небе звезды сквозь ажурную листву действительно представлялась приятнее и важнее общения с кем бы то ни было – она поглядывала в сторону гостей лишь время от времени, выхватывая взглядом редкие осколки происхощяшего.
Вот светловолосая капитан не слишком убедительно пытается не кривиться от местного вина.
Вот Виго, известная не только своей слабостью к высоким и широкоплечим, но еще и имперским происхождением (кто уже знает, какие причины побудили её родичей предать родину и осесть здесь, в Вергене?), прикасается к локтю хмурого офицера и, что-то сказав, вполне приятно улыбается. Она единственная из Сената, кто, кажется, получает искреннее удовольствие.
Официанты ловко скользят среди толпы.
Вот объявили первый танец.
Вот капитан-командор о чем-то спрашивает Филиппу, и её лицо, вопреки её хваленой выдержке, слегка вытягивается – Шеала наблюдает за этим без эмоций, прозревая наступившие для себя ещё более сложные времена, и едва успевает прислониться к балюстраде перед тем, как её скручивает тяжелым, болезненным Зовом.
Бокал к несчастью выскальзывает из руки и с оглушительным сейчас, тяжело оседающим в висках звоном разбивается.

…когда ночь плотно опустилась на парк, погрузив кроны деревьев в темноту, и принялись гасить первые огни, Шеала немного пришла в себя и смогла хотя бы ровно дышать, хотя в диафрагме ещё что-то неприятно покалывало. Неясно, за что именно так взъелась Эйльхарт – не за саму же почти невинную шутку? – но экзекуция продлилась достаточно долго и оставила массу неприятных последствий. Во всяком случае, ясно видеть она тоже смогла не сразу – а когда зрение прояснилось, выяснилось, что разглядывать свое отражение в фонтане было уже бесполезно из-за опустившейся темноты. Висок пульсировал и был липким и отвратительно теплым, а платье, судя по кажущемуся в темноте чернильным потеку, доходящему до груди, было безнадежно испорчено.
Шеала, пользуясь кратким мгновением одиночества, кое-как умылась теплой, слегка затхлой после теплого дня водой, и шагнула в сторону, к зарослям.
Истина состояла в том, что, как бы тебе не было плохо от чужого псионического вмешательства, этого ни в коем случае нельзя показывать – и чем выше твой статус, тем строже этот запрет, в противном случае до конца своих лет не отмоешься. Приличия в мире победившего интеллекта ценились зачастую выше реальных дел – потому что только демонстрируя изощренность сознания, ты можешь добиться уважения сильнейших. Иногда это невероятно сложно – вот как сейчас.
Хотелось закрыть глаза, но так станет только хуже, это она знала по опыту, потому что прибавится ещё и головокружение. Привыкнуть к подобному было невозможно – как нельзя привыкнуть, к примеру, к переломам; можно только перетерпеть, по возможности назавтра уверенно делая вид, что происходящее никак тебя не тронуло.
Назавтра она вправду сможет, а вот сейчас пока что тягостно.
Шум в голове никуда не девался, и, Шеала знала по опыту, легче станет только к утру - оставалось до утра как-то дожить. Мучительно и тоскливо жалея о решении оставить свой глайдер в доброй миле от этого места – миле, которую нужно было как-то пройти – она опустилась прямо на теплую землю, положила затылок на упругую, узловатую старую ветку можжевельника, и принялась разглядывать опрокинувшееся на неё ночное небо, пытаясь хоть как-то унять боль прохладными от воды пальцами.
Звезды были огромными и острыми, как драгоценные камни, а над ухом, в можжевеловых зарослях, пахнущих остро и прохладно, надрывалась ночная цикада.

Шорох гравия под ботинками прервал напряженную попытку мысленно перечислить все беты и гаммы созвездий по именам и номерам в галактических справочниках – не то чтоб это помогало, но хоть как-то убивало время. Шаги казались слишком уверенными для любой из высокопоставленных гостий приема, порхавших в невесомых туфельках, и слишком тяжеловесными как для парадной офицерской формы – сейчас поневоле обладая слишком обостренным слухом, госпожа бывший сенатор даже не нуждалась в том, чтобы скосить взгляд из-под ресниц и заметить мерно пульсирующий синий огонек импланта.
- Опять вы, - устало и раздраженно произнесла Шеала, даже в таком состоянии понимая, что слишком хорошо видна в сумерках как для того, чтобы пытаться спрятаться. Если хочешь быть в ночном лесу незаметным, то надевай не белое, а черное – может именно поэтому у имперцев такие кители?
Хотя что за глупости. Будто им когда-то нужно было прятаться.
Правый висок с псионическим имплантом продолжал кровить, и скрывать это было абсолютно бесполезно, но она совершенно не собиралась отчитываться о том, какой успех заимела провокация капитана - потому что это означало бы признание его победы. Не то чтоб этот факт уже сможет хоть как-то испортить вечер – некуда - но лучше очередной раз нахально соврать, чем признавать собственную ничтожность.
Хотя что тут признания, и так всё видно – потому Шеала не совершила даже попытки подняться, предполагая, что проба всё равно не увенчается успехом.
- Отойдите на два шага, пожалуйста, вы загораживаете Серебряную Деву. Как прошла вечеринка?

Шеала рассмеялась сама – негромко, тут же пожалев и судорожно выдохнув сквозь зубы.
- Вы забавный, - ответила она, - но наивный. «У вас»… Что если бы генерал Воорхис во время подписания мирного договора вдруг показал бы Филиппе средний палец просто потому, что ему не по нраву приказ императора? Или вам кажется, что всё проще? Думаете, есть кому делать мне выговор?
Она тоже злилась – тоже на себя и на него, потому что рвавшееся наружу требование немедленно опустить на землю и мгновенно забыть всё произошедшее, если подумать, не выдерживало никакой критики: сама она долго не пройдет, не говоря уж о том, чтоб подтирать окружающим память, так что помощь действительно требовалась.
То, что капитан был прав, раздражало.
Мог бы пройти мимо.
На войне, думала Шеала, самое сложное – не начать относиться к противнику как к человеку. Если ты простой солдат, можешь позволить себе слабость, как это бывало во множестве войн прошлого: эти дурацкие нелепые однодневные перемирия, в которых сегодня ты делишь паек с противником, а завтра вы опять расходитесь по разные стороны траншей и принимаетесь стрелять друг в друга. Но Юпитеру сейчас не позволено ничего из того, что позволено быку - слишком многое поставлено на карту, слишком сильны последствия каждого неверного шага. А она пошла на поводу у собственных капризов, прекрасно зная, что это может в перспективе принести вред.
Видимо, Эйльхарт не испытывала лишних иллюзий по поводу происходившего на Гвиндеф, тревожась, а может – Шеала поморщилась от догадки – просто она что-то знала, но не спешила этим знанием делиться даже ни с кем из сената; и в любом случае пребывала в уверенности, что без помощи имперцев они не справятся. Потому требовала относиться к ним как к людям. И вот он, человек – выглядывает из глаз врага, но поверишь ему - пропадешь.
Хотя просьба простить, судя по отсутствию смешков и издевки в голосе, была искренней - интересно, как долго он будет раскаиваться, до утра хоть хватит? И неужели она настолько ужасно выглядит, что это вызывает жалость даже у такого, как он?
- Если вы хоть одной живой душе расскажете, я вас убью, - щедро пообещала Шеала, - и не надо делать такие глаза, будто вы видите умирающего, через пару часов всё закончится. Это абсолютно обратимо.
Культурное недопонимание, ну конечно – она продолжала злиться, покорно сцепив руки за шеей – что они в своей Империи вообще могут знать о том, каких усилий стоило столько времени удерживать свою независимость? Какими средствами приходится поддерживать совершенный порядок, единственно возможное состояние её сохранения? И как до слез обидно отдавать её сейчас практически ни за что - и, что хуже, не зная, будет ли достаточно этой жертвы, или всё окажется напрасным, и они потеряют с таким трудом выпестованный свой дом.
Ногти бессильно скользнули по гладкой пластине экзокостюма, не сумев оцарапать.
А, может, Филиппа попросту считает, что только у неё есть право издеваться над имперцами? Иначе зачем вообще было устраивать это представление с приемом, после которого мерзкий привкус остался у обеих сторон? Совершенно бездарно потраченное время - если не считать выражения ее лица, когда капитан спросил про оргию, но этого момента Эйльхарт предвидеть не могла – впору было испытывать гордость за удачно подхваченную импровизацию, пусть и приведшую к паре часов недомогания.
- Не вините себя, капитан, вышло весело. Считайте, я перебрала, пусть это будет официальной версией, не впервой. Подбросите до глайдера? Дальше сама справлюсь.

- Давайте вернемся к этому позже, - сдержанно предложила Шеала, осторожно становясь на ноги, - обсуждение подобных разногласий классически следует продолжать с чем-то крепким. Я буду должна… танец, капитан, спасибо за помощь.
Вечер оставил странный осадок – де Танкарвилль размышляла над его природой, пока глайдер поднимался над густыми зарослями, но не слишком усердно, потому что основополагающим желанием всё ещё оставалась жажда сдохнуть.
Впрочем, через пару часов действительно стало легче.

Зов капитана застал её на ногах – осторожно, как только учащемуся управляться со своим свеженьким имплантом ребенку, она ответила, что всё в порядке – встречающей ранний летний рассвет в своем гнезде, находящемся на вершине одного из самых высоких шпилей вергенской столицы. Отсюда без труда обозревался весь город и окрестности, а в хорошую погоду на горизонте даже можно было различить узкую лазурную полосу моря, сверкающую и напоминавшую расплавленное серебро. На такую высоту поднимались только птицы, потому здесь можно было насладиться не только бесконечно чистым небом, но и истинным одиночеством – особенно во время таких вот рассветов, когда весь город ещё спал. Постояв у низкого хрупкого парапета, ограждавшего площадку (по проекту посадочную, однако жизнь вносила свои коррективы, и в итоге из неё вышло непонятно что, но в основном – место для размышлений), Шеала покачала в ладони несколько таблеток – щедрую горсть она проглотила чуть ранее, и это позволяло чувствовать себя живой и не мечтать о сне длительностью в сутки, а над оставшимися, из категории запрещенных, ещё размышляла, не зная, какие сюрпризы преподнесет сегодняшний день. Это место ещё было хорошо тем, что здесь, когда под ногами три с мелочью тысячи футов до земли, особенно начинаешь ценить свою жизнь – или не начинаешь, как сегодня – но после подобного времяпровождения голова обычно очищается.
Ветер здесь всегда был очень сильным и рвал одежду с плеч, потому явление чужого глайдера оказалось неожиданностью.
- Садись, - без прелюдий приказала Филиппа, подняв пассажирскую дверь.
- Это значит, что я реабилитирована? – с сарказмом спросила Шеала, потом глянула на ладонь и, поморщившись, все-таки проглотила.
Вместо ответа затянутая в боевой экзокостюм Филиппа протянула руку и попросту втащила её внутрь –прыжок над пропастью, как всегда, закончился ничем.

- Ходить босиком – это какой-то новый тренд? – дружелюбно спросила бодрая и свежая Кейра, протягивая чашку с кофе.
- Привыкаю к земле, - мрачно ответила Шеала, но кивнула с благодарностью, усаживаясь на свое место.
Некоторые стулья пустовали – сенат редко собирался в полном составе, потому что дел хватало в самых разных уголках системы, и сегодня их было всего четверо. Сонная и недовольная Фрингилья украдкой зевала в ладонь, Филиппа сосредоточенно щелкала что-то на голопроекторе.
- Есть новости, - объявила она, - большей частью плохие.
Разведя ладони, она увеличила проекцию Гвиндеф так, что она заняла всё место над столом, и сенаторам пришлось задирать головы.
- Оно выросло, - глубокомысленно заметила Виго.
Филиппа кивнула.
- Сводки самые свежие, - ответила она, - теперь длина превышает шестьсот миль, и эта херь вытянулась вверх на полмили за какие-то пару суток. Есть идеи?
- Эвакуировать всех гражданских с полушария, - предположила Мец.
- Ещё?
- Бахнуть ракетой с ядерной боеголовкой.
- Не пойдет, - Виго зевнула, - если б не империя, то можно было бы творить любую херь, а так у них возникнут… вопросы. Во всех документах у нас обозначено совсем другое вооружение, нужно побыть приличными людьми хотя бы первое время. А то только войны нам теперь не хватает.
Филиппа кивнула.
- Час назад я получила сообщение от Сабрины, - сказала она, - она была… на заводах, вышла из червоточины рядом с Шаэрраведд и заметила кое-что странное.
- О нет, - простонала Кейра.
- Да. Та же картина, и там мы порядочно прозевали, эти… не знаю, как их назвать, муравейники? высотой уже с приличный небоскреб. По полторы мили точно, и судя по всему, это не предел. Шеала, чем ты занята?
- Слушаю имперское танго, - честно призналась Шеала, открывая глаза, - имперцы обещали в ближайшем времени выслать разведку на Гвиндеф.
- Поторопи их, - глаза Филиппы были внимательными и колючими, - как только что-то будет известно, сразу же сообщи.
- Есть, госпожа верховный главнокомандующий, - без издевки отозвалась Шеала, потом повернулась к соседке, - Кейра, подкинь меня до дома. Если я буду туда приходить в таком виде, они расслабятся.
- Расслабляться иногда полезно, - глубокомысленно отозвалась Мец, - попробуй как-нибудь, вдруг понравится.

В просторном атриуме Шеала продолжала сумрачно пить кофе, ожидая, пока офицеры придут в себя после сложного вечера – его последствия были хорошо заметны опытному глазу, а обслуживающий персонал пока ещё не вернул исходную безупречность. Встреченная в коридоре растрепанная капитан что-то мрачно буркнула, шарахаясь в сторону – де Танкарвилль вежливо поздоровалась, сделав вид, что не заметила перегара. Следовало отметить её усердность – потому что местным вином добиться подобного эффекта было довольно сложно – но любые комментарии Шеала оставила при себе, и только кротко предложила:
- Кофе? - когда наступило время побудки, и на глаза наконец попался командующий этим цирком, выдергивать которого из кровати принудительно стало бы слишком дурным тоном после такого вечера.
Благородство за благородство, или как-то так.
- Захватила для вас из дома, - пояснила она, - у меня новости.

Ждать Шеала не любила, даже три минуты, но, прекрасно понимая необходимость этого – далеко не все штатские при всем желании могли бы отвлекаться от дел ради неё, а что уж говорить о военных, не подчиненных сенату? – без интереса скользила взглядом по окружающему миру. Лучи взошедшего солнца дробились мелкими бликами на гранях стекла и падали узкими длинными полосами в атриум, заполнявшийся запахами лета: пахло травой, листьями и нагревающейся пылью. Имперцы, кажется, смирились с её присутствием как с чем-то неизбежным вроде необходимости вставать в шесть ноль ноль, и потому не стеснялись в выражениях: будь здесь нежные цветы, они б, если расслышали, завяли, но госпожа бывший сенатор ожидаемо даже не повела бровью.
Когда капитан вернулся и уселся напротив, Шеала опустила ресницы, без труда отвлекаясь от экзотического зрелища, вызывавшего смешанные чувства: примерно так же, неосознанно задержав дыхание, глядишь на грациозную силу льва, зная, что через мгновение он снова погрузит голову в кровавое месиво, пять минут назад бывшее не менее грациозной газелью.
- Госпоже Виго и госпоже Мец настолько понравилось то, что вы вчера делали, что они распорядились о том, чтоб такие вечера проходили каждый день, с вашим обязательным присутствием, - с очень спокойным выражением лица произнесла Шеала, - будет разработана конкурсная программа и уже выбрано жюри, оценивающее технику и чувства. На самом деле, конечно, вся эта новость про инопланетных захватчиков была не более чем поводом заполучить вас на Верген, и, как видите, план сработал. Поздравляю.
Она, не отдавая себе отчета в том, что повторяет чужие привычки, чуть склонила голову к левому плечу, испытывающе наблюдая за реакцией. Хорош, конечно, был бы капитан, если б позволял себе слабости вроде раздражения от неуместных шуток - и вообще не стоит пудрить ему мозги дольше тех самых трех минут, но внутри этих рамок это - всего лишь безобидная сатисфакция; и, не меняя интонации, Танкарвилль перешла к делу:
- Утром пришли сводки от нашего, - она на долю мгновения запнулась, - исследовательского корабля, который пролетал мимо Шаэрраведд… K-2N, согласно межгалактической классификации. Оказалось, эта дрянь есть и там. Планета не терраформирована и не обитаема, и ее ценность для сената не так высока, как у Гвиндеф, однако мы не хотели бы, чтобы оно… размножилось. Понятия не имею, как оно размножается. Смотрите, что там появилось.
Шеала протянула руку и опустила предплечье на стол: портативный голопроектор изрядно проигрывал в красоте заставок с лилиями, но давал ту же четкость изображения, потому без труда можно было разглядеть как родной рельеф, так и шкалу высот для чужеродных сооружений.
- А на Гвиндеф оно буквально за сутки – вергенские сутки – выросло вверх. Вот так, - небрежным щелчком пальцев она сменила проекцию на следующую, - пока обходится без жертв, но такими темпами потребуется эвакуировать всю планету. Потому я прошу о как можно более скором вылете.
«Обидно будет», - уронила утром Филиппа, на мгновение отрываясь от прокладываемого между белоснежными шпилями пути и опуская взгляд на волнующееся внизу кудрявое безграничное море деревьев, - «если это всё исчезнет». Танкарвилль её молча поддерживала – темпы роста неизвестных конструкций, увеличивающиеся в геометрической прогрессии, изрядно тревожили.
- Я хочу вас сопровождать, потому что люблю все контролировать, - совершенно бесхитростно продолжила Шеала, - но, понимая серьезность ситуации, обязуюсь держаться в стороне и, при необходимости, выполнять приказы руководителя операции. Сообщите время вылета, как только определитесь. А кофе допейте, в нем ни капли яда, даю слово, только лимон с солью, это иногда лучше стимуляторов – если откажетесь, я расстроюсь, мне вправду ради него пришлось возвращаться домой.
Ни словом не соврала – пришлось, потому что сладкая сенатская гадость отправилась на удобрения сразу же по выходу из здания; правда, решение о том, чтоб взять с собой две чашки, было продиктовано скорей личными потребностями, и дьявол его знает, от чего зависели её редкие приступы любви к ближним. Возможно, внешним видом этих самых ближних, к которому она явно приложила свою руку – показательная бодрость для неё ничего не значила.
- Надеюсь, нежелание присоединяться к подчиненным продиктовано не возможностью воспользоваться привилегиями командира, чтоб отлынивать, а… культурным запретом на обнажение при посторонних. Не стесняйтесь, я уже ухожу, не хочу быть съеденной.

- Но вылет не согласован, - возразила старший диспетчер. Звучала она, впрочем, довольно робко, и потому это больше напоминало вопрос.
- И что? – спросила Шеала, надевая шлем.
- В связи с лишением…
Остаток фразы она пропустила, потому что в голову ворвался властный голос Филиппы, от которого в виске что-то почти хрустнуло.
- Я сейчас держу в руках твой запрос на вылет, - она звучала вкрадчиво и угрожающе, точно так же, как в жизни, - это значит, что вы не договорились?
- Да.
- И теперь хочешь действовать в обход имперцев?
- Ага.
Эйльхарт помолчала секунды две, потом спросила:
- А если я запрещу, все равно ведь полетишь? Зачем тогда спрашивать?
Шеала мысленно пожала плечами:
- Я подумала, что ты должна быть в курсе.
- Ладно, допустим, я в курсе, - Филиппа недовольно фыркнула, - и с «Цириллой», конечно же, ты тоже не связывалась?
- Если бы ты хотела дипломатии, то отправила бы на переговоры Мец или Меригольд. Имперцы ходили бы уже как шелковые, - огрызнулась Шеала, - правда, в основном по спальням. Тебе нужен результат или красивые расшаркивания?
Филиппа снова помолчала, потом ответила:
- С вылетом всё утрясу. Смотри не облажайся, собрать ещё один такой корабль будет слишком недешево.
- Ты мне тоже очень дорога, Филь.
Вынырнув из сеанса глубокой псиосвязи, Шеала увидела, что диспетчер тоже замерла с поднесенной к виску ладонью - и, когда её зрачки вернули естественный цвет, она только молча отступила, освобождая дорогу к ангару.

«Саэсентессис» был - точнее, была - в чем-то уникальной. Её старшего собрата навеки заграбастала себе Филиппа – на величественный, целиком выкрашенный в золото корабль даже смотреть было больно, что полностью соответствовало как её чаяниям, так и статусу в общем, Шеала же предпочла обманчивую лаконичность – неприметный серый борт казался близнецом обычных стоявших на вергенском балансе патрульных кораблей, но ожидаемо отличался от них своим скрытым потенциалом. Технологии были частично позаимствованы у империи, частично – у независимых систем, и всё вместе - как следует доработано местными гениями-псиониками; перед тем, как опуститься в пилотское кресло, Шеала сделала глубокий выдох, зная, что первую минуту всегда больно: потому что попробуй стать целым кораблем, соединяя свою нервную систему с электроникой напрямую. Такая методика, впрочем, оказалась неожиданно удачной – потому что команды при необходимости не требовалось ни произносить, ни даже формулировать мысленно, что изрядно сокращало время. Возможно, за счет сверхъестественных пыток над своим сознанием Верген когда-то и отвоевал свою независимость у империи, но от этого единение все равно не становилось более приятным.
Головокружение прошло спустя сорок секунд – когда вспомогательный ИИ корабля уже просчитал маршрут и вывел борт на орбиту, готовясь к прыжку в подпространство.

Выйдя в половине а.е. от Шаэрраведд, она тут же включила глубокий стелс, как оказалось – не зря, потому что кто-то вполсилы, с ленцой пеленговал пространство. ИИ послушно доложил, что этот сигнал за сегодня ловится не впервые, но хорошо зашифрован, потому не идентифицируется.
- Если будут глубоко тралить, прикинься астероидом, - буркнула Шеала вслух, закидывая ноги своего физического тела на приборную панель. Раздраженно смахнула в низ приоритетной сетки несколько расчетных служб, мысленно отметила на будущее, что часть нейросети нуждается в оптимизации, и еще с половину минуты размышляла над тем, как действовать дальше.
В любом случае нужно выжидать, конечно - но и быть задетой случайным ядерным ударом тоже не хотелось. Значит, отойдем чуть дальше, чтоб не оказаться на линии между истребителями и поверхностью планеты.
И пусть только запретят ей находиться в своей системе - конечно же, сейчас, уже полетела домой.
Усиленный корабельными излучателями псионический сигнал теперь покрывал несоизмеримо большие пространства, потому она бесстрастно бросила в черное пространство адресное:
- Я решила все же воспользоваться своими личными визорами, капитан-командор Арфел. Подумала, что вы должны быть в курсе.

Поначалу Шеала, как обещала, держалась в стороне – не снимая режима невидимости, скользила на низкой орбите, не лезла на чужие частоты, не засоряла эфир и вообще делала вид, что её тут нет вовсе. Стоило чуть снизиться, всё ещё оставаясь существенно выше имперцев, и она тоже почувствовала лучи не слишком понятной природы - но, зная историю планеты чуть лучше, не обратила внимания, посчитав их последствиями давным-давно забытых ядерных взрывов, или, к примеру, пары столь же древних техногенных катастроф.
Всё началось слишком быстро.
Кажущееся спокойствие оказалось затишьем перед бурей - борт ощутимо тряхнуло, а обманутая собственной невидимостью Шеала вовсе не ожидала атаки. Разреженная атмосфера не давала никакого толкового представления о том, чем атакующие могли быть – визоры капитулировали сразу, инфрадатчики улавливали едва ощутимые потоки нагретого на лишние полградуса атмосферного газа пополам с пылью, но это и всё: эта дрянь не отбрасывала даже тени, как-то хитро, видимо, взаимодействуя с дифракцией. По сути, даже о том, что это была все-таки какая-то дрянь, а не прихоть решивших вдруг потягаться в авиационных маневрах пилотов, она поняла в основном по всколыхнувшемуся ментальному фону за полсекунды перед ударом. Первая атака, нацеленная куда-то ниже, прошла вскользь, вторая чудом не раздробила хвостовую часть, заставляя сорваться в рискованный маневр - выйдя из петли почти у самой поверхности планеты, вергенка готовит много теплых слов инженерам, хором утверждавшим, что её стелс абсолютно надежен.
Но, может быть, они просто рассчитывали на то, о чем знали – а о таком, что встретилось тут, не знал до сих пор никто.
Шеала на мгновение открывает глаза, но через стекло всё по-прежнему  - ничего, кроме поблескивающих в лучах далекого блеклого солнца бортов истребителей и каменистой бурой поверхности планеты, не видно. Очень уж хотелось надеяться, что неизвестный агрессор обманывает электронику и на самом деле все не так, как кажется через приборы, но их действительно никак не удается рассмотреть – разве что от одного из близко прошедших ударов вверх взметается ком высохшего грунта, и на пару секунд, перед тем как рухнуть назад, зависает пылевым облачком. Отшельница инстинктивно, не задумываясь о происходящем, усматривает в этом неявный шанс.
- Да. Не отвлекайтесь.
ИИ временами поскуливает, посылая отчеты о критической нагрузке.
«Саэсентессис» едва не задевает бортом высокие шпили древних зданий и ныряет ещё ниже, почти царапая брюхом каменистые поля, раскинувшиеся за городом; уходит сильно западнее – убедившись в том, что никакой из имперских кораблей не находится слишком близко, она активирует гибридные двигательные системы, и бледные языки пламени, вырвавшиеся из аварийных сопел, заставляют грунт взметнуться вверх огромным облаком.
Уже ненужный стелс буквально сдувает – не слишком изящно выходя из пылевой тучи, корабль пропахивает бортом острую скалу и чудом выравнивает курс, не врезавшись во вторую. В оседающем облаке едва заметно улавливаются гигантские контуры, на которых задерживается пыль - совершенно не похожие на абрисы кораблей любой из известных сенату систем, и это кажется очень… жутким. Сейчас Шеале очень хочется, чтоб эти записи не оказались впоследствии испорчены любым типом излучений, потому что это – всё, что есть на руках в качестве доказательства нападения, если только не считать побитых защитных систем и содранной обшивки.
Слишком мало для изучения, но хотя бы не придется возвращаться с пустыми руками.
- Нужна помощь? Если нет, я ухожу, - глухо бросает она в эфир.

Шеале повезло чуть больше.
То ли благодаря нежданно повернувшейся лицом удаче, то ли тому, что, слишком оторвавшись от основной группы, сбежала раньше, но она вывалилась на орбиту Вергена практически целой – несколько глубоких царапин, сгоревшие хвостовые газоанализаторы и мерзкое ощущение, будто в голове обосновались три разъяренные Филиппы разом. Уже в мгновение перехода в подпространство что-то произошло с навигационными системами - сбой длился долю секунды, но стоил пары седых волос, и она еще добрые четверть часа не была уверена, что вернулась на родную планету, проклиная себя за решение последовать за имперцами. Не говоря уж о том, что нужно было прислушаться к рекомендациям и отправиться домой раньше - ну пропустила бы бесценное зрелище, но это не слишком большая плата за то, чтоб не чувствовать себя мешком мусора.
И это было ещё очень хорошим исходом.
- Девочки, посадите меня, - попросила Шеала в эфир и с невнятным стоном уронила голову на приборную панель.

Филиппа в этот раз пришла сама. Вообще говоря, столь пристальный её интерес к этому делу для де Танкарвилль примерно до этого часа оставался загадкой – ну ладно она сама, отправленная за строптивость на штрафные работы, обязана таскаться и смотреть на всё своими глазами, но у сенатора-матриарха наверняка было полно других дел и кроме ежечасного интереса к имперцам. Но, здорово переосмыслив взгляды на жизнь после произошедшего на Шаэрраведд, Шеала, рассказывая в подробностях все, что видела, отчетливо понимала, что для Эйльхарт это почему-то не является сюрпризом. Очень интересно.
Ну, в таком случае её фиксация на том, что сами они с этим не справятся, становилась вполне объяснимой.
- …и, пожалуйста, прекрати таскаться в мою голову хотя бы сегодня, - Шеала методично расцарапывала собственные предплечья, - тошнит.
- Поешь активированного угля, - безжалостно ответила Эйльхарт, - и дай оценку нашим перспективам.
- Никаких оценок. Эвакуируйте Гвиндеф к чертям, завтра уже может быть слишком поздно. Я не знаю, что это, понятия не имею, как с этим бороться, оно невидимо и не ловится радарами, и чихать хотело на все законы природы.
- Выпей успокоительных, - спокойно посоветовала Филиппа, - или просто выпей, ты невменяема. И иди домой, умойся, у тебя глаза кровят.
- Сначала отнесу имперцам свою запись, там есть хоть что-то про физику этого…этой… дьявол. Распорядись, чтоб это как-то назвали, я должна знать, кого проклинать.
Эйльхарт задумчиво посмотрела ей в спину, но никак не прокомментировала.

Перед тем, как явиться лично, Шеала развела бурную деятельность и сдернула с Элландер-2 двух лучших нейротерапевтов, а с южного полушария Вергена – исследовательскую группу конструкторов: пристального внимания заслуживали как сбои, так и отчеты со всех датчиков разом, и стоило хотя бы начать работу над усовершенствованием защитных систем, не говоря уж о почти неподъемной задачке изобретения хотя бы одного рабочего метода выявления этой невидимой гадости. На подходах к имперцам её попытался остановить вергенский врач, отогнанный от пострадавших их собственным - слегка уязвленный подозрением в собственной некомпетентности, он постарался отыграться на Шеале, и ситуация могла бы закончиться весьма неловкой перепалкой, но тут в коридоре появилась капитан ван Баккер, и сенатор переключилась на неё.
- Отправьте это на «Цириллу», - попросила она, передавая запись, - это может быть важно.
- Да что за херня, - в сердцах ответила Петра, - эй, внутрь нельзя.
- Если не выйду через минуту, можешь дать мне в морду, - пообещала Шеала и осторожно притронулась к дверному датчику.

Над капитаном-командором хлопотал имперский медик, посмотревший на неё очень неодобрительно.
- Вам нельзя здесь находиться, мэм, - спокойно сказал он.
- Вы тоже можете дать мне в морду, - ответила вергенка, делая шаг вперед.
К койке, на которой лежал человек.
- Капитан, вы были… слишком самоотвержены. Я ошибалась. И больше не буду с вами спорить.
Едва подавив нежданное для себя самой, совершенно непрошенное «если б вы не вернулись, я бы вас убила», Шеала замолкла, сжала пальцы и развернулась на пятках. Сипло и тихо закончила:
- Загляну утром.
Медик посмотрел на неё с очевидным скепсисом.

- У меня глаз дергается, - пожаловалась Шеала, на мгновение отрываясь от голопланшета: обычно заброшенный в дальние углы жилища, сейчас он пытался помочь полноценному восстановлению когнитивных функций, потому что пользоваться головными нейроимплантами на ближайшие сутки ей запретили. Перестраховались, конечно – несмотря на общее поганое самочувствие, щедрая порция ноотропов, психостимуляторов и адаптогенов добросовестно выполняла свою работу, и, в целом, к вечеру обещало стать лучше.
Никто, конечно, ей не ответил – только под порывом ветра беззвучно затрепетали острые лепестки фрезий.
Нейроимплант позволял расшифровывать послания такого рода почти мгновенно, но теперь приходилось напрягать мозг, и потому она отвлекалась от планшета с завидной регулярностью, то ловя себя на бездумном разглядывании абрикосов, едва тронутые желтизной бока которых просматривались сквозь лаковую листву дерева, то на прикидке, как следующей весной следует обрезать крону, совершенно, между прочим, наивной с этими всеми событиями – но о том, что весна может не наступить, сейчас как-то не думалось.
Каждый раз почему-то наступала – несмотря на то, что иногда не хотелось.
Она бросила ещё горсть зерна птицам, отвыкшим от того, что здесь кто-то бывает, и снова уткнулась в планшет – строчки проскальзывали почти что мимо сознания, оставляя в ней только обрывки словосочетаний: расшифровка информации закончена, работа начата, множество уникальных данных, обещание немедленно связаться, как только станет что-то понятно, и глубокомысленно-мутное «у вас где-то крот».
Ну ещё бы. Вот, целая эскадрилья кротов. Ты-то тоже крот, если так подумать, только у них - и это не мешает мне считать тебя человеком.
- Я не знаю, что делать, - бросила Шеала в прозрачный утренний воздух, - я запуталась. Нужно их ненавидеть, но сегодня у меня не выходит. Она откуда-то знала, но не предупредила ни о чем – и вот почему свои подводят чаще чужих?
Абрикос, вымахавший в эту громадину за какие-то десять лет, молчал.
Мёртвых на Вергене в землю не хоронили.

Педантично одернув не по погоде длинные рукава, Шеала, вернувшая себе как душевное равновесие, так и хотя бы внешнее спокойствие, вышла из служебного глайдера – прежде всего потому, что обещания следовало выполнять, и еще немного благодаря персональной гордыне, предусматривающей то, что любые неприятные разговоры следует встречать с поднятым забралом, а не трусливо от них сбегать. Маловероятно, конечно, что кто-либо сейчас будет устраивать ей выволочки за несанкционированное участие – тут бы отпраздновать, что все остались в живых, но, во всяком случае, следует хотя бы обрисовать свою готовность к любому исходу. Говорят, это располагает.
- Вы хорошо выглядите, господин Арфел, - сдержанно похвалила она, присаживаясь напротив, - уже почти как живой. Как себя чувствуете?

Приглашение требовало изменений в расписании, и потому Кадваль провел в реген-капсуле остаток дня, испытав напоследок немного стыда за то, с каким сочувствием на него косились сослуживцы. И, конечно, отослав на “Цириллу” всё, что должен был.
Впрочем, стыд быстро кончился, стоило ему очнуться и спустить ноги на мраморный пол: время было установлено за полчаса до намеченного, и, судя по шуму в атриуме, на отбой все наплевали, решив, что командир выйдет из стазиса только утром. Пользовались этим выводом, как могли: милонга была в разгаре, явно подогревалась чем-то совсем не местным, и к отбою ее заканчивать точно никто не собирался.
Портить ее Кадваль тоже не хотел, просто лениво думал, что утром устроит участникам преисподнюю, и никто не сможет его остановить, а пока пусть наслаждаются.
Звезды и в самом деле казались огромными и острыми, словно драгоценные камни. За стеклом сходили с ума цикады, так что он в какой-то момент даже выключил душ, чтобы это послушать, но тут они умолкли - должно быть выпала вечерняя роса. Освещение он и вовсе не включал: сеть нейроимплантов (точнее, одного нейроимпланта), протянувшая под кожей нити, наконец-то светилась ровным синим сиянием, сигнализируя о корректной работе, и заодно позволяла свободно передвигаться в темноте - но только неодетым. Это, конечно, пришлось исправить, хоть лучше и не стало, белые рубашка и брюки от летней парадной (и потому бессмысленно архаичной) формы быстро выдали бы его любому, кто выйдет из атриума поглазеть в небо.
К счастью, все были заняты, так что когда госпожа Танкарвилль вышла из глайдера, Кадваль негромко окликнул ее со спины.
- Не ходите туда. Живой вас не отпустят.
- Если вообще обнаружат мое присутствие, - заметила Шеала, - в крайнем случае, думаю, мне удалось бы закошмарить их до смерти каким-нибудь очередным сводом правил и сбежать. Всегда так делаю.
Нервы у неё по-прежнему были ни к черту – не ожидая чужого присутствия здесь, за пределами здания, вздрогнула от отклика, и теперь только скупо порадовалась тому, что темнота это скрыла. Хотя утренняя беседа вышла неожиданно… милой, она всё ещё чувствовала смутную, плохо вербализируемую угрозу.
Дождавшись, когда Арфел усядется на пассажирское место, Шеала поколебалась, с сомнением глядя на приборную панель, потом с заметной досадой предупредила:
- Может пару раз тряхнуть. Я сегодня в плохой форме, так что придется перейти на ручное управление и смотреть на дорогу. Путь до моря, думаю, займет где-то четверть часа, если не переходить на сверхзвук – расскажете пока о том, как так вышло, что бравый пилот, про которых говорят, что мол, им интересны только драки и выпивка, читает такие книги?
Кадваль, который с облегчением откинулся на спинку пассажирского сиденья, тем не менее чувствовал себя неуютно, как всегда, когда был не за штурвалом - хоть и понимал, что сейчас лучше даже не пытаться.
Расслабиться всё равно не получится.
- Ну, во-первых, говорят неправду. Это вопрос престижа имперского космофлота, и с этим вопросом каждый ударяется во что горазд, а командование это всячески поощряет, ну, как танго. У меня есть музыкант, судебный эксперт, химик... пить и драться в увольнительных надоедает довольно быстро, а библиотеки и открытые университеты всегда в доступе. Во-вторых, мне, скорее, интересно, как у вас читают такие книги, у нас-то он... вот вы говорили "вроде пророка", а в империи лет за сто до нашего рождения всерьез пытались объявить! Всё, что касается императора, священно, он же без ума от его книг - к счастью, Его Величество сам остановил это безумие.
Пока глайдер набирал высоту, Арфел предпочитал глаза не открывать.
- Я считаю, что любая попытка получения новых знаний похвальна, - не отрывая взгляда от дороги, ответила Шеала, - к определенному возрасту понимаешь, что это в конечном итоге скорее вопрос личных предпочтений, а язык автора порой полностью оправдывает содержимое. К сожалению, опасные тексты иногда покоряют слабые сознания – к примеру, дон Хуан, сойдя со страниц, уничтожил множество юных умов, так что определенная регуляция, конечно, присутствует. Для всеобщего же блага. Жаль, если количество прочитанных книг регламентируется модой, а не любовью к литературе - но лучше так, чем в угоду той же моде, к примеру, бездумно деградировать. Это не камень в сторону империи, не подумайте – у нас тоже не все с рождения тянутся развивать свой интеллект, уж так устроен среднестатистический человек, он равняется на то, что делают окружающие, и тут важно задать верный путь. Так же, как с вьющимися розами или виноградом – без жесткой шпалерной решетки ничего хорошего не получится.
- Именно так. Забавно слышать это от вас. Но кроме того, я имею мнение, что "аппетит приходит во время еды". В юности я считал деградацию способом бросить обществу вызов. Потом - что у меня нет времени на глупости. Иногда, знаете, всё начинается с моды, или с религии, или с пропаганды... неважно. Главное ведь - чем кончится. И так не только с чтением.
Возможно, и впрямь, думал он, не зря эту войну сочли ошибкой. Не зря не стали повторять. Или нет - и тогда они ошибаются сейчас, а сама мысль об этом кажется страшной по множеству причин. Но пока они скользят над темными лесами Вергена и ведут пространные беседы о разуме и литературе, кажется, будто впрямь всё хорошо.
- Я так и не понял, чем именно вы занимаетесь, госпожа Танкарвилль. Что на Вергене - национальная безопасность? Или я интересуюсь чем-то секретным?
- Нет, это не секрет, - Шеала чуть помолчала, пытаясь хотя бы мысленно сформулировать произошедшее так, чтоб рассказ не затянулся на половину ночи, - вероятно, вы, запрашивали информацию, так что нет смысла юлить. До недавнего времени я входила в сенат и отвечала за сектор… шпалерных решеток - даже в нашей нации победившего интеллекта иногда находятся ростки зла, и тут важно вовремя проконтролировать их влияние на мир и не допустить чрезмерно активный рост. Я сейчас говорю достаточно поэтично, но в целом это что-то вашей внутренней полиции, наверное. Когда мирный договор ещё не был подписан, приходилось участвовать и в боевых действиях, правда, недолго - а сейчас нашей безопасности угрожают только изнутри. И не так уж часто – как видите, я отдыхаю от работы и обеспечиваю безопасность исключительно цветов у вашей кают-компании, а мир пока что не рухнул.
- Понимаю, - кивнул Кадваль, который информацию не запрашивал по причине отсутствия на это времени и необходимости, но говорить об этом не стал, как и спрашивать, что случилось с местом в сенате - неприличность этого вопроса в империи была, пожалуй, если не в категории наивысших, то где-то близко в ней. Но в отдых от работы что-то не верилось.
Шеала на мгновение скосила глаза из-под ресниц:
- А можно тоже задать вам неловкий личный вопрос? Ни у кого из ваших людей нет подобных имплантов, это что - разработка для высшего офицерского состава?
- Почти, - со смешком ответил он, -  Это чудо биоинженерной мысли заменяет мне большую часть нервной системы и некоторое количество функций спинного мозга. Разумеется, раз уж была возможность, то с модификациями. Что-то там с проприоцептивными рефлексами и другими страшными словами - в итоге я немного быстрее, немного лучше вижу и слышу, и поначалу чуть не сошел с ума от запахов. Хватило бы просто того, что не овощ, но глупо жаловаться.
- Это как-то связано с той историей с книгой, или вы умирали несколько раз? – с любопытством спросила Шеала, - ну хоть бы предупредили, я не стала б обливаться духами. Интересная вещь – вы, выходит, уже не совсем человек, но ещё не машина.
Глайдер легко тряхнуло на потоке восходящего от нагретой за день воды воздуха, когда она снизила скорость для посадки – магнитная подушка всколыхнула воздух над залитой чернильной темнотой прибрежной полосой, отчего мелкая галька с тихим шорохом рассыпалась по сторонам.
Над морем с той стороны, где небо ещё было окрашено остатками угасшего заката, висел узкий лунный серп – его отражение дробилось на тысячу золотистых чешуек в набегающей на берег волне.
- Эта часть берега принадлежит природоохранному сообществу, - сказала Шеала, выйдя из глайдера. Ветер мгновенно взбил волосы, рванул подол платья – наклонившись, она снова сбросила туфли, в этот раз не из-за несоответствия обстановке, а просто потому, что тоже соскучилась по побережью.
- На три мили в обе стороны нельзя встретить случайных путешественников. Нет, меня не накажут, можете не уточнять – считайте, сейчас этот пляж целиком ваш, - с беззлобной иронией пояснила она, - так что там про эту историю с имплантом?
- Но мне нравятся ваши духи, - вполголоса заметил "уже не человек", и попытался исправиться следом, - не связано, нет, это другая история.
Теплое море было совсем другим, даже сейчас, ночью - залитое золотым светом, спокойное и умиротворенное, оно ничуть не походило на ворочающееся во тьме чудовище торкарнского океана, присылающее злые ветры и стучащее в окна по ночам. Кадваль, который обуви и не надевал, задумчиво пошевелил ступней в набежавшей волне: сквозь воду она слегка напоминала медузу из тех, что могли бы здесь жить.
- Я не уверен, что стоит... а, черт с ним. Ну, война. Сбили, допрашивали вашими местными способами... связи. Потом, когда базу взяли, напоследок... нет, не могу, плохо с терминологией, простите. Мой друг сделал всё, чтобы я не остался таким, как нашли. Это его личная разработка. А книгу он подарил мне раньше - тогда его пытались убить, но я оказался чуть быстрее. Так что, наверное, несколько раз. Такая работа. У вас можно плавать, госпожа Танкарвилль, или только смотреть?
Момент был достаточно неловким – госпожа Танкарвилль помолчала в темноту добрые полминуты, потом ответила:
- Можно, если никто не видит. Я отвернусь.
Волна накатывала с тихим шелестом, оставляя за собой след молочно-белой пены – она прошла чуть дальше по берегу, ступая по кромке между песком и галькой; глайдер с потушенными огнями почти мгновенно слился с темнотой, начав казаться очередной прибрежной скалой. Рассказ капитана, пусть и лишенный деталей, всё равно повесил в разговоре жирный знак вопроса, и отдавал гнилой такой горчинкой: разыскивая для себя ещё не утративший солнечного тепла камень, Шеала невольно пробовала воскресить в голове тех, с кем сама на войне поступала как-то так же. Попытка была обречена на провал, она всё равно никого не запоминала, ослепленная тогда яростью и обидой, а после – потерей, не считала ни лиц, ни имен, методично выполняя свою работу. И, наверное, не зря - во всяком случае по ночам в кошмарах к ней не приходил никто из них ни тогда, ни сейчас. Вдобавок стоит помнить, что война кончилась, проблемы решаемы, и извиняться, искренне или нет, сейчас уже бесполезно, даже из вежливости - потому что ничего в мире нельзя вернуть.
Кем бы ни был этот друг Арфела, он, кажется, познал определенную мудрость.
Запоздало сообразив, что, как бы модификации ни обостряли зрение, она попросту может потеряться среди камней, Шеала осторожно прикоснулась к виску – необходимое время покоя уже было выдержано, так что работа импланта теоретически уже не должна была вызвать головную боль. Очень осторожно, не в силах выбросить из головы эту историю – любопытно, отстраненно подумала она, каково теперь ему воспринимать эту технологию в таких мирных целях? – произнесла:
- Я тут неподалеку, если что. Обязательно посмотрите на небо с воды.
- Обязательно, - откликнулся Кадваль из темноты вслух и сбросил рубашку. Ей, конечно, конец, но с другой стороны - будто кому нужна эта парадная форма.
Дно пропало внезапно, шагу на десятом - но он и не сразу понял, с головой уходя в чернильно-темную воду, почти такую же теплую, как воздух, только машинально задержал дыхание и ушел глубже, вниз, к кораллам и стайкам пестрых рыб, собирающимся на тусклое сияние и обтекающим пловца со всех сторон. Они поблескивали чешуей и скрывались во мраке.
Слишком тепло. Но разноцветные ветви кораллов стоили того, чтобы их рассматривать: пришлось, правда, подняться к поверхности, чтобы вдохнуть, и, выныривая, капитан-командор Арфел по привычке искал знакомые созвездия, отсюда выглядевшие совсем иначе.
Настолько иначе, что некоторые было и не узнать - во всяком случае, он был уверен, что вот эти восемь звезд, это Ветвь, тогда вот - альфа Ветви, это Стелла, но Стелла - яркая и белая, она никогда не отливала красным, всегда светила из дальнего рукава галактики, и вряд ли кто-то даже был в той системе когда-либо, чтобы увидеть ее своими глазами, гигантский огненный шар, для всей империи - просто (или не просто) важная навигационная точка.
Как бы то ни было, небо с поверхности воды стоило того, чтобы на него смотреть, и Арфел смотрел, покачиваясь на волне и забыв про кораллы, вскоре поймал себя на том, что рассуждает "вслух" - почти инстинктивно коснувшись связи, обрывками мыслей о координатах, звездах, миллиардах лет, за которые звездный свет достигает сейчас морской воды. О кораллах и черном ниласе, следах на песке, холодных волнах и прозрачной воде у рифов. О межзвездной пыли. О неизвестно откуда взятых строках стихов, начало и конец которых забыты.
О том, что ничего нельзя вернуть.
- Простите, что заставляю вас ждать, но здесь хорошо. Почему бы вам не присоединиться?
Шеала колебалась совсем недолго – стянула платье с плеча, без плеска вошла в воду, погружаясь под волну с головой. Личная инициатива могла показаться провокацией, но раз уж приглашение озвучено вслух, кощунством теперь будет отказаться – и вода ощущалась парным молоком, по какому-то недоразумению выкрашенным в чёрный. Соленая горечь с непривычки защипала в носу – больше не пытаясь нырять, она отплыла дальше от берега так, чтоб можно было подольше побездельничать, не рискуя быть выброшенным на берег очередной волной, и перевернулась на спину.
Море почти не волновалось.
В голове легким звоном всё ещё отдавались чужие мысли, раздробленные не на слова, а на образы – по-прежнему вплоть до обманутости завороженная этим странным днем с запахом перемирия, Шеала щедрой горстью отпустила и свои собственные путанные размышления: начертанные тонкой кистью образы дальних миров, потом - протяжный, далекий гул невидимых для глаза пульсаров и высокий звон далеких звезд, сливающийся в ноты; после и вовсе перестала думать о чем-либо связном, позволив нотам сливаться в земную музыку. Протянула руку куда-то в темноту, проводя пальцем по созвездиям по одному – вот Серебряная Дева, потом Дракон…
- …Малая Корона, Алтарь и Секстант. У меня дома есть старинная астролябия. Пылится, конечно, но я ее спасла от намного более ужасной участи – дети пытались забивать ей гвозди.
Шеала нахмурилась, пытаясь различить альфу Совы, летом нависающей прямо над горизонтом, но не нашла – впрочем, наверняка её закрыли невидимые сейчас далекие тучи. Собственные ладони на фоне неба, даже подсвеченные отблеском импланта - и те было почти не различить.
- Знаете, мы с этими всеми технологиями немного смешны, - скосив взгляд, произнесла она в темноту, - глубоководные удильщики, гребевники и ядовитые медузы точно так же светились ещё тысячи лет назад.
Кадваль долго смеялся в темноте, потом нырнул всё-таки вниз, в темную воду, и вынырнул рядом.
- Именно точно так же. Эта штука практически сделана из какой-то медузы, разумеется, модифицированной до неузнаваемости и дополненной высокотехнологичными... не знаю, чем. Ныряйте, госпожа Танкарвилль, вы умеете открывать глаза под водой?
От чужих обрывочных мыслей было до странного легко и подозрительно просто.
Ещё утром госпожа Танкарвилль ответила бы что-нибудь слегка язвительное и уязвляющее империю: «да что там уметь, вот была бы вода чистой» - но сейчас было абсолютно и совершенно лень формулировать нерастраченный и годами копившийся яд даже в очень короткие слова, так что она просто набрала в легкие воздух и нырнула.
Им повезло – планктон этой ночью светился, и каждое движение заставляло воду вспыхнуть зеленовато-голубыми искрами, а от любого сильного гребка загорались даже камни на дне, покрытые толстой пленкой давно никем не пуганой жизни. Повинуясь совершенно дурацкой легкомысленности, Шеала зажгла диоды и в своем импланте, заставив его вспыхнуть почти солярным желтым светом – взблеск привлек любопытных рыб, а у ближнего коралла гладко блеснуло бесчешуйчатое тело прячущейся в зарослях мурены. Она очень, очень давно не была на море – потому, выныривая только затем, чтоб вдохнуть густой, наполненный запахом водорослей и прибережной травы воздух и сразу же вернуться обратно под волну, ничего не анализировала, не строила планов, не просчитывала последствия и, наверное, даже не думала - и в кои-то веки это было очень просто.
Вот кто бы мог знать, каким странным окажется повод.
- Не давайте ей к себе притронуться, - запоздало предупредила Шеала по поводу мурен, - у неё ядовита даже слизь.
Даже жаль, что скоро придется отсюда уходить – было тяжело скрывать свои мысли, потому она лениво думала вслух: о ядовитых кораллах и хищных актиниях, боящихся яркого света рыбах и страшных, огромных северных цианеях, чьи щупальца могут простираться на добрые сто футов. И, самую малость, о пропавшем с небосвода глазе Совы.
Света оказалось больше, чем с самого начала - и среди этого всего они оба были и в самом деле, как ядовитые медузы, особенно, когда плыли в подводной тишине между кораллов.
И когда лежали на поверхности воды, глядя вверх.
- Я вас ни у кого не украл, госпожа Танкарвилль?
После полуночи ветер слегка похолодал, может, совсем немного, но солнца, чтобы согреться, у них не было.
- Нет. Но вы правы, стоит понемногу заканчивать.
С наступлением ночной прохлады исчезло какое-либо желание выбираться из воды, которая сейчас была теплее воздуха - со вздохом перевернувшись, она позволила волне отнести себя ближе к берегу, и, в конце, вышвырнуть на песок. Запоздало в голову начали приходить какие-то вполне бытовые мысли: про то, что в салон натечет воды, и что-то насчет того, что ситуация, по сути, довольно неприличная – зевнув, Шеала устало забросила все эти соображения скопом куда подальше и принялась натягивать платье, которое поднявшийся ветер, к счастью, не успел никуда унести.
- Жаль, не сообразила захватить полотенца, - посетовала она, отжимая волосы, - но кто знал. Я должна вас поблагодарить, господин Арфел, вечер вышел удивительно… лиричным, вы умеете задавать ритм. Буду должна вам два танца.
Оглянувшись, она задержала взгляд на почти лаковом лунном блике, зацепившемся за мокрые волосы, поборов искушение проследить за светящейся сетью импланта, обрисовывающей контур тела почти целиком, и одновременно ломающей его до неузнаваемости, действительно превращая человека в затейливый механизм, и внезапно спросила:
- Не хотите заглянуть на чай? Я имею в виду, отбой мы все равно пропустили, но ваши люди наверняка всё еще слишком заняты как для того, чтоб сделать вам что-то горячее. Хотя что я горожу… Простите - это выглядит как дешевая провокация.
“Господин Арфел” медленно застегнул рубашку, мокрую и всю в песке, кое-как пригладил спутанные волосы в тщетной попытке вернуть себе подобающий имперскому офицеру вид и задумчиво заметил:
- Воспитание и осторожность диктуют мне сделать вид, будто я не понимаю, какую провокацию вы имеете в виду, однако, какая вам разница, как это выглядит? Я верю, что вам не нужно разговаривать намеками, если вы чего-то хотите, не берегу свою добродетель, но когда мне предлагают чай - считаю, что речь идет именно о нем. Если, конечно, вам дома нужен мокрый и грязный зануда.
- Вот и посушитесь, - со смешком ответила Шеала, - после этих оргий я была обязана объясниться, и рада, что мы друг друга поняли.
Она оглянулась, выискивая в густой темноте очертания глайдера, и, сочтя, что после такого купания уже может не беречь ни имплант, ни голову, отправила на него сигнал – машина послушно мигнула вереницей белых светодиодов, отбросив на гальку узкий круг света.
- Некоторыми отчего-то считается, - заметила она, шагая к глайдеру, - что поскольку у нас, в отличие от большинства галактических систем, исторически сложился своеобразный матриархат, то международная дипломатия пользуется человеческой природой и во многом зиждется на намеках и постели. Но знаете, это как с драками и выпивками - интересно только первый год. Культурные различия действительно приводят к тому, что наши внутренние порядки в чем-то непривычны и могут показаться не всем и не всегда очевидными, но не уверена, что в этом стоит обвинять гендер.
- Э... - сказал капитан-командор Арфел, помолчал, попробовал заговорить снова, еще раз помолчал, - в общем... видите ли... я должен извиниться, наверное, со всеми этими оргиями, ей-Солнцу, мне начинает казаться, что все эти "культурные различия", от которых у меня уже нервный тик, они совсем не шутка, а серьезное дело. В общем, понимаете, дело вообще не в гендере, не в матриархате - ни в коем случае, империя пропагандирует полное гендерное равенство, хотя у нас хватает очень разных систем, но за офицерами следят очень строго, и если бы мне пришло в голову... неважно. Мы шутили об оргиях, потому что у вас здесь все такие с природой и естественностью, ну, знаете, культы плодородия, как на Этолии, а еще потому что солдаты всегда много шутят о сексе. Даже не знаю, почему, но так было всегда. Черт, мне даже немного обидно, образ инопланетного мудака был очень удобным, так печально с ним расставаться во имя понимания!
- Не расставайтесь, я пойму, - Шеала пожала плечами, - в конце концов, мы с вами сегодня разговариваем как два обычных человека только потому, что находимся в вынужденном ожидании и скрашиваем время приятными вещами. Но завтра снова начнется политика и придется быть мудаками - если не ради престижа, так ради выгодного нашему командованию результата, потому что кроме пресловутой целесообразности и максимальной эффективности всегда будут какие-то социальные завитушки, и этого никак не избежать. А сейчас мне нравится то, что мы с вами смотрим в одну сторону, и потому я не хочу заканчивать эту беседу. Это если говорить о неприкрытых желаниях. И в ответ, раз уж мы сегодня честные, жду точно таких же неприкрытых комментариев – если вам не понравится чай, станет холодно или скучно, и вы захотите вернуться на базу чтоб все-таки потанцевать танго и спокойно шутить о сексе, просто скажите.
Мокрые волосы неприятно холодили шею – поморщившись, она снова забралась на водительское место, и предупредила:
- В этот раз будет быстрее и выше, так что закрывайте глаза сразу.
Кадваль послушно закрыл глаза - вряд ли его кивок был заметен в темноте, но, возможно, местная связь позволяла уловить согласие. Говорить вслух он не хотел, и думал о всяком снова - красном оттенке Стеллы, "муравейниках", предстоящем решении командования, и алмазное небо Вергена казалось ему тревожным.
Он тоже не хотел заканчивать беседу. Потому что пока это оставалось единственным, что от этой тревожности избавляло - по неведомым ему самому причинам, так, что даже короткий полет в качестве пассажира уже не беспокоил.
- Мне холодно прямо сейчас, но я терпеливо жду обещанного чая, - вполголоса уведомил он, исполняя договор. Не сразу понял, что внизу, кажется, город - белые шпили вырастали прямо из темноты леса, соединенные мостами, стеклянными переходами и площадками, также увитыми какой-то листвой, они мягко светились каким-то не слишком ярким сиянием и выглядели так, будто на них нельзя наступить без вреда, - а для того танго, что там сейчас танцуют, я, боюсь, еще недостаточно здоров. Вы не танцуете, госпожа Танкарвилль?
- Не так хорошо, как вы, - Шеала увеличила скорость и лихо срезала углы, проскальзывая между хорошо знакомыми шпилями и переплетениями воздушных арок, - я даже пожалела, что пропустила это зрелище, правда. Эта ваша техника очень…чувственна, а музыка с непривычки может ударить в голову, как вино - хотя нет, скорее, как ром. Даже немного завидую – мне сложно проявлять что-либо, кроме сдержанности. Обязательно настояла б на частных уроках, окажись мы в других обстоятельствах – ну, скажем, если бы вы не были капитаном-командором эскадрильи имперского космофлота, а мне не требовалось бы решать дела космической важности, но что уж теперь поделать.
Заломив уверенную воздушную петлю, она смело припарковала глайдер на своей площадке – тут, как и всегда, было темно и тихо.
- Ну, добро пожаловать в мой скит. Не останавливайтесь, проходите внутрь, – повинуясь мысленному приказу, тускло вспыхнули диоды на стеклянной двери, - тут сильно дует, к тому же, парапет слишком низкий, можно в темноте не заметить и упасть вниз. Сейчас принесу полотенца – простите, мужской одежды у меня нет, но есть несколько удобно драпирующихся одеял, а там высохнет и нагреется то, что есть. Душ – налево и по ступеням вниз, я не слишком быстро говорю? Чай сейчас будет, постараюсь собрать в него что-нибудь бодрящее. И покажу вам библиотеку, уже давно не находила новой жертвы, способной её оценить.
Там было темно и тихо, так, что почти вызвало ностальгию - до появления дочери у него дома было совершенно так же. После - он почти забыл, как это, и сейчас вспоминал, и не то, чтобы с приятной, но всё же ностальгией. Вполголоса поблагодарив, отправился в душ, где на миг задался вопросом, что он делает, и что вообще происходит, но потом снова погрузился в странное ощущение нереальности происходящего. Будто мир и в самом деле остался где-то еще, может, ночь была виновата в том, что все время казалось, будто ничего нет - ни обязанностей, ни людей, ни завтрашнего дня, нет и не будет, почему-то есть только госпожа Танкарвилль и эта странная, никак не желающая прерываться, беседа.
Капитан Арфел вышел из душа в "хорошо драпирующемся одеяле" и чувствовал себя крайне глупо, с примесью непонятной тоски.
- Там осталась гора песка, - повинился он, отыскав, наконец, кухню, - и откуда только? Вам помочь?
- Не волнуйтесь, - с иронией ответила Шеала, - с возрастом это случается. Держите.
Она протянула ему стеклянную чашку, в которой плавало несколько просочившихся через фильтр мелких лепестков.
- Схожу, заброшу одежду на чистку – там нейроинтерфейс, так что помочь вы ничем не сможете. К чаю толком ничего нет, у меня с едой отношения еще хуже, чем с людьми - но если чудом найдете тут что-то, считайте, всё ваше.
Если два дня назад, скованная исключительно чувством долга по отношению как к Филиппе, так и Вергену, она не испытывала ничего, кроме отстраненного раздражения, то сейчас, спускаясь по ступеням, была всерьез озабочена тем, чтоб неловкая социальность, в которую так быстро выродилась эта война, не завела беседу в тупик. Не повезло, что оба собеседника обладали каким-никаким интеллектом, иногда выстраивавшим преграды, заставляющие запинаться и подыскивать слова в самых неожиданных друг для друга местах - но беседовать с капитаном оказалось ничуть не хуже прочтения новой книги, а она всегда была падка на получение новых знаний, так что сейчас действительно рисковала оказаться чрезмерно навязчивой, не сумев удержать себя в руках.
Прекрати, мысленно отругала себя Шеала, вести себя как идиотка, ведь тебе уже давно не семнадцать. С другой стороны, неважно, что он там подумает о навязчивости и прочем, если через неделю отправится домой, и больше вы никогда не встретитесь. Или погибнет.
Или она сама погибнет.
«Какая вам разница, как это выглядит?»
- Готово, - Шеала, наскоро переодевшись, вернулась, искренне надеясь, что достаточно убедительно удерживает выражение лица, – думаю, где-то через полчаса я уже смогу вас вернуть домой, почти при параде. Хотела спросить у вас, господин Арфел – ничего, что я обращаюсь не по званию? – вы чуть раньше упомянули то, что культурные различия у вас уже засели в печенках. Отправляясь сюда, вы ожидали того, что наше общество по сути своей не отличается от вашего, но это оказалось не так?
- Это хуже, чем не так, - спокойно сказал капитан Арфел, который так и остался сидеть на летающем в воздухе стуле, скрестив ноги и глядя в чашку с чаем, - но тогда меня это не волновало. Хуже - это знаете, когда с первого взгляда кажется, что всё так же, но множество скрытых ловушек и принципиальных расхождений там, где меньше всего ждешь.
Он почти согрелся, но тоска одолевала, непривычная и невыносимая для того, кто привык действовать и делать. Чай на вкус отдавал чем-то горьким, и в этот момент пилот отчего-то особенно сильно и особенно бессмысленно ненавидел Верген.
- Спасибо, госпожа Танкарвилль, - Кадваль выговаривал слова, как благовоспитанный мальчик, которому только что сообщили, что он должен поблагодарить за конфету и пожелания вырасти умницей, - на самом деле, если вы торопитесь, я мог бы не задерживаться на целых полчаса. Со званием все в порядке, приставка "командор" просто значит, что именно я погоняю три звена раздолбаев, это, скорее, должность, а не... неважно. Покажете мне книги?
Это определенно было совсем не то, что он хотел бы сказать, но дело осложнялось тем, что собственным желаниям слов он подобрать не мог, и мыслям тоже, и вообще перед ними оказался беспомощен и безнадежно уныл, чего раньше никогда не бывало, от этого хотелось злиться и язвить, но это могло безнадежно разрушить всё, что до того случилось.
А, может...
- У меня, знаете, дурацкое ощущение, что я иду не тем путем, - очень серьезно признался Арфел, отставляя чашку, - пока мы друг другу хамили, было легче, а теперь я знаю, чем это кончится, если говорить без намеков - а мы оба можем себе это позволить - я буду восхищаться вашими книгами, затем вы отвезете меня обратно, и я усну только потому что реген-капсула не оставит шансов, мы оба будем сожалеть и не знать, о чем, а потом не сможем даже встретиться взглядом от этого сожаления. Вы уже чувствуете это, правда?
Он не оставил ей ровным счетом никаких шансов – и сейчас приходилось этот самый взгляд не отводить, хотя такое решение оказалось бы наиболее простым: неубедительная попытка высказать дружелюбное непонимание и полное следование озвученному сценарию в дальнейшем.
Тот самый социальный тупик. Очень вежливый.
- Воспитание и осторожность диктуют мне сделать вид, будто я не понимаю, о чем вы, - вполголоса ответила Шеала, - но… да. Я чувствую. Думаете, лучше жалеть о совершенном, чем о несбывшемся?
Мы оказались достаточно честны, думала она, для того чтоб смочь понять друг друга хотя бы сегодня – и кто знает, что принесет завтрашний ветер. Кто знает, кто и когда погибнет – может, вправду завтра – и к тому же она, кажется, уже начала, примерно с той минуты, когда наступило пропахшее можжевельником и собственной кровью перемирие.
Думала с легким ощущением паники.
В конце концов, они достаточно рационально мыслящие люди, чтоб суметь потом сохранить лицо и не превращать всё в глупую трагикомедию или фарс. Разумные и взрослые. В конце концов, если Шеала всё поняла совсем не так, она уж как-то сумеет скрыть использование имплантационного усилителя и подправить всё так, что у Арфела останется его море. Или попросту его убьет - что, конечно вариант несколько хуже, зато не оставляет гадкого ощущения собственной необъятной глупости.
- И… нет. Я совершенно не тороплюсь.
Она отставила чашку на столешницу, сделала два аккуратных шага вперед – нервы ни к черту, к чему бы сердцу так колотиться – и, пока ещё очень мягко, прикоснулась к горечи на губах. Наклоняться почти не пришлось.
Чашка упала и разбилась - старинная, наверное. Будет очень стыдно.
Вообще он рассчитывал на другое: ну вот на то, что госпожа бывший сенатор разумно согласится с его словами, они печально признают собственную беспомощность перед миром и ночью, закончат ее так, как было предсказано, и дальше попытаются с этим как-то жить. Что сейчас происходило - одно Солнце ведает, тоже, казалось бы, чего проще? Именно так и должны проходить идеальные свидания двух людей, которые собираются извлечь максимум удовольствия из встречи, именно так и должны заканчиваться, и это почти всегда подразумевается, не правда ли?
Тогда почему так странно?
Он, как полагается, ждал разрешения - и получил его, тут бы самое время рухнуть в бездну, но это...
Это, думал Кадваль, забывая выдохнуть, слишком просто.
Слишком быстро. Госпожа Танкарвилль, смуглая и золотоглазая, видение древнего и давно забытого Марса, то ли лед, то ли пустынный песок, сломала его внезапно - сложно сказать, в какой момент, может, позапрошлой ночью? - и это требовало совершенно иного подхода.
Выдохнув, наконец, он опустил ладонь на талию вергенки и сам чуть не испугался, такой она казалась тонкой, таких птиц порождала здешняя сила тяжести. Не стал ни вставать, ни торопиться, но, растягивая движения, спустил с плеча белое платье, оставляя след дыхания за скользящей вниз тканью.
Раз - два - три - четыре.
Можно закрыть глаза.
Раз - палец скользит от тонкой щиколотки вверх под колено, чтобы задержаться на мгновение. Шеала опускает ресницы и кладет ладонь на плечо.
Вздохнув и забыв сделать следующий вздох, сжимает пальцы - жест, начавшийся осторожно и бережно, все же не удается таким сохранить, и тогда прикосновение превращается в хватку – ступней оттолкнув упавшее на пол платье, она подается вперед, ощущая скольжение руки по бедру.
Два.
Так это превращается в танец.
Она слушает, как и положено хорошей партнерше, не пытаясь вести, и ощущает, кроме ритма, отголоски далекого, никогда не виденного ей угрожающего холодного торнкарнского океана - чёрный морской лёд, угрожающий рокот волны и отблески ядовитых глубоководных медуз: и что она, жалкая вергенская душа, вообще может сделать перед этим, кроме как признать свою беспомощность? Восхищается - прикасаясь губами к пульсирующему рисунку на виске, скользит ладонями по коже вдоль холодных синих линий, даже не пытаясь сбросить мешающие складки ткани. Второго шанса распробовать, вероятно, никогда больше не будет, потому она тоже принимает решение не торопиться, и, подставляя шею для поцелуя, слушает; лишь бы рассвет не наступил раньше, чем танда закончится.
Ему же кажется сначала, что это невыносимо, и кровь из прокушенной губы остается на золотой коже там, где он ее коснулся - такой танец не должен быть быстрым сразу, но терпение требует сил, которых у него нет.
Затем кажется, что от этого зависит жизнь, от того, насколько медленным и бережным может быть поцелуй под грудью, с которой соскользнула белая ткань, теперь забытая и лежащая на полу. От того, каковы на вкус ее пальцы, запястья, горькие, как можжевеловая хвоя, как медленно, но неумолимо нарастает эта волна, чтобы рухнуть и похоронить их под собой, и о том, что этот танец вовсе не нежный, но вкрадчивый, не дает забыть болезненная резкость движений.
Он начинает с самых невинных вещей, вроде поцелуя в ладонь, но затем, вроде бы и мягко, но очень крепко держа на барной стойке пробует на вкус везде, не давая ни отстраниться, ни взять реванш.
Тоже медленно. Потому что таков ритм.
В попытке не изламывать такт она почти не шевелится, даже дышит через раз – и тем более отчаянно понимает, что всё это безнадежно зря: ещё минута, может, несколько, и ничего уже не спасти. Это - наказание ничуть не хуже того, от которого Арфел уносил её на руках, слишком уж мучительно тягучий выбран счет.
Простите, думает она вслух, для танго вы еще недостаточно здоровы, но это будет ещё хуже.
В этот раз Шеала отпускает свои мысли не бережной горстью и даже не потоком – бешеной волной пылевой бури туго свитых ощущений и чувств; вжимает ногти в кожу до крови, рвется из ладоней, утратив и здравый смысл, и чувство самосохранения – пол холодный и твердый, куда-то под колено попадает осколок, но это сейчас совершенно неважно. Лишь бы удержать, не разрешая ни отстраниться, ни выбраться из-под рухнувшей волны.
Так танец превращается в спор, а спор – в войну, и круг замыкается, но в этом сейчас нет ничего плохого.
Простите. Возможно, реабилитация затянется.
Ну куда же вы так торопитесь, думает он, ловя ее у пола. Он ждал вот этого момента, считая мгновения - не для того, чтобы позволить волне похоронить его под собой, но для того, чтобы прокатиться на гребне. А здесь нужен хороший расчет. Ну куда же вы так торопитесь?
И видит в ее золотых глазах темную воду, водоворот под скалами: вот оно, поглотило ее совсем, шторм вцепляется в его плечи ногтями, шторм обвивает ногами, удивительно сильными для столь изящного сложения, шторм хочет утянуть за собой, но степень безумия, которую капитан-командор поймал влет - а так бывало до сих пор нечасто - все еще держала его на поверхности.
В бесконечном падении волны на берег.
Совершенно незачем спешить.
Дрожащие пальцы за него говорят иное, но, поймав над полом, он поднимает ее обратно, вжимая лицом в первую попавшуюся безопасную, кажется, поверхность, одной рукой - под локти, вторая на мгновение закрывает рот, может быть, просто потому что ищет укуса.
Эта золотая птица, к счастью, такая хрупкая, что любой бунт пресекается без труда (не без последствий, конечно) - и все еще требует наказания, поэтому он все так же не спешит, до синяков, до слез, до крика, не торопится. Падать еще долго.
Может быть, еще много что затянется.
Она получает то, что хотела, но совсем не так - как и всегда случалось, когда речь шла об Империи и ожиданиях – и несказанно этим фактом возмущена: где же обещанный справедливый суд? Где выговор? Ей не оставили даже права на протест, и это так хорошо, так сложно, так трудно - куда как замысловатей всего того, с чем ей вообще когда-либо приходилось сталкиваться, и потому перехватывает дыхание; укус превращается в затянутую ласку, лишенную даже намека на неиспорченность. Сдаться и подчиниться, замерев, кажется слишком скучным для обеих сторон – потому она рвется из хватки, сопротивляется и продолжает сражаться, чувствуя дрожь пальцев и ожидая, когда захватчик капитулирует, поняв, что его тактика экспансии ошибочна; потом обрывками образов то угрожает всеми небесными карами, то обманчиво обещает безупречную покорность (как и всегда случается, когда речь идет о Вергене и ожиданиях), потом – вполне искренне умоляет помиловать и обратиться к более гуманным наказаниям и, может, даже избиению, а после все-таки бесстыдно срывается в крик, едва оформленными остатками мыслей обещая настолько жестокую месть, на какую вообще способен человеческий разум, доведенный до исступления.
Когда речь идет об империи, помилование, разумеется, невозможно. Но ритм ускоряется, обманчиво смягчая наказание - он убирает ладонь, освобождая дорогу крику и обещаниям, кивает - конечно, но потом. Когда это потом наступит, он, вероятно, и впрямь уйдет на дно без возможности выбраться, но прежде, чем он ей это позволит, должно пройти еще много времени, наполненного уроками покорности от имперских захватчиков. Сопротивление, конечно, бесполезно, но сводит с ума - и от того ненадолго он разрешает ей думать, будто победа близко, прежде, чем пустить в ход пальцы, прежде, чем прикусить кожу на шее у самого затылка. Он совершенно не представляет, сколько раз еще должен заставить ее кричать прежде, чем все-таки нырнет, но точно не хочет, чтобы это прекращалось, и готов выслушать весь список угроз, несмотря на то, что от каждой перехватывает дыхание: впрочем, это последнее, о чем стоит думать. Жажда так велика, что он не справляется с ритмом, с пальцами, извлекающими часть этой музыки, ни с чем не справляется, только шипит в темноту, то ли приказывая, то ли умоляя продолжать.
Эта просьба – или приказ – вместе с сорвавшимся ритмом становится тем последним упавшим камнем, с которого начинается обвал лавины, и теперь её не остановить, не суметь даже хоть как-нибудь ослабить последствия; ещё, кажется, наутро она осипнет, но сейчас это последнее, о чем стоит думать. Не в силах контролировать свои движения и только искренне надеясь, что не разбила ничей нос затылком, она задыхается, наконец замирает на мгновение с почти жалобным всхлипом – с такой силой выброшенная на берег этой волной, несколько секунд никак не может собрать сознание обратно, чтоб хоть как-то суметь выразить желания вслух, но знает совершенно точно только одно: это заслуживает не просто продолжения, но еще и самой суровой сатисфакции.
Оружие империи, как обычно, сосредоточено в насилии, но ей есть чем ответить - эта игра заслуживает достаточно строгих мер, и потому она прекращает говорить и мыслить словами, сосредоточенно собирает силы для того, чтоб окунуть его в целую вереницу невероятно реалистичных ощущений: для того, чтоб покорять, совершенно необязательно применять силу, и это даже удобно – уметь причинить другому немного боли так, чтобы не оставить на теле отметин.
Потом кротко просит: разреши. Разреши себе упасть под волну, будет хорошо.
И будет, но хорошо ему и сейчас, а имперская самодисциплина важна и здесь тоже, хотя бы во имя будущих свершений. Побежденные часто просят остановиться на одной битве, но пощады на этот раз не будет.
Еще рано, думает Арфел, открывая эту мысль - еще рано. Иллюзорная боль топит его, погружает в черную бездну, кроткие просьбы спутывают руки, но эти испытания - для сильных духом.
Они и впрямь не знают, повторится ли это, и скорее нет, чем да, а потому: "вы никогда не забудете". А пока, сделав три глубоких вдоха, он прижимает ее к себе, снимая, наконец, с проклятой барной стойки, скользит пальцем вдоль спины вниз, обозначая невысказанное обещание с оттенком угрозы.
- Во имя вашего здоровья, - слегка насмешливо говорит имперский захватчик вслух, - нам нужна поверхность помягче. Поцелуйте меня, госпожа Танкарвилль, разве я не заслужил?
Отдышаться очень сложно – пожалуй, просто так это не пройдет, просто-напросто превратившись в требовательное «ещё» без единой секунды передышки; Шеала несколько секунд смотрит потемневшим взглядом, потом опускается и чувственно целует так, как по её мнению, он заслужил. Увлекаться нельзя - потому она постепенно поднимается вверх и заканчивает там, где он и ожидал.
Провокационно задевает бедром, напрашиваясь на ласку, и замечает:
- Пожалуй, вы правы. Мне-то реген-капсула не светит.

Путь до спальни был достаточно долгим – в программе оказались не только ещё несколько достаточно вдумчивых поцелуев, но и стесанные об стену лопатки, а последние футы она добрала и вовсе на руках, что, впрочем, не помешало хладнокровно планировать, пользуясь привилегией уметь скрывать свои мысли, когда того хочется. Капитану можно было бы простить многое – потому что действительно заслужил – но это было бы очень скучно, да и насмешка в этот перечень всё равно не входит.
И если уж говорить об уроках покорности…
Он оказался достаточно стойким, этот имперец, но, верный своим имперским догмам, слишком сильно хочет побеждать раз за разом без перерыва, не допуская даже мысли о том, что разнообразие – интересно. И если он не хочет открываться новым знаниям добровольно, придется применять силу – верная своим вергенским догмам, Шеала считает, что такие действия целиком оправданы.
Потому – не рано. К тому же, когда оно вообще настанет, это «потом», если за окном на востоке уже брезжит светлая полоса, в это время года не исчезающая насовсем, а просто переползающая с одного края горизонта на другой?
Обещания и просьбы не сработали, угрозы вызвали насмешку – что же, сделав поправку на необычную нервную систему, она все-таки применяет часть ресурсов усилителя (и к черту отчетности), собственный имплант вспыхивает, обещая игру по-серьезному - и после этого окружающий мир должен стать для него, словно обтекающая камень вода.
На постель, потом привязать за запястья к изголовью – не слишком туго, но всё равно заслужил – и, смягчая принуждение ещё одним чувственным поцелуем, превратившимся в укус, Шеала напоминает:
- Розы и решетки, помните?
И наконец отпускает его сознание, мстительно пообещав тоже никуда не торопиться.
Дважды задохнувшись, сначала от инфернального ужаса воспоминаний, а сразу затем от восторга, который после казался вдвое острее, Арфел открыл глаза - и рассмеялся. Если она думала, будто связанный он смирится или будет просить пощады, то ошибалась: впрочем, угрожал он весьма охотно, даже сразу обрисовал, что будет, когда вырвется.
Не то, чтобы это представляло какую-то серьезную проблему.
Но ведь есть ситуации, когда лучше признать себя беспомощным, раз уж времени осталось так мало. Позволить себе не утонуть, нет, но нырнуть вниз, в темную воду, требовать еще и обещать еще. Некогда сейчас думать, сможет ли он эти обещания исполнить.
Нырнуть и биться у самого дна, задыхаясь, позволяя обещаниям стать все более сбивчивыми, теряя слова, рассудок и память.
И потерять окончательно, чтобы стать волной. Вырвать руки из пут, смести мучительницу, накрыть собой и исполнить обещания по очереди, даже одно из самых жестоких - и он готов будет поклясться, что точно не вспомнит, что делал.
Только совершенное и такое же совершенно черное безумие, не позволяющее ни оторваться, ни прекратить, ни даже заметить нарастающие от края неба золотой утренний свет. В какой момент тьма рухнула сверху и похоронила его, он тоже не вспомнит.

- Вы такой милый, - сказала Шеала тогда, когда обрела способность говорить, а также дышать и мыслить в принципе.
Любые ожидания более чем оправдались, так что вместе с усталостью и болью по телу растекалось приятное чувство эйфории, но, к сожалению, роскошь в виде хотя бы нескольких часов сна прямо тут они позволить себе не могли, хотя очень хотелось. Все так же без торопливости и спешки пришлось приводить себя в порядок - пользуясь тем, что ночь вроде как ещё почти не закончилась, она с явным удовольствием расчесала светлые волосы (хотя, по правде, даже поднимать руки лишний раз было тяжело и лень), а потом педантично разглаживала воротник вернувшей белизну рубашки на расцарапанной шее.
Потом Шеала с сожалением глянула в посветлевшее небо за окном и сказала, не скрывая сожаления:
- Я бы с удовольствием посвятила этому всю ближайшую неделю. У меня есть пара идей.
Но стоит сделать шаг наружу, к восходящему солнцу – и всё станет по-прежнему; но хорошо, что речь уже не идет про невозможность взглянуть друг другу в глаза, так что сожалеть не о чем.
- Я бы предпочла об этом не распространяться, - спокойно глядя капитану в глаза, Шеала остановилась на площадке перед глайдером: может, хотела урвать себе ещё лишнюю минуту перед тем, как все окончательно станет по-прежнему, - не хочу, чтоб у вас были проблемы, Кадваль.
Осознание того, что все закончилось, было почти болезненным. Да, смотреть в глаза оказалось определенно проще и совсем нетрудно, но вот тоска только усилилась: чего-то этому утру определенно не хватало, и капитан Арфел никак не мог понять, чего именно.
Но напоследок почти обиделся.
- Только ради вас, я не стану включать это в список новостей для подчиненных, - Кадваль слегка дернул уголком рта, вздохнул и - пока еще не стало по-прежнему, осторожно (в противоположность всему остатку ночи) привлек к себе госпожу бывшего сенатора. Чтобы зарыться лицом в прохладные темные волосы, нужно было приподнять ее над полом, что он и сделал.
- Недели было бы мало.
- Пожалуй, - Шеала, вздохнув, зажмурилась.

Сигнал нейроимпланта застал Шеалу в одной из самых сложных асан – в попытках отвлечься и не впадать в глубины печали она занимала себя, чем могла, раз в этот неожиданно спокойный день (к счастью) оказалась никому не нужна.
Проснувшись сильно за полдень, ещё и по собственной воле, она некоторое время вдыхала тревожно чужой запах с подушек, непривычно для себя колеблясь перед тем, как отправить постель на стерилизацию; потом встала и попыталась жить как раньше, но поранила ступню о не замеченный роботом-уборщиком осколок чашки, после чего долго и неплодотворно ругалась в пространство, потом случайно уронила и разбила уже свою – остатки кофе было очень жаль, но от бессмысленных разрушений стало чуть легче. Решения предыдущего дня вызывали легкую тревогу – нет, было хорошо, но даже слишком, и как теперь суметь выдержать прежний нейтральный тон взаимодействия и не испортить сотрудничество? И не испорчено ли уже оно? Не выставила ли она себя полной идиоткой? Зная за собой склонность к рефлексиям, госпожа бывший сенатор предпочитала действия размышлениям: для начала сорвалась на домашнем ИИ и отчитала технику, сегодня отчего-то слишком медленно заряжавшую свои солнечные батареи, потом сорвала первую попавшуюся ассистентку сената с какого-то совещания для того, чтоб бессовестно отправить её по личным делам за коробкой цикория, после сделала запросы в несколько лабораторий, а потом, щурясь на затянутое золотистой дымкой солнце, принялась приводить себя в порядок с помощью неойоги.
Обычно это помогало, но сейчас мысли то и дело утекали не туда – в основном завиваясь вокруг идеи о том, что недели оказалось бы мало, и это ещё без размышлений над возможностями курунты, и том, что книги она так и не показала. Так что зов Сабрины в чем-то оказался кстати – и звучала она сегодня сурово и сосредоточенно.
- Есть разговор, - без приветствия начала она, - ты как, свободна?

Сенат всегда собирался на правилах Филиппы, и все его участники невольно привыкали к её манере, основывая на ней стиль жизни. Потому, даже обладая способностью связываться дистанционно через добрую половину Вергена, они все равно для важных бесед встречались лично – хотелось бы думать, что для того, чтоб похвастаться нарядами, но в некоторых случаях такой вывод был бы невероятно опрометчивым.
Глевиссиг была затянула в экзоброню для межпланетных перелетов, и хмуро дула на чашку с чаем.
- Дерьмо, - сказала она, поднимая глаза, - эти все травки. У тебя есть коньяк?
- А как же перелет? – напомнила Шеала, не выпуская шлема из рук.
- Вот ты и поведешь.
Членам сената согласовывать вылеты было не с кем, и потому уже спустя какие-то несчастные четверть часа они уже выходили на орбиту – Сабрина, развалившись на пассажирском месте, хмуро прихлебывала из ваккумной суренки виски с каплей чая и искоса поглядывая на удаляющиеся лесные массивы, где-то среди которых прятался её дом.
- И куда мы летим? – осведомилась Шеала, смаргивая остатки отчетов ИИ с сетчатки: этот корабль не был оснащен теми системами, к которым она привыкла на своем собственном, и с непривычки управление раздражало.
- Хочу кое-что показать. Прокладывай маршрут к заводам. Посрать на имперцев, мало ли куда мы отправились уединиться, сейчас они не будут следить, своих бед хватает.
Они перешли на вторую скорость, отрываясь от атмосферы, вывернули в аккуратную кривую и вошли в червоточину неподалеку Дол: легкий звон в ушах после обратного отсчета, после – сразу другие созвездия и тусклый свет звезды сквозь слои космического мусора, за многие годы организовавшего на планетах кольца похлеще, чем у легендарного, давно забытого Сатурна.
- Заворачивай! – приказала Сабрина, и грязно выругалась, облив себя липким напитком.
Шеала послушно отдала команду выводить корабль на низкую орбиту ближайшей планеты – в оптике потемнело из-за грязных газовых облаков, ориентироваться здесь всегда нужно было по приборам. Они пролетели около тысячи миль, после чего Глевиссиг прежним командным тоном распорядилась:
- А теперь зависни.
Сквозь желтоватую муть атмосферы было сложно разобрать хоть что-либо, и тогда в ответ на всё более недоумевающий взгляд, который было не скрыть за шлемом, она смилостивилась:
- Пока вы там развлекались на Шаэрраведд, я отправилась сюда и долбанула по ним антиматерией.
Шеале пришлось помолчать добрую минуту, после чего она осторожно переспросила:
- По заводам?
- Не тормози. По этой дряни. Как имперцы её, кстати, обозвали в своих бумажках?
- Туманники, - рефлекторно ответила Шеала, потом снова помолчала несколько секунд, - мне никто не сказал, что они пробрались и сюда. Ну и как?
- Полюбуйся сама.
Шеала пожала плечами, вывела отчет георазведывательных датчиков на сетчатку, долго просматривала столбцы цифр и проекции.
- И ничего, - резюмировала она.
- Ни хера, - Сабрина кивнула, - мы потеряли три корабля, две мои лучшие ведьмы в коме, а эта дрянь как стояла, так и стоит. Есть идеи? Что там узурпаторы думали с ними делать?
- То же самое, - растерянно пробормотала Шеала, - то есть, как это – ни хера? Совсем никаких повреждений?
- Ну, какие-то есть, - мрачно ответила Глевиссиг, - но, знаешь, даже речь не идет о том, чтоб это стало панацеей. Третья полоса заводов встала полностью, пропала добрая сотня тысяч работников, и думаю, учитывая, что эта дрянь творит, они все уже мертвы. Понимаешь, чем это нам грозит?
- Понимаю, - Шеала поколебалась, - я должна рассказать об этом имперцам.
- Не смей, - Сабрина недовольно фыркнула, - Филиппа запретила. Мы не сможем объяснить ни то, откуда у нас заряды с антиматерией, ни сами заводы. Ты же понимаешь.
- Но…
- Вообще никаких «но». Не знаю, внуши им как-то, что стандартные средства уничтожения не работают, и пусть думают - херачить по площадям это их призвание, авось до чего додумаются. Что там Ассирэ?
- Ассирэ работает надо всем этим, - сухо заверила её собеседница, - ладно. Хорошо. Я услышала.
- Вот и развлекайся, - мрачно подытожила Глевиссиг, - давай домой, хватит с меня этой фигни, даже смотреть тошно.
- И зачем только летали, - заметила Шеала.
Сабрина отчего-то посмотрела на неё достаточно пристально, но ничего не ответила.

Над этим неоднозначным приказанием Филиппы Шеала думала достаточно долго – посадив корабль на северной части Вергена по желанию Сабрины, перебралась в свой, после коротких колебаний приняв решение действовать: необходимость «как-то внушать» вполне коррелировала с желанием отправиться к имперцам, а уж как-то держать лицо и спокойно смотреть в глаза, не пытаясь этими самыми глазами не сожрать заживо, она сможет. Обещание выяснить что-нибудь о туманниках после этого короткого разговора с Сабриной оказалось совершенно невыполнимым - то есть становилось абсолютно ясно, откуда Филиппа в курсе их поведения, и, конечно, обидно, что она не удосужилась сообщить об этом Шеале, но теперь хотя бы примерно становилось ясно, почему.
О том, что возникла заминка при передаче последних военнопленных, Шеале тоже никто не сообщал, потому она пребывала в относительном спокойствии, без спешки раздумывая о том, как половчей пытаться намекнуть, ни о чем не соврав, об такой устойчивости туманников. Арфел, помнится, обещал сообщить, как только у него появятся данные - но то ли результаты анализа запаздывали, то ли капитан так долго отсыпался в реген-капсуле.
Ответы из астрономической лаборатории тоже запаздывали, но стоило надеяться на отчет от них в ближайшем будущем – и, в конце концов, то, почему Стелла стала красной, сейчас в свете открывшихся обстоятельств являлось совсем не самым важным вопросом.
Так и не сменив экзоброню на платье – не танцевать идет, к превеликому сожалению – Шеала припарковала глайдер впритирку к цикориевой клумбе, мельком глянула на небо, так и не расчистившееся от мутной дымки, а к вечеру ещё и поблекшее до какой-то выгоревшей белизны, и решительно шагнула внутрь здания, надеясь выяснить что-то полезное.