Имя:
Эстелла Конгрев-Лиддерталь.
Она же Стелла, она же «госпожа Стелла» по именованию Её Императорского Величества и Восхитительная по словам многих прочих.
Раса: человек.
Возраст, дата рождения:
32 года. Родилась 13 сентября 1240 года.

Род деятельности:
Старшая статс-дама Её Императорского Величества, графиня Лиддерталь и единственная наследница баронства де Конгревов, веселая вдова; подруга императора Нильфгаарда, наставница императрицы Нильфгаарда, воплощение взора и слуха виконта Эиддона при дворе — последнее по собственному почину и в исключительных случаях.

Внешность:
Графиня Лиддерталь принадлежит к той породе женщин, что вне зависимости от утвердившихся канонов красоты остаются роскошными и даже позволяют себе пренебречь модой в пользу эффектности — а её Стелле не занимать: каштановые, почти чёрные волосы тяжёлыми волнами ложатся ниже талии, что и в причёску убирать жалко — на таком фоне загорелая от вездесущего солнца кожа кажется светлее безо всякого выбеливания, к которому женщина прибегает ради выразительного контраста; синева её глаз кажется почти неестественной; статная фигура превосходно смотрится в платьях — особенно хороша южанка в традиционных тёмных и, напротив, ярких тонах, которые периодически носит без оглядки на однообразные цветовые предпочтения нильфгаардского общества. Приятное свежее лицо отличают выразительные черты: открытый лоб, высокие скулы, аккуратный подбородок — и спокойная мимика: даже улыбка, довольно частая гостья приподнятого или попросту благожелательного настроения, остаётся едва уловимой и большее отражение находит во взгляде. Сама она считает, что её внешность несколько портит нос — с немного задранным вверх кончиком, недостаточно тонкий и, по собственному мнению, простоватый, — тем не менее, это скорее придирка от стремления к безупречности, нежели заметный недостаток.
Ростом по меркам Нильфгаарда выше среднего, кроме того, умение подать себя легко компенсирует любую разницу в количестве дюймов, и этого умения ей тоже не занимать; хрупкостью своей подопечной не наделена, но тонкая талия — заслуга отнюдь не только корсета, чему есть немало свидетельств, вес же поддерживает такой, чтобы не утратить выразительности своего декольте, обычно закрытого, которое для некоторых является отдельным поводом для зависти: никаких ожерелий не требуется при такой шее, изящной линии ключиц и высокой груди.
Другими предметами зависти, без сомнения, являются её бесценная коллекция ювелирных украшений и гардероб, идеально подобранный и очень, почти неприлично дорогой.
Голос у Стеллы приятный и чувственный; она умеет сохранять ровные интонации даже в минуты эмоциональной бури — её же она выражает богатой жестикуляцией.

Характер:
Обманчиво спокойная, привычно сдержанная, неспешная в своём грациозном умении подать себя в лучшем из видов, Стелла не производит впечатления особы, от которой стоит ожидать опасности большей, чем от любой из женщин, и её очень легко недооценить: кажется, круг обязанностей графини замыкается на Малом дворе, которым она руководит, и за этот предел не выходит; однако многие забывают или попросту не знают, что её слово имеет приличный вес в разговорах с самим императором, а к её советам охотно прислушивается императрица — что госпожа Лиддерталь высоко ценит и никогда не использует ради корысти, только во благо.
Те, кто углядывают за её феноменальной выдержкой признаки равнодушия заблуждаются: несмотря на всё напускное, южанка быстро ориентируется в изменяющихся условиях и соответственно этому реагирует на любую угрозу или неприятность; без лишней суеты и каких-либо комментариев решает как свои, так и чужие проблемы, полагая, что из любой ситуации найдётся выход, даже если придётся продолжить его прямиком через огонь, воду и свежие трупы — но дорогу, как известно, осилит идущий, а расчистит хорошо подобранный окружение, поэтому такие трудности её не тревожат. Впрочем, она не ценитель насилия и крайних мер, просто принимает их необходимость без лишних душевных терзаний — последние, к слову, редко являют себя миру: хотя Стелла, как человек, наделённый горячим нравом и характерным для юга темпераментом, не чужда переживаниям и эмоциям, она оставляет их при себе и за закрытыми дверями — дело она ставит превыше чувств, а долг превыше всего.
Умеющую слушать графиню принимают за дивную собеседницу, способную поддержать любой разговор, даже если она преимущественно молчит; но об этом так легко забыть: она умело создаёт эффект присутствия и живого интереса одним своим поведением — текучими жестами, открытой позой, мимикой. Однако разговоры, которые внимания требуют, получают его в полной мере; она обладает развитой интуицией и чутьём, хорошо подмечает мимику, детали, оговорки и недоговорки, интонации и особенности поведение собеседников, и, когда в том заинтересована, подстраивается под них. 
Стелла любит комфорт и уют, но по большому счёту довольно равнодушна к роскоши, которой себя окружает — это скорее дань её положению, нежели необходимость: она вполне обходится малым, когда то требуется, легко и без сожалений расстаётся с вещами, столь же легко благодетельствует; впрочем, это не значит, что если она может получить свою выгоду, она её упустит — своё она возьмёт сполна, просто способы для достижения этих целей выбирает такие, чтобы они приходились по совести и чтобы сделать лучше не себе одной, за что и заработала расположение подданных своего графства и земель отца: ими принято считать, что госпожа Лиддерталь добра, честна и желает лучшей жизни всем, кто её достоин, а потому они закрывают глаза на то, как она обходится с теми, кто оказывается недостойным — тут методы кнута графини мало отличаются от подхода императора; и не стоит обольщаться обычными «пряниками», которые она зачастую даёт авансом, но никогда не без причины, мягкостью её поведения или почти материнской строгостью, которые она в себе, как и многое другое, идеально сочетает, и думать, что не бывает иначе.
Бывает, и ещё как. Вот тогда-то и выясняется, что Стелла ничуть не милосердна и не так уж добра — но справедливость редко идёт рука об руку со всепрощением, которое зачастую за доброту принимается, а она справедлива, что обещает получение всего по заслугам своим и так, чтобы никто не ушёл обделённым.
В общем, она воплощает всё лучшее, что есть в Нильфгаардской империи.

История:
Дочь барона Оттона де Конгрева и его супруги Адиль, некогда почитаемой, как фаворитка узурпатора, а после впавшей в немилость — впрочем, это были лишь слухи в обоих случаях, — Стелла росла в богатстве не большем, чем может жить семейство честного коррехидора, но не дворянина: достаточно для того, чтобы единственная дочь могла одеваться достойно, но недостаточно для того, чтобы дорого; достатка хватало или на редкие красивые камни, или на красивые редкие ткани, и любой из этих выборов ей приходилось делать нечасто — впрочем, из чего ей никогда не приходилось выбирать, так это между новым платьем и хорошим учителем: родители не скупились на её образование.
Высшей знатью Нильфгаарда, приближённой к лже-императору, и самим императором, когда тот имел повод задуматься, считалось, что все финансовые проблемы барона — от нетвёрдой руки, которой он правит своими землями, дурных управленцев, этой рукой прикормленных, и дурного же пристрастия к азартным играм; его считали пропащим человеком, но не опасным — просто бесполезным; и все, кто видел финансовые отчёты из терпящего бедствие дальнего баронства, ожидали скорейшего его разорения, но, к счастью для самого барона, спасать не спешили. Между тем Оттон де Конгрев был одним из людей, о ком настоящий император, а тогда ещё Йож из Эрленвальда, однажды скажет: «я знал нескольких человек, в преданности которых мог быть уверен»; и верность Его благородия простиралась гораздо дальше простой надежды вернуть истинного наследника на трон: в эту надежду он вкладывал немалые деньги, приберегая их ко дню, когда придётся подкупать продажных военных и оплачивать услуги наёмных лиц, могущих помочь избавиться от ставленников узурпатора. Почти три четверти доходов баронства он мастерски скрывал при помощи верных уже ему людей, выставляя всё, как растраты, свои и чужие; супруга и единственная наследница обо всём происходящем не только знали, но и этому потворствовали: если госпожа Адиль некогда была близкой подругой убитой императрицы Дейдры и потому желала мести, то Стелла всего лишь оказалась достойной дочерью своих родителей — разделяя их убеждения, она спокойно отказывалась от предметов роскоши в пользу будущего возвращения Эмгыра вар Эмрейса.
Сколько бы его не пришлось ждать.
Её брак был заключён исходя из этих же соображений и по её собственной инициативе: шестнадцатилетняя девица давно приметила графа Лиддерталя, владельца соседних земель, которыми он распоряжался до печального неумело, не используя для приумножения богатств ни близость рудников на севере, ни обширные пастбища, а поля и вовсе предпочитая засаживать репой — возможно, виной тому стал старческий маразм. Необременённый наследниками, близкими родственниками и хорошими советниками, зато обременённый сединами и уважением высшей власти, природа которого оставалась для Стеллы истинной загадкой — не иначе лже-император лично продавал ту репу в Новиград, — граф, сам того не ведая, мог помочь вернуть трон наследнику Фергюса и, что характерно, помог, лишний раз доказывая, что некоторые люди приносят пользу только своим бездействием.
Вдовой молодая графиня стала очень скоро — вопреки подозрениям, за этим не скрывалось никакой истории отравления или случайного падения с лестницы на меч; но ещё прежде кончины супруга она со всей присущей ей разумностью начала распоряжаться не только деньгами и землями, но и связями своего малодееспособного во всех отношениях графа: к тому моменту перед её отцом уже предстал Вильгефорц из Роггевеена с обещанием вернуть династию вар Эмрейсов на трон; не сильно доверяющий чародею, однако не утративший веры в Эмгыра, Оттон де Конгрев принял участие в подготовке переворота, вложив в него все сбережённые для этой цели средства, и Эстелла, разумеется, тоже не осталась в стороне. Оказалось, её муж хорошо знал, а что ещё лучше, вёл записи о тех из придворных и многочисленной аристократии, кто был не сильно доволен действующей властью, о тех, кто никогда не пойдёт против узурпатора, но, главное, о тех, кто некогда был в числе первых заговорщиков — они уже давно не отличались особым рвением в службе и скорее держались за свои должность, нежели заслуживали их, но всё же оставались предателями. Всеми этими бесценными знаниями она делилась, передавая их нужным людям и помогая обходить людей опасных; на этом её помощь не заканчивалась — к счастью, дальнейшие заслуги Стеллы затмили ту репутацию, которую она успела себе заработать, но в те времена она отвлекала служителей короны любыми доступными способами, арсеналу которых могла бы позавидовать иная чародейка, а она сама находила некрасивыми, однако действенными: молодая графиня затевала в столице грандиозные скандалы, заставляющие одну половину двора краснеть, а другую — хвататься за сердце, провоцировала дуэли между теми мужчинами, от которых стоило избавиться, и в качестве эффектного финала прилюдно отвесила пощёчину лже-императору за то, что он «не так на неё посмотрел» — а всё для того, чтобы в нужный момент привлечь внимание всех его приближённых. Это было почти самоубийство, катастрофа, которая в лучшем случае стоила бы ей свободы и титула, но не в этот день: этот день стал последним для власти человека, чьё имя стёрла история и лично рука Его Возвращённого Императорского Величества.
Уже на следующее утро Стелла Конгрев, графиня Лиддерталь, передала заботливо собранные данные на всех опасных господ, на всех предателей с их деяниями в руки нового знакомого по заговору Ваттье де Ридо, поздравила участников свершившейся реставрации старой династии — и уехала в своё графство отмываться от крови, в которой ей пришлось не фигурально вымазаться, и налаживать разработку рудников, пока до их недр не добрались соседи.
Все, кто запомнил Стеллу, как женщину легкомысленную, взбалмошную во всех отношениях — от одежды до поведения, — ждали её возвращения в столицу, как бедняки предвкушают приезд бродячего цирка, — то должна была стать истинная феерия; но её не случилось: вдовая графиня Лиддерталь отчего-то выглядела и вела себя так, как полагается вести себя преисполненной собственного достоинства госпоже её статуса, говорила спокойно, впечатление производила самое лучшее, чем вызывала в равной степени недоумение и восторг — и все наконец узнали настоящую Стеллу Конгрев, какой та была всегда.
С собой ко двору она привезла чистейшие сапфиры и рубины, месторождение которых при её деятельном участии открыли на самой границе графства, и прошение закрепить разрабатываемый участок предгорья за её фамилией — Эстелла обещала не только приумножать богатство личных владений через продажу драгоценных камней, но и вносить ими вклад во благо всей империи, спонсируя как мирные экспедиции, так и дальнейшее продвижение Нильфграада на север; впрочем, прежний вклад семьи де Конгревов и лично госпожи Лиддерталь тоже не был забыт императором: баронство существенно расширило границы, а блистательная юная графиня, помимо удовлетворённого прошения, получила негласное право влиять советами на судьбу своего региона. Придворные, видя исключительную благожелательность Его Императорского Величества, только и ждали повода заговорить об их романе, — а немногим позже начали говорить безо всяких поводов и не умолкают до сих пор, — но правда всегда была такова, что взаимное уважение, которые Эмгыр и Стелла питали друг другу, со временем переросло лишь в настоящую дружбу, которой женщина крайне дорожит и никогда не злоупотребляет.
Свою же преданность императору и империи под его властью она не единожды доказывала деяниями самыми различными: от их веселых попоек — иначе это не назвать, — о которых до сих пор не знает ни одна живая душа, кроме непосредственных участников, до помощи виконту Эиддону в выявлении неблагонадёжных лиц среди столичной аристократии и истории с королевой Цинтры; в последней Стелла без какой-либо магии выступила в роли невольной чародейки-крёстной, которая помогла сироте стать императрицей той половины мира, над которой никогда не заходит Великое Солнце.
Путь к этому оказался тернист: когда графиню спешно вызвали в крепость Настрог, чтобы она помогла напомнить Цирилле Цинтрийской правила поведения при дворе, Стелла ещё не знала, что её светловолосая подопечная никогда прежде этого имени не носила, как не носила платьев из дорогой парчи, привычных принцессе по крови, и всех своих тяжеловесных титулов; она видела в девушке страх, неуверенность, малые для наследницы трона знания и многие печали, но все они складно ложились на рассказы о злосчастной судьбе, что постигла её после спасения из пылающей в огне войны родины — впрочем, сама Цирилла говорила мало. Это не отменяло того факта, что училась она быстро и, несмотря на пережитое, оставалась искренней и доброжелательной — качества не самые монаршие, но достойные. Стелла сочувствовала ей и, небезосновательно считая, что юной королеве не хватает заботы и человеческого тепла, ненавязчиво окружала ими, чем сумела завоевать её доверие; вместе с тем она давала девушке возможность привыкнуть к её новому окружению, которое более не было враждебным, новым правилам и — хотя графиня об этом ещё не знала — новому положению. Запоздало открывшаяся правда ничего не изменила в её отношении к «милому дитя», как госпожа Лиддерталь называла ту в своих мыслях, и Эстелла ничем своего знания не выдала: она сочла, что сможет воспитать из этой девушки королеву, даже если та королевой по рождению не была, и знала, что чужой обман, жертвой которого стала и подложная Цирилла, не должен открыться: Цинтре нужна была наследница престола, и она у Цинтры появилась; а Нильфгаарду нужна была достойная императрица — и Стелла приложила все усилия, чтобы безымянная сирота сумела обнаружить полагающиеся для этого качества в глазах Эмгыра и, что главное, в самой себе.
Так, никому неизвестная цинтрийская беженка стала Её Императорским Величеством Цириллой Фионой Элен Рианнон, оправдав все надежды и чаяния своей наставницы и изменив свою судьбу.
А графство Лиддерталь тем временем окончательно приобрело статус одной из богатейших земель империи и расцвело — и это была не просто красивая метафора: по желанию госпожи Стеллы перед главным имением был разбит великолепнейший цветник и сад, достойный скорее сказочных пейзажей Туссента, чем её земель — в руках графини всё становилось лучше, и это было всего лишь очередное тому доказательство.

Способности, навыки, особенности:
Знает всеобщий язык и нильфгаардский диалект Старшей Речи, через последний более чем прилично владеет, собственно, Старшей Речью; одарена музыкальным слухом и хорошо поставленным голосом, интонационное богатство которого позволяет заподозрить недурные актёрские способности, которые ей некогда приходилось использовать и до сих находится повод применить. Мастер навыка «сохранять невозмутимость в любой непонятной ситуации».
Разбирается в драгоценных камнях, обработанных и необработанных, их месторождениях, пушнине, тканях, винах, лошадях, искусстве и людях — но это, конечно, не весь спектр неоценимых знаний, которыми она обладает, хотя бы потому что много читала; с юности проявляет редкое финансовое чутье и хватку; великосветское воспитание, данное ей матерью, и отличное знание всех возможных правил этикета позволило ей не только обрести статус и место при нильфгаардском императорском дворе и обучить этим премудростям будущую императрицу, но и построить, фактически выдрессировать весь Малый двор, который Стелла держит в страхе нужной степени перед Его Императорским и восхищением перед Её Императорским Величеством.

Связь:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

Пробный пост:
Стелла Конгрев чувствовала себя глупо.
Все говорили серьёзно — так и говорили на два голоса: «Стелла, я серьёзно», — а она чувствовала себя по-идиотски.
В последний раз подобное случалось очень давно, что многое говорило как о её возрасте, так и о умении избегать нелепые ситуации. В последний раз это чувство хотя бы вызывало улыбку — да что там, почти нервную истерику, и смеялась она тогда до боли в животе и никак не могла остановиться, стыдно вспомнить, — а сейчас графиня не могла позволить себе такую роскошь, как эмоции: не хотелось испытывать терпение Эмгыра и смущать милое дитя, решившее ей довериться.
Стелла держала лицо и держала себя в руках, чтобы выдержать нужный тон обеих бесед; она держалась, чтобы не сказать лишнего, мягко подводя к главному, держалась, чтобы Его Императорское Величество не обнаружил ни тени смеха в её полном понимания лице — преимущественно это было полное понимание того, что эти двое однажды доведут госпожу Лиддерталь и сами будут виноваты, когда она уедет в глушь своего цветущего графства, — держалась, чтобы не вручить Рианнон книгу с очень увлекательными иллюстрациями, дающими наглядные ответы на все возможные и невозможные вопросы, и этим изящным жестом положить конец разговору — но Эстелла всерьёз опасалась, что вместо этого девушка начнёт расспрашивать о нюансах, и вот тогда станет совсем плохо.
Она держалась и фоном, в паузы, думала о тех временах, когда могла позволить себе реагировать иначе.
Например, с чувством сказать: «Да вы издеваетесь!» — в доме самого богатого человека в столице, обращаясь к его супруге, которая действительно издевалась, но, как полагала сама, крайне завуалировано. Или смеяться десять минут кряду, до слёз, а потом выйти из покоев супруга, который только что высказал свою последнюю просьбу и с чувством выполненного долга, написанного на лице, покинул этот мир, и резюмировать:
— Хрен ему, а не репа.
Не потому что так уж хотелось оглашать своё отношение к столь любимой графом репе, конечно, а ради соответствия образу — хреном бы она тоже не стала засаживать поля.
Очень удобный был образ, если подумать; и Стелла подумала, что сейчас бы с удовольствием влезла в тесную уже шкуру девицы, которой ей приходилось быть в семнадцать лет. Уж та бы точно не стеклянела под гнётом новых вопросов, которые вынуждена была выслушивать и задавать.
А потом она смотрела на восемнадцатилетнюю почти императрицу и понимала, что нет, ровесница, даже самая разумная, ничем бы ей не помогла: потому что с высоты возраста гораздо проще промолчать на просьбу Её Величества остаться в соседней комнате в разгар брачной ночи и в случае необходимости войти — хотелось заметить, что с этим наверняка прекрасно справится император, но Стелла жалела нервы милого дитя, вряд ли готового к таким откровениям от своей наставницы.
С высоты опыта гораздо проще уверенно произносить: «Всё будет хорошо» — и иметь надежду, что всё так и окажется. Зная Эмгыра — пусть и иначе, чем полагали придворные сплетники, — так должно было быть, даже если его самого приходилось убеждать ровно в том же самом.
Сложнее было убедить себя. Но в конечном итоге эти двое друг друга стоили, а потому у Стеллы оставалось всё меньше и меньше сомнений, что Его и Её Императорские Величества в дальнейшем справятся и без её участия.