- Никто за нами не придет.
Не то чтобы это было открытием, и не то, чтобы стало мантрой, но в какой-то момент стало совершенно ясно – на помощь надеяться не стоит. Прийти ей было неоткуда и, наверное, незачем – как бы ни хотелось верить в обратное, новый мир, взглянувший в лица чародеев глазами юного короля Радовида на ступенях амфитеатра в Лок Муинне, не оставлял простора для фантазии. Их убьют сегодня, или, может быть, завтра, а если судьба будет совсем уж немилосердна – через месяц они будут умолять о смерти сами, и встретят её, как избавление.
Реальность была неприглядной, пахла помоями и нечистотами, тянула морозом от сырых стен, накрепко пропитавшихся запахом плесени, обосновавшейся в легких и мешающей вздохнуть полной грудью. Немного спасало то, что тюрьма была не очень большой, а свои служебные помещения охотники предпочитали отапливать столь любимым им вечным огнем, но всё равно, учитывая осень – или, может, уже наступила зима, и снег глазурью укутал башенки Оксенфурта – Шеала мрачно предрекала им скорую смерть от острой пневмонии, и это если удастся избежать заражения крови и гнойных воспалений.
Пока везло – относительно, как вообще могло везти в подобных обстоятельствах – но ладно как, вопрос в основном стоял в том, зачем им везло. В этом не было никакого смысла, потому что…
За ними никто не придет.
Это было ясно математически точно. Поначалу, когда их только поймали – по сути, этот момент вышел глупо и гордиться тут было нечем, позорная недооценка человеческой глупости – Шеала надеялась, что нильфгаардцы выполнят свое обещание, не глядя на некоторые возникшие сложности. Но дни проходили за днями, складываясь в недели и, наверное, месяцы – после того, как ей во второй раз загнали иголки под ногти, Шеала прокляла любые надежды.
По-настоящему везение проявилось только в одном – в том, что их с Нерис оставили вместе, как и поймали, не став разводить по разным клеткам. То ли в тюрьме не было свободных мест – иногда, когда их конвоировали в допросную, она мельком видела за решеткой кого-то из коллег, но чаще – совершенно незнакомые лица, явно крестьянские, не тронутые печатью образования, даже не обязательно магического – то ли решили таким образом сломить гордый чародейский дух, пытаясь доказать, что из великой чародейки можно превратиться в никого, кому даже своя персональная камера не была положена.
Но это было очень хорошо.
Иногда, очень-очень редко, когда они, продрогшие и замерзшие, кое-как согревались друг о друга и наконец засыпали, стараясь не шевелиться – иначе становилось больно – Шеала видела хорошие сны. Потом, проснувшись, боялась к ним даже прикасаться, откладывая на потом – не вспоминала даже тогда, когда ей выкручивали руки, предвосхищала намного более тяжелые времена, тогда воспоминания об этих снах, возможно, могли стать последним утешением. Но с каждым днем держаться было всё сложнее.

К концу одного из дней на её спине появилось несколько грубых ран от хлыста, кровь из которых не прекратила сочиться даже к ночи, это было не слишком хорошо, и могло потянуть за собой поганые последствия – тогда, неловко нащупывая замерзшими пальцами бугры и намечающееся воспаление, Шеала безразлично отметила, что это начало конца, и заботиться об отсутствии нагноения уже бесполезно.
Это и заставило её говорить – когда из-за угла начал доноситься храп надсмотрщика, не слишком успешно проведшего сражение с бутылкой вина. Ну а что – холод, нужно как-то беречь свое здоровье.
- Помнишь, нас однажды вели по нижнему коридору? Там в одном месте, у дверей, у стены другая кладка. Это эльфская работа, я уверена, - стараясь не шевелиться и, одновременно, не прикасаться ни к чему спиной – рубище, прикрывавшее раны, было тоже не слишком чистым, да и уже порядочно истрепалось, чародейка говорила тихим-тихим шепотом, - это проход в старые подземелья, я уверена. Оксенфурт построен на эльфских дворцах. Нам нужно попытаться добраться туда и спуститься вниз.
В конечном итоге, быстрая героическая смерть от клыков какого-нибудь трупоеда была намного предпочтительнее, чем ужас без конца в этой тюрьме.

Шеала пожала плечами. По правде, она не относилась к этим охотникам так уж всерьез: те, разумеется, вылавливали кого-то там, пытающегося колдовать, но так в Новиграде было уже очень давно, это не мешало настоящим чародеям иметь в городе поместья, и она относилась к новым веяниям очень скептически. Конечно, та бойня, которую устроил Радовид в Лок Муинне, до сих пор являлась ей в кошмарах, но, с другой стороны, если выходишь из подобной преисподней не то что живой, а ещё и вдоволь насладившись известием о сладко свершившейся мести, невольно начинаешь верить в собственное бессмертие.
Вот о чем-то таком она думала и сейчас, с кивком цепляя пальцами свежую, хоть и вызывающую некоторое сомнение относительно чистоты места приготовления выпечку.
- Пожгут и перестанут, - невнятно ответила чародейка, роняя крошки, - что, в первый раз, что ли.
Они пропустили несколько повозок – кажется, местные нелюди смекнули, к чему дело идет, и выбрали жизнь поплоше, зато спокойнее, и спешно уезжали из города. Такими темпами Радовид вскоре добьется того, что налоги будет платить некому – хотя, возможно, поднявшийся боевой дух идиотов сослужит ему неплохую службу в попытке встать лицом к лицу с Нильфгаардом.
- Надо бы закончить тут, на севере, еще какое-то количество дел, - понизив голос, сказала Шеала, - потом можно будет тоже собирать вещи. Хочу к морю, в Назаир или Метинну. У тебя есть какие-то планы?
Нерис пожала плечами, присаживаясь на ступеньку лестницы.
- Наверное. - так же негромко откликнулась она, шурша бумагой, в которую были завернуты булочки. - Мне предлагали работу на юге. Друзья. Может, время принять предложение. Если осядешь в Назаире или Метинне, будет здорово. Я смогу навещать тебя.
Она вгрызлась в плюшку, осыпала крошками куртку и, пожевав, прибавила задумчиво:
- Если захочешь.
Шеала улыбнулась уголком рта и присела рядом.
- Конечно.
Они какое-то время сидели молча, наслаждаясь творчеством последнего в городе пекаря, а потом почти под ноги вдруг вывалилась процессия, которая могла бы выглядеть забавной, но казалась странной. Вначале грузно бежала бледная, как известковая стена, бородатая краснолюдка (за недолгое время, проведенное в Аэдирне, Шеала худо-бедно научилась их отличать от краснолюдов) в нижней рубахе, следом сосредоточенно семенил, подбирая штаны, лопоухий низушек, а замыкала шествие растрепанная низушка с длинной, кривой и ржавой спицей в правой руке.
- Мужа увела! Мужа! Ушел к грязной бабе!
- Да не знаю я тебя! – голосил низушек, - окстись, оканная!
- Пошла нахер! – басом в унисон голосила краснолюдка, - погань проклятая! Сумасшедшая!
- Воняет! От тебя воняет, грязная баба! – завывала низушка и угрожающе размахивала спицей.
Вмешиваться в семейные ссоры, какого бы состава не была семья, казалось чистой воды безумием даже для людей, вдвоем разрушивших Ложу, так что Шеала только стряхнула крошки с одежды и отвела глаза от балагана. Это не уберегло – низушка вдруг споткнулась прямо перед ними, кубарем полетела на мостовую. Вымокшая, измазанная в осенней грязи, она поднялась и, глядя на ступени под ногами чародеек, вдруг молниеносно, как умеют только безумцы, прыгнула вперед, размахивая своей спицей.
- Ведьмы! – заверещала она, - бляди немытые, мужа увели! Ведьмы!
Если бы не ступени, они обе без труда бы просто отшатнулись, а там поступили бы так же, как краснолюдка с низушком – торопливо затесались бы в толпе, потому что быть объектом внимания сумасшедшей – ещё то удовольствие. Но ситуация складывалась из рук вон глупо, а получить ранение спицей в живот сейчас означало медленную и поганую смерть, потому что врачи…
Впрочем, об этом всем Шеала совершенно не думала, рефлекторно поступая так, как привыкла.
Остановись. Уходи домой. Тебе здесь очень скучно.
Низушка остановилась, под каким-то нездоровым углом склонив голову, спица подрагивала в трех дюймах от колена Нерис.
- Ведьмы! – вдруг снова закричала она так, что уши заложило, - люди, да что же такое деется, ведьмы!
- Заткнись, - передернувшись, зашипела чародейка, - ты…
- Веееедьмыыыы!
Плохо, что неподалеку было факельное шествие – не успели они и моргнуть, как в переулок заглянули несколько охотников, сменивших свои красные одежды ордена на лихо заломленные треуголки с пестрыми перьями.
- Ведьмы, люди, ведьмы! – с ленцой подхватил кто-то зычным басом.
- Мы добропорядочные горожанки, - возразила Шеала с достоинством, - а эта безумная клевещет. Обвинения облыжны.
- Мы разберемся, - почти ласково произнес один из охотников, - разберемся.
Убегать в таких условиях означало подписать себе приговор, а эти ребята выглядели не менее адекватными, чем городская стража – всегда удастся договориться, подумала Шеала, без особой пока ещё тревоги позволяя себя увести.
Охотник весьма вежливо взял её под локоть жестом, больше подобающим галантному кавалеру.
На груди у него, растрачивая остаточные эманации, под одеждой все ещё подрагивал неприметный медальон.

Шеала глубоко вздохнула, и тут же пожалела – движение отозвалось в спине тупой болью.
- Нужно раздобыть иглы, - ответила она одними губами.

Шеала держалась лучше, но в том не было её заслуги – скорее, вина. Шеалу придерживали чуть на потом, портя ей шкуру немного слабее сестер, чьими именами не была устлана дорога в пекло для целой северной половины континента - если говорить о чародеях.
То ли слуги Вечного Огня таким образом благодарили одну из тех, благодаря которой произошла бойня в Лок Муинне, послужившая началом конца – то есть, с их точки зрения, это, разумеется, был рассвет и начало новой многообещающей эры; то ли просто берегли для каких-то более важных чинов, как вассалы берегут для своего лорда самого жирного поросенка. В том, что её заколют и подадут кому-то влиятельному на стол, как жаркое, Шеала не сомневалась – но пока что они тянули. Так, даже пытали слабо, вполсилы – по крайней мере, она пока ещё могла ходить и худо-бедно шевелила пальцами. За помощью к Нерис пришлось обратиться хотя бы потому, что ее подвергали этому удовольствию только один раз и не спешили повторять опыт.
А хорошие идеи не всегда приходят вовремя.
Это всё бессмысленно, иногда думала Шеала, когда их в очередной раз конвоировали из камеры в допросную, а потом, нередко поодиночке и в разное время – обратно.
Бессмысленно, нечестно, невообразимо. За ними никто не придет, они не смогут сбежать, все попытки обречены на провал и приведут к продолжению мучений; им не дадут умереть, они обречены здесь находиться бесконечно и угасать в холоде и сырости, погибать медленно и в страданиях. Мыслям этим, поганым и противным, как просачивающиеся сквозь щели крысы, как плесень в мокрых углах, не было конца, с каждым днём становилось всё хуже и хуже – чародейка сопротивлялась исключительно из врожденного упрямства, высказывала вслух предложения, пыталась думать, но всерьез уже не верила.
В то, что у них что-то получится.

А потом Нерис принесла иглы. Доставшаяся Шеале была влажной от крови и все ещё теплой – как мы докатились до такого, как умудрились в это вляпаться, холодно кружилось у неё в голове. Шеале было смертельно стыдно за эту чужую боль – хотя своей тоже хватало – стыдно оттого, что подобные методы уже не вызывали содрогания, а только притупленную радость: неужто вышло? И тогда холодок оцепеневшего смирения чуть треснул. Нужно было постараться. Раз все равно умирать – нужно бороться, нужно стараться, даже если ты это повторил себе уже столько раз, что в словах не осталось смысла.
Хорошая, толстая игла. Наверное, такой пытать – одно удовольствие. Шеала зажмурилась, в красках представив, что случится, если они поменяются местами с палачами. После того, что ей устроили сегодня, по-прежнему трясло – руки, ноги и шею, скручивало спазмом живот, хуже всего было то, что эти дегенераты всерьез верили, что подобные вещи способны излечить от ведьмовства и наставить на путь истинный. С фанатиками – сложней всего, с ними невозможно договориться и им не получится угрожать; она была готова на различные унижения, если бы в них только был смысл, но его не было.
Остается только один вариант – придется убивать.
Она попыталась перехватить иглу пальцами, чтобы добраться до замка на кандалах и попробовать расшатать замок, но довольно быстро прекратила эти попытки – слишком шумно и слишком бесполезно. Может быть, выдастся день, в который кто-то из них сможет шевелить пальцами лучше. Даже если они избавятся от кандалов, с такой координацией не приходится и мечтать о том, чтобы колдовать. Да даже если им в руки попадут ключи, удастся ли открыть замки?
Она осторожно спрятала иглу в щель между камнями.
Поборники Вечного Огня пытались их растоптать, уничтожить не только физически, но и морально. В какой-то момент Шеала совершенно искренне призналась в том, что все её чародейские занятия сводятся к нечистым связям с чертями и демонами, накрепко позабыв про все остальные знания, полученные в течение долгой чародейской жизни.
Жрецы были уверены, что борются с нечистой силой, а на деле боролись с цивилизацией, наукой и медициной, пытаясь обрушить человечество на сотню лет назад. Это вызывало приступ злости, а злость возвращала к жизни.
- Придется убивать, - едва слышно прошелестела Шеала, - после Риссберга мы знаем, как. Осталось придумать, когда.

Легко только однажды. Когда ты в самый первый раз заглядываешь смерти в глаза, думаешь: или пропал, или король. Потом как-то так случается, что выживаешь, потом ещё и ещё.
Поэтому легко не было.
Чем дальше, тем реже начинаешь верить в то, что существует какое-то везение, удачный момент и случай – пожалуй, не осталось в мире больше богов, в которых Шеала верила и к которым сейчас могла воззвать, молясь об удаче. Надежда умерла, не родившись, горчила под языком и гнила в воспалённых ранах: не надеждой и случаем, так своими умениями, но всё равно стоит попытаться. Умереть – так в схватке, с высоко поднятой головой, а если удастся сбежать…
Нет, в это Шеала даже не верила, но не могла дальше умирать тихо и покорно. Они ежеминутно, ежедневно портили их, подводили к краю, после которого нельзя повернуть назад и вернуть как было – ещё одна неосторожная пытка, и подвижности пальцев уже не вернешь никогда, пара сеансов в компании с дочкой дворника – и кровоизлияние уже никогда не позволит колдовать. Их убивали, намеренно, глупо и невежественно, и терпеть это было больше невозможно.

Холод ледяной колодезной воды был мучительным. Это только кажется, что, осознавая то, что это – в последний раз, становится легче. Легче не было.
Было устало, холодно и мучительно.
А может, не в последний?
А может, их бросят обратно в камеру, посадят на цепь и будут терзать невероятно долго?
А может, они уже умерли, и это – заслуженное посмертие, которое будет бесконечным?
Все воспоминания о предыдущей, неспокойной, но сытой и довольной жизни подернулись пылью, выцвели, как засохший цветок, на который часто падают солнечные лучи, стали блеклыми и неверными, казались разорванной столетней тканью, рассыпающейся в пальцах.
Шеале, к счастью, почти не снились мучительно хорошие сны – только раз, когда она почувствовала себя спящей принцессой из сказочного замка, истлевшей и покрывшейся паутиной задолго до того, как мирное и грязное течение жизни в нём нарушили двое пришельцев. Видела со стороны их лица, полные жизни, когда они заглянули в опочивальню искать что-то; кажется, тогда во сне зашлась в сдавленном рыдании, но быстро позабыла, от чего.

Было устало и тяжело – такое переохлаждение неизменно приведет к воспалению легких, к счастью, им давали достаточно хлеба с плесенью, так что оставался призрачный шанс на выживание. Шеала машинально отмечала эти факты, слабо сжав руку в ответ – помимо того, что почти не оставалось сил, она суеверно боялась ставить какую-либо точку, даже для себя. Если не получится в этот раз, и по какой-то случайности они выживут – то будут пробовать ещё раз, и ещё.
Может, они не зря пытаются?
Шеала уголком растрескавшихся губ бледно и зло улыбнулась конвоиру. А может получится – у него толстая, покрытая двухдневной щетиной беззащитная шея, и кадык движется вверх-вниз. Может, получится – а потом Нерис все-таки сумеет добраться до своего нильфгаардца. О себе и своем думать не могла - это не придавало сил, а только пыталось обрушить в бездну.
А может, получится.
Выходя следом, Шеала замешкалась, из-под слипшихся грязных ресниц окинув быстрым взглядом мир вокруг. За углом скучали охранники, тюремщик громко сопел, застегивая замки, потом звякнул ключами, прикрепляя их к поясу – скосив взгляд, чародейка постаралась на всякий случай запоминать все подробности.
Потом получила болезненный тычок в спину и послушно пошла.

Надзиратель замыкал их короткую цепочку, Нерис шла первой, Шеала – следом. Сложно было, учитывая усталость, слабость и измождение, идти ровно, а тюремщик наслаждался, награждая их пинками за каждую невольную заминку.
- Быстрее! Быстрее, курвы! – вовсю веселился он. Многие здесь, как понимала Шеала, верили в Вечный Огонь не больше их самих, а попросту нашли работенку себе по душе. Где ещё можно законно издеваться над людьми, жечь, грабить и насиловать, прикрываясь благими целями?
В одном из коридоров, тёмном и освещенном только одним факелом – он соединял одну часть крепости с другой и находился так низко, что в углах проступала вода – чародейка почувствовала очередной болезненный тычок, пришедшийся куда как ниже спины. Момент был подходящим – в частности потому, что здесь было негде притаиться охранникам, они все предпочитали сидеть чуть выше, в тепле – но нужно было как-то его отвлечь.
И она решилась на блеф.
- Давайте… договоримся.
Круто развернувшись, она остановилась, едва устояв, когда надсмотрщик врезался в неё. Его темные неприятные глаза смотрели снисходительно, сверху вниз, глубоко в них Шеала заметила ленивые искры интереса.
- Умоляю. Я готова на что угодно.
Она знала, что это не помогло тем, кто додумался договариваться раньше – сначала она слышала всю эту дипломатию, потом – крики, а потом их пытали точно так же, с прежней силой. Глупо надеяться на то, что всё в этот раз пойдет не так, когда ты опытная чародейка, но когда это мужчины могли оценить чужой ум, когда перед ними мелькает обнаженное тело? Пусть грязное, зато покорное.
Он слабо, но заинтересовался – ей пришлось ещё какое-то время сиплым шёпотом убеждать в том, что согласна выполнять любые приказы, самые разнообразные вещи, а почему сейчас – так это чтоб ни с кем не пришлось делиться; в конце концов, он заколебался, а потом согласился и решил не мешкать.
Всё шло совсем не так, как она представляла – в мгновение ока Шеала оказалась впечатана лицом в сырой холодный камень, отстраненно отметила то, что здесь странная кладка, похоже, эльфская – чужие руки грубо рванули и без того убогое одеяние, стянув с плеча, пальцы больно впились в кожу, а грубые прикосновения ранили. Чародейка закрыла глаза, молясь о том, что её будет достаточно, чтобы он отвлекся хотя бы на мгновение - дав возможность Нерис действовать.
Лишь бы у неё получилось.
Лишь бы у неё хоть что-то получилось.

Мир в последние дни – недели, месяцы – был словно в тумане. Шеала не ощущала почти никаких эмоций – затянутая пеленой боль, затянутые пеленой периоды, когда почти ничего не болело; туманные сны, туманные часы бездействия в сырой камере, туманная и тупая боль сейчас – ее отсутствие принесло смазанное, почти несуществующее облегчение.
У неё получилось.
Кровь пульсировала в висках – тяжело, часто; Шеала, прислонившись к стенке, сквозь ту же пелену смотрела на то, как разлетаются брызги крови, не в силах почему-то пошевелить пальцем. Задерживала дыхание, зачем-то – суеверно? – пытаясь прожить чужую смерть, пройти её полностью, убедившись в том, что тот не найдет пути назад. И сейчас мир кружился.
Чародейка прижала ладони к щекам – ужаса не было, не было страха от того, что что-то шло не так – слишком много крови, она заметна, она сразу их выдаст… впрочем, если бы самого их существования было бы недостаточно для приговора, это хоть что-то бы да значило.
Металлический привкус стыл на языке.
Наконец оторвавшись от стены, Шеала неуверенно сделала шаг вперед – переступила ручеек крови, с трудом прокладывающий себе дорогу среди высохшей грязи и остатков гнилой соломы. Ей казалось, что он сейчас вздохнет, поднимется, вытрет кровь и сотрет их в порошок – будет мстить долго, страшно и с удовольствием.
Он не вставал. Не дышал.
Только Нерис всхлипывала.
Скорее зная, что так нужно, чем действительно ощущая необходимость – все чувства давным-давно подернулись плесенью и застыли в замшелости - Шеала перехватила руки, перепачканные в крови и грязи.
- Ты спасла нас, - охрипнув до сиплого шепота, больше похожего на шелест – крысиный шорох в углу камеры – чародейка потянула за собой. Торопливо, поддернув сползающую с плеча рубашку, отерла левым предплечьем - кровь, и грязь, и слезы.
- Ты нас спасла.
В висках стучало – тяжело и нездорово, не собираясь прекращать; отшатнувшись, Шеала сразу же оперлась о стену, скорей упала, чем опустилась на колени, лихорадочно трясущимися руками шаря по теплому, мокрому телу. Он хорошо ел, хорошо одевался, вдоволь спал в тепле – не как они – но умер, а они были живы, и это была победа, хотя пока не ощущалась.
Может быть, потом, если им по каким-то причинам удастся пережить эту победу.
- Помоги… я не могу его перевернуть.
Пальцы окрасились красным, стали липкими и непослушными, с каждым мгновением начиная дрожать всё сильнее. Казалось, что каждое движение вызывает ужасающий шум – звон цепи как набат, шлепки босых ступней – грохот; но пока что им везло.
Времени было мало.
- Ключи.
Едва не уронив находку обратно в липкое, мягкое, грязное, чародейка неловко перехватила непослушными пальцами. Торопливо вставила в скважину – не подошло, ключ застрял, едва не сломавшись, и те мгновения, которые она пыталась освободить его, казались чем-то невообразимо ужасным, хуже брызг крови и бессилия; а потом ключ наконец выскользнул на волю.
Столько всего должно совпасть так, чтобы им повезло – как с этим ключом, который попросту мог сломаться, и тогда они обе оказались бы в ловушке без выхода. Как сделать так, чтобы не промахнуться ни разу, чтоб каждый шаг казался верным?
Шеала провела ладонью по лицу, пытаясь очнуться от стянувшего её по рукам и ногам липкого морока, заменявшего реальность, пальцы дрожали – сильно, как у больного – и ключ оставлял блестящие синие царапины на покрытых свежей, тонкой пленкой ржавчины кандалах.
Замок щелкнул, открываясь – чародейка прокусила губу до крови и не заметила. Принялась перебирать другие ключи – их было много, длинных и коротких, блестящих, грязных, покрытых мягким зеленым налетом и прогорклым жиром. Связка оказалась тяжелой – неловко покатав её в ладонях, Шеала решила, что с ней стоит не расставаться.
Третий ключ подошел к её оковам, хотя тоже едва не сломался на повороте – а сама чародейка чуть не вывихнула запястье.
- Идем, идем! Нужно выбираться. Куда-то вниз. Сверху нас точно убьют. Я пойду первой.

Рывок вырвал Шеалу из полубредового забытия, в котором было слишком мало торжества от удачного побега и слишком много мрачных, почти рефлекторно текущих мыслей: они вдвоем сбежали, но не спаслись, долгие часы в ледяной воде грозят переохлаждением, а попавшая в раны и гноящиеся порезы грязь обеспечит заражение крови, лихорадку и гангрену; то, что канализационные стоки куда-то исчезают, не значит, что они смогут выбраться отсюда - тихое умирание среди отбросов представлялось то ли вырванной напоследок победой над охотниками, то ли возможностью выбрать из двух плохих концов тот, что лишь немногим лучше другого. Цепляясь за остатки осознанности в собственных мыслях и спасаясь тем, что когда-то было ее знаниями, чародейка совершенно не учла того, что здесь, внизу, в темноте тоже есть своя жизнь – недобрая и враждебная к чужакам, представляющимся им не столько агрессорами, сколько пищей. Против таких не помогали иглы и кинжалы – иногда разве что срабатывала магия, которой у них сейчас не было. Шеала замерла, пытаясь разглядеть, не почудилось ли им обеим – почти кромешная темнота иногда играла с разумом дурную шутку, подсовывая ему видения, не имеющие отношения к реальности.
Первую минуту было тихо, но потом донесся плеск воды, словно кто-то в темноте шлепал по грязи - не медленно, как сбежавший обессиленный пленник, и не тяжело, как преследующий его стражник: на мгновение решив, что Охотники их настигли, чародейка поняла, что боится этого больше, чем какого угодно подземного пласкуна или живого утопленника, и только тихо-тихо вздохнула, поняв, что это не они. Огоньки мелькнули ещё раз – не только отражая те малейшие частички света, которые здесь были, но ещё и фосфоресцируя нездоровым красноватым цветом, это были чьи-то глаза, видоизменившиеся под действием обстоятельств и подстраиваясь под условия.
В хорошие времена для уничтожения одного такого требовалось всего лишь две горсти огня или несколько метких ударов хлыстом, когда-то она не ценила того, с какой простотой могла добывать силы и как легко и изящно тратила – сейчас, стоило только подумать о магии, уже доступной, но всё равно не возможной, Шеалу скрутило в ужасающем спазме, бесплодном, сухом и мерзком.
- Это чудовище, - прошептала она, разогнувшись и пытаясь подавить кашель.

В темноте мелькнули ещё огоньки, и еще – чуть дальше. Кажется, чародейка начала понимать, почему стражники не спешили их преследовать здесь – попросту экономили ресурс, сочтя, что фауна разделается с беглянками сама. Это должно стать правдой - но теперь было почти безразлично.
В голове Шеалы не вызрел ни один из хитроумных планов – силы закончились где-то там, наверху, и она стояла в темноте, не шевелясь, почти не дыша и стараясь не издавать ни звука, а сумрак со всех сторон расцветал шарканьем, плеском и шорохами. Если б можно было выманить жителей канализации наверх, к людям – вот это зрелище бы было…
Мутация, приспособленная к искусственной, созданной людьми среде.
Чародейка вскинула подбородок. Если что-то их сейчас могло спасти – так это разум, раз уж ничего другого, включая магию, не осталось. Что эта мутация здесь ищет? Чем питается? Почему-то же не поднимается наверх, откуда наверняка привлекательно пахнет? Привыкшие к подземной темноте, они наверняка боялись света – но едва ли Орден отпугивал их только огнем и светом. Учитывая то, с какой легкостью беглянки добрались до этого места, не натолкнувшись на замурованные проходы, можно было предположить, что монстры… как-то заключили с монстрами союз, в котором каждый полезен каждому.
- Мне кажется, их подкармливают тем, что не отводят на площадь для сожжения, - очень тихо прошептала Шеала, по-прежнему не шевелясь, - как рыбок.
Жаль, что они не дотащили труп тюремщика досюда – все равно, конечно, не могли, но это стало бы прекрасной жертвой, позволившей проскользнуть мимо пирующих чудовищ куда-то в глубины стоков. Что делать сейчас – чародейка пока представляла слабо, но примерно понимала, на что могут ориентироваться такие мутации.
- Мы должны их чем-то отвлечь, - так же тихо продолжила она, разговаривая почти на ухо Нерис, - непривлекательно пахнуть и передвигаться очень тихо. Почти не дышать, и ни в коем случае не бояться. В конце концов, эти ублюдки не пытают.
Шеала присела на корточки и аккуратно зачерпнула ладонями стоячую воду, которая больше напоминала по густоте грязь. В другие времена ее бы непременно вывернуло, но не сейчас – что уж поделать, что первая за время заключения ванна смердела и выглядела именно так.

И они побежали.
Путь сквозь практически кромешную темноту, разбавленную тревожащими звуками, плеском и шорохами, был тяжелым – если они не заработали заражение крови получасом ранее, то точно обязаны подхватить его сейчас; в попытке сбежать никто даже не пытался проложить безопасный путь, и под ноги то и дело бросались острые обломки мраморных плит, ржавые, но будто бы заточенные перекореженные решетки и камни, и едва заметно белесым отсвечивали в грязной воде чьи-то кости. Бессчетное количество бесславных смертей – ими был, кажется, пропитан сам воздух, смердящий, затхлый и очень холодный, выбивающий из отвыкших от нагрузок, ослабленных легких любой вдох и выдох и превращая дыхание в хрип.
Они бежали – когда за спиной заурчало и зачавкало, и донесся плеск – старались, как могли, заворачивая в повороты и карабкаясь по наклонным, полуобрушенным тоннелям в половину роста, не обращали внимания на рассеченные до крови ноги, молясь о том, чтоб запах крови не привлек кого-нибудь похуже пахнущих гнилой рыбой утопленников. Измождение давало о себе знать – им никак не удавалось оторваться, и затылок неотрывно сверлили невидящие, слабо фосфоресцирующие их глаза. И потому, когда дорога внизу внезапно оборвалась, Шеала не остановилась.
Времени на раздумья не оставалось – и, думала она, зажмуриваясь, лишь о том, чтоб не выпустить руку.
Еще – о том, что будет больно.

Громко шумевшая вода оказалась футах в четырех внизу, так что ничего непоправимого не произошло – во всяком случае, вероятно, обошлось без переломов, или они их уже попросту не почувствовали. Ругань, которую не удалось сдерживать – да и какой смысл уже, раз утопленники расслышали и идут по твоему следу, соблюдать тишину? – утонула в падающей по наклонному желобу грязной воде. Эльфы строили стоки на совесть - поток был настолько мощным, что их обеих мгновенно увлекло и понесло куда-то вперед и вниз. Желоб сделал несколько плавных поворотов, потом превратился в закрытую трубу, уйдя куда-то под скалу, после наклон неожиданно почти выровнялся, и течение стало чуть медленнее – но уцепиться за что-либо и выбраться всё ещё не удавалось.
Неясно, сколько именно времени продолжалось это неприятное плавание среди отбросов, и то ли Шеале казалось, то ли действительно едва заметно посветлело, перекрасив непроглядную темноту в оттенки грязно-серого. Это казалось обнадеживающим признаком, потому что означало, быть может, близость выхода на поверхность – но любая надежда в Дейре могла оказаться иллюзорной и, возможно, эта клоака выведет их всего лишь к очередным охотникам на ведьм, которые закончат начатое менее успешными коллегами.
Воздух стал чуть свежей и ощутимо холоднее, опалив мокрую кожу совершенно зимним морозом – то ли зима в Редании была в этом году настолько ранней, то ли они просчитались в своих попытках вести календарь. Шеала молча, бессловно молилась – всем богам, которых знала, и, на всякий случай, демонам, которые услышали бы мольбу примерно с той же вероятностью; и, когда посветлело ещё сильней, а течение наконец вынесло их на отмель, она отчетливо поняла – бога нет.
Поток нечистот с сильным плеском падал вниз, а у кованой, покрытой изящными потемневшими от грязи завитушками решетки собралась целая гора крупного мусора, среди которого и оказались они с Нерис.
Слева и справа возвышались высокие гладкие своды без единого намека на лестницы, а наверху сквозь издевательски узкую щель падал бледный, едва заметный луч отсвета ранних зимних сумерек.

Не повезет, молча дернула уголком рта Шеала. Не повезет, как не везло и раньше – робкие проблески удачи никогда не приводили ни к чему хорошему, всего лишь выгодно оттеняя общий черный оттенок сплошного моря бед, поглотившего их так давно, что это существование на грани умирания стало обыденностью, а конец не вызывал даже злости.
Тут даже как посмотреть – может быть, они и не спаслись, зато умрут хотя бы на своих условиях, без насмешливых взглядов палачей, а это уже хоть что-то. Рано или поздно это все равно бы случилось – многим людям не было дано даже такого.
И, вспоминая пройденный путь, Шеала не жалела ни о чем. Он был достаточно долог.
Сделав несколько шагов по вязкой холодной воде – ступни уже не чувствовались, но какая теперь разница? – она оперлась о камни израненными ладонями, поджала ноги, усаживаясь рядом. Неловко освободила руку, обхватила пальцами плечо, притягивая поближе – не то как дочь, которой у нее никогда не было, не то как друга, которых всегда, несмотря на долгий путь, не хватало.
- Там очень холодно, - отстраненно произнесла она, - очень-очень. В Лан Эксетер всегда дует холодный ветер, а в каналах большую часть времени плавает лед. Знаешь как называют этот город? Местом тысячи мостов, потому что там почти нет улиц – только вода, вода повсюду…
Мы умрем не от голода, думала Шеала, спокойно и отстраненно, словно это был туман или сон, рассказывая обо всем, что за свою долгую жизнь видела на севере. Мы сейчас заснем в этом холоде, и больше не проснемся, потому что в Редании зима – суровая и холодная – и здесь слишком близко к поверхности, чтобы земля хоть как-то могла спасти. Ночью пойдет снег, и завалит наши тела сквозь эту издевательскую щель, и никто никогда их не найдет – может, разве что, какой-нибудь залётный ведьмак, который тоже в свою очередь сдохнет тут, потому что не разыщет выхода, заблудится среди мусора и превратится в мусор.
Может, так будет к лучшему – без боли и спазмов. Может, это тот милосердный конец, который они заслужили.
Она говорила о рудниках и величии всегда заснеженных гор, о том, как ветер звездными ночами сдувает снег с острых вершин, и лунное сияние превращает снег в мерцающую вуаль, и о том, как иногда призрачно и завораживающе выглядит цветное северное сияние - отчаянно жалея, что не может напоследок показать хотя бы немного.
Её путь был долог, и жаль только того, что приходится утаскивать за собой молодых, которые могли бы пройти такой же, принеся миру как много зла, так и много пользы – это очень несправедливо, и злость едва заметно держит на плаву, не давая свалиться в беспамятство, выхода из которого уже не будет.
Если бы не это сожаление, терзающее голову, не способную даже притронуться к силам, которые они утратили, Шеала бы ничего не почувствовала - но теперь встрепенулась, подняла голову, разжала ладони.
- Слышишь? – с тревогой спросила она вслух, - кто-то колдует.
Чужое волшебство ощущалось едва-едва – чародейка прислушивалась к структурам, почти неосязаемым сквозь толщу камней и земли, и не могла их ни понять, ни распознать, но, так и не приняв свое холодное угасание, не могла смириться. Пусть. Пусть это станет очередной ошибкой – даже если это окажется не карманный капитул Радовида, это усилие, скорее всего, ее добьет – но так всё равно будет справедливей и правильней. Пусть спасется хотя бы кто-то. Кто-то, кто кому-то ещё нужен.
Всё – стучала кровь в висках, всё – назойливый звон в ушах, заглушающий плеск холодной зловонной воды, вот теперь точно всё; никаких шансов зачерпнуть силу извне, потому она привычно отдает то, что осталось изнутри, но этого всё равно слишком мало.
Дьявол, сколько же сил может отнять такая дурацкая примитивная телепатия – всего лишь одна пара координат, но почему так темнеет в глазах?!
Всё – я была рада с тобой работать, девочка; может, нам настолько повезет, что ты ещё увидишь Ковир.
Попробовать в любом случае стоило.