[audio]http://pleer.net/tracks/7096242DsIb[/audio]
Литта, без сомнения, как любой человек, постоянно имеющий доступ к крепким напиткам и спирту, хорошо знала, что выпить воды – это прекрасный метод ненадолго вернуться в то блаженное ощущение полной нетрезвости, которое сейчас помогало лучше любых лекарств. Помогало не чувствовать боль, не размышлять над перспективами – в сущности, не думать вовсе. Приятное разнообразие в их насыщенной жизни.
- Подожди, - попросила Шеала, нахмурившись.
Она аккуратно положила пальцы туда, где слабый свет вычерчивал острый угол между щекой и шеей. Там должно быть уже не больно.
- Потрясающий звездчатый кровоподтек, - резюмировала чародейка спустя несколько мгновений, - и я чувствую что-то… Магическое повреждение, но не совсем. Ты упала на Фиренцу? Впрочем, неважно. Я с утра что-нибудь сделаю с этим.
Свеча стояла не очень удачно, и рассмотреть мелкие детали было сложно, но вставать, чтобы перенести её, или, того хуже, колдовать, вызывая вечный свет, чародейка не собиралась. Едва ли она вообще что-то такое могла - и вот это, кстати, было даже почти обидно.
Потому что ей совсем нечасто выпадали подобные возможности.
- А я не могу, - спустя недолгое мгновение призналась Шеала, - совсем. Но постараюсь. Будем без гарантий, ладно?
И скользнула рукой дальше, в ставшую медной от воды рыжину – с усилием, притягивая к себе.
В конце концов, вот чего ковирская отшельница не умела – так это обняться и плакать.

После холодного ливня и промокшей одежды её кожа была холодной, почти ледяной – и тем больше удовлетворения приносило ощущение того, как она нагревается под пальцами. Зря некоторые завистливые умы пренебрежительно называли чародеек искусственными – но даже если так, то что в этом плохого, Шеала никогда не понимала. Каждая из них, несмотря на совершенность, присущую разве что эльфским статуям, на самом деле была живой. Живым становился надменный обычно взгляд, когда она тянулась легковесно целовать рыжие ресницы - куда-то можно было тратить эту где-то в самых дальних уголках души тлеющую нежность, пока никто не видит, – живыми казались лишенные искусственной краски, быстро ставшие искусанными губы, живой была эта старая скалярия у нее на бедре, мурашки от нежданного сквозняка – и всего остального тоже - и дрожь под пальцами тоже была абсолютно живой.
В этом была совершенно определенная прелесть, и, хотя после всего пережитого и полученного не стоило рассчитывать на образцово-изощренный вечер - он брал искренней, пусть и не вечной, настоящестью.

Где-то в середине она смутно (и, вероятно, ненадолго) начала понимать, что люди бесконечно ищут в этой череде прыжков из постели в постель, и почему зачастую им становится мало простой физиологии. Дело было в том, что кроме оргазмов – без сомнения, качественных даже несмотря на самогон – в этом всем было кое-что ещё. Временное, быть может даже отчасти иллюзорное ощущение собственной важности для кого-то – ну вот не благодаря полезности, регалиям, научной степени и специфике магистратуры, а просто так. Время, когда заботишься не о себе, а о ком-то еще, а он в ответ заботится о тебе – вполне может быть, что наутро это пройдет, а через год-другой, похороненные под гнетом индивидуальных проблем, они снова почти забудут друг о друге.
Ну, сквозила такая надежда после её «потрахаться и разойтись», и это было просто отлично.
Это не было спасением от одиночества – потому что таким людям, как они обе, оно не требовалось – а скорее приятным подарком сверху.
Если ты хоть когда-нибудь что-то заведешь о чувствах, думала Шеала, я тебя ударю.

- Ритуалы, значит, чарует, - с видом знатока покровительским тоном пояснял седой управляющий, - чтобы его сиятельство разыскать.
Пятнадцатилетняя горничная, с которой они устраняли последствия позднего недовольства её сиятельства, с прозорливостью, демонстрирующей немалый житейский опыт, заметила:
- Что-то непохоже.
- Цыц! – недовольно заткнул ее управляющий, - да что ты понимаешь вообще, пигалица! Чарует, вон как измучилась вся. Да многие бабы легче рожают, поверь моему опыту.
Девчонка не стала спорить, только скептически хмыкнула.
И хорошо, что ни одна из чародеек этого всего не слышала.

- Просто убей меня, - подумав, внесла предложение Шеала.
Утро вправду оказалось тяжелым. Что не оказалось повреждено при схватке с Фиренцей и ее демонами, то она с радостью перенапрягла после – тогда, конечно, ни о чем не жалела, а сейчас могла вспомнить все сквернословия этого мира и ещё несколько дополнительных при одной только попытке подняться. Пальцы опухли и не слушались, что творилось на затылке – она смотреть не хотела, но результат наверняка мог бы занять призовое место на конкурсе цементных смесей среди строительных гильдий Новиграда, а руки по цвету успешно конкурировали с лиловым грозовым небом.
Литта была ей видна весьма фрагментарно, но увиденного было достаточно для того, чтобы сделать выводы.
Совершенства, мать твою. Величественные и идеальные, курва, эльфские статуи.
С кровати она сползала безо всякого изящества.
Вчерашние экзерсисы с самогоном, судя по всему, не так уж фатально ухудшили состояние, и сила послушно кольнула пальцы при первой же попытке к ней прикоснуться. Это, правда, вызвало приступ тошноты, но даже удалось сдержаться – то есть было терпимо. Впрочем, опыты с магией она все-таки отложила – может, немного позже станет лучше.
Или хотя бы кто-нибудь принесет тазик.
- Отдай гребень, - попросила чародейка, как всегда, предпочтя практичность каким угодно вежливым жестам, - у меня охрененный опыт с пятьдесят шестого, поверь. Масло есть?

К тому моменту, как им совершенно бесшумно – что, впрочем, не отменяло круглых глаз – принесли чай, холодной вчерашней еды и чего-то, издающего просто ужасающий запах и судя по всему являющегося местным средством от похмелья, ветер из окна стал чуточку теплее, волосы были расчесаны на три четверти, а синяки под глазами – с диким сквернословием и одной попыткой выброситься через подоконник выведены. Оставалось остальное тело – ну, два – молочная кислота в мышцах, какое-то количество необработанных ссадин, и, конечно, чудовищный кровоподтек на щеке. Позор действительно открывался с неожиданной стороны – прорастая множеством язвительных комментариев и ироничных замечаний, потому что так было проще. Проще было всё – перебарывать боль, смотреть на свое отражение, дышать сквозь слегка отбитые ребра, попросту жить.
Произошедшее, пожалуй, мало что изменило – не сделало ничего ни легче, ни сложнее, и это само по себе являлось хорошей новостью, которыми было так небогато это утро. Остальные не заставили себя ждать – даже несмотря на то, что Астрид, судя по всему, внушала служанке страх одним только своим присутствием, на них был вывален целый ворох известий.
Его сиятельство действительно запропал ещё вечером – точный час они назвать не могли, но выходило, что примерно в то время, когда они повстречались с Фиренцей. В отличие от предыдущего дня, представлений не давал, а тихо и мирно исчез в неясном направлении. Ночью ее сиятельство закатила скандал – до момента предположительного соития присутствие в замке дражайшего супруга ее, кажется, не волновало вовсе. Потом почти до утра искали с собаками, даже позвали какого-то старика из деревни, который до рассвета курил травки и гадал на курином помете - но след словно в воздухе растворился.
- Я его понимаю, - оптимистично сказала Шеала, с немалой заинтересованностью пробуя пальцем воду в кадке. В горячей воде наверняка всё будет болеть слабее – это был кое-какой шанс на пристойные жесты, а следовательно можно было попытаться что-то сделать с кровоподтеком Астрид сейчас, а не когда они окончательно придут в норму своей совершенности, - с таким двором это вполне достойный вариант. Убиться.
Она ошиблась – кое-что всё-таки стало проще. Во всяком случае, сейчас уже можно было не уточнять, появились ли у Литты за эти полтора века какие-либо возражения относительно совместного нарушения индивидуальной гигиены.
- Будет болеть, - честно предупредила чародейка, - и быстро я не смогу. Нервные окончания блокировать нельзя, а то наплету лишнего. Повезет, если уберу всю магию целиком. Можешь пока рассказать, какие мысли насчет того, куда проебся князь.

Как минимум одна совершенная эльфская курва не пыталась оправдываться, спорить или благосклонно принимать в себя княжеский гнев потому, что ей было сверхъестественно лень даже двигаться. Теплая вода настраивала на сонный лад, ухудшающаяся погода не добавляла бодрости, и дела на это всё ложились диссонансной нотой - или неподходящим и убогим мазком. Если считать делами вот это вот, по ошибке названное аудиенцией.
Так что Шеала не зевала в ладонь исключительно по давней привычке, позволяющей иногда даже спать с открытыми глазами и одухотворенным выражением лица, и большая часть слов её светлости проскальзывала мимо памяти, не оставив и следа – потому что речи её, хоть и долгие, обладали смыслом едва ли в четверти произнесенных слов. Вестимо, её светлость намеревалась спустить пар, и чародейки до поры позволяли, хотя имели полное право этого не делать, но вместо того, чтобы тихо боготворить их за неожиданный акт благотворительности, она умудрилась перейти все границы.
Вот всегда так с меценатством. Всегда.
Шеала, совершенно не меняясь в лице, неторопливо опустила ногу на пол, педантично оправила складки на юбке, потом поднялась и, точно так же не торопясь, выдала княгине звонкую и сильную пощечину.
Мгновенно стало очень тихо – замерев от неожиданности, Батильда прижала ладонь к щеке и смотрела снизу вверх сквозь мгновенно выступившие – то ли от обиды, то ли от нежданной боли – слезы.
Шеала вознамерилась лаконично сообщить о том, что, вероятно, раз её светлость считает себя самой умной, но принадлежащей к роду шлюх и людей второго сорта, она готова исправить природную несправедливость и охотно пришьет недостающие аргументы, отделяющие Батильду от истинного могущества, но вместо этого только нахмурилась.
Дело в том, что её светлость вправду думала очень громко – её эмоции исторгались в окружающее пространство немногим тише метких замечаний Литты. Реакция княгини на её последнюю реплику изрядно настораживала – потому что это мимолетное ощущение испуга, проглянувшее в ее глазах и мгновенно спрятавшееся, сейчас разливалось вокруг, как остаточный шлейф чьих-то плохих духов. Для тех, кто обладал чутьем, разумеется, но Шеала обладала.
- Так, - вместо всех ядовитых предложений произнесла чародейка, - все-таки у нас были конкуренты. И кто после этого тупая шлюха, а, Батильда?
Её светлость попыталась величественно подняться и, видимо, размазать противниц в ответ, но не преуспела. Выражение гнева на лице сменялось удивлением, потом – испугом, когда ткань вдруг затрещала.
- Ей вправду не идет платье, - ровно сообщила крейденская чародейка, - так что я совершаю доброе дело.
По раздававшимся из кресла воплям нетрудно было догадаться, что платье прилипло не только к креслу, но ещё и к коже: прямое оскорбление развязало чародейке руки, потому что ратование о собственном статусе Братство только поощряло.
- Она связывалась с Фиренцей, - сообщила Шеала своей коллеге, напарнице, и, кажется, временами женщине, - и действительно не горела желанием того, чтобы супруг возвращал себе способность к продолжению рода с нашей помощью. Та пообещала помочь. Хочу ошибаться, но возможно, его сиятельство действительно в опасности. Будет обидно, если мы не получим последнюю часть гонорара из-за ошибки какой-то глупой суки.

Шеала, в свою очередь тоже прислонившись к каменной кладке колодца, была сильно озабочена чистотой туфель. По-хорошему, у них была возможность переодеться – но тут ведь как, идешь в спальню, а потом обнаруживаешь себя где-нибудь среди разбросанных простыней в каком-нибудь совсем другом месте, в компании бутылки вина, и, может, не только.
История с гоэтией дурно пахла – смердела – и любой из коллег, очутившийся на их месте, не встретил бы ничьего осуждения, открыв телепорт домой ещё при первых признаках того, что что-то шло не так. Но каждому, кто ставит чувство долга превыше брезгливости, воздавалось. Просто иногда дары сопровождаются синяками, эликсирами от головной боли и тоскливым осознанием того, что человеческая глупость пределов не ведает.
Она подняла голову вверх – тучи над Меллеорой плыли медленно  и низко, снова норовил сорваться мелкий, противный затяжной дождь. Сейчас, после неприятной беседы, это было кстати – хорошо остужает и щеки, и разум.
Ментальные путешествия оставили гадкий привкус и эхо возмущенных мыслей: это «ах ты, дрянь» ещё болталось где-то у неё в голове, отражаясь от стенок черепа. Задумчиво глядя на ссаженные костяшки – не всегда есть желание сдерживаться – чародейка понимала, что ничем, кроме физической поддержки, Литте помочь и не сможет.
Ветер швырнул в лицо рыжие волосы – языком пламени – Шеала аккуратно отвела их так, чтобы в случае чего можно было легко заглянуть в воду. Кто их знает, эти –мантии, в такие дни они не всегда работали хорошо.
- Я подержу, - прикрыв глаза, кивнула она.
Кроме всего прочего, держать руки на бедрах было попросту приятно – это тоже отвлекало от головной боли. Кроме всего прощего, такой контакт позволял проще слушать – только слушать, ничего больше, стараясь не нарушить чужие сложные чары, сплетающиеся с болью.
Но Литта очень красиво справлялась.
Она была такой жесткой, хоть и иногда, когда не забывала, старалась это смягчать – почти приторным абрикосом и женственной фрезией, умелыми штрихами косметики – и выглядело хорошо, как убийственно-острая бритва в обрамлении шелковых кружев. Шеала любила острые предметы.
Такие вещи всегда так некстати – есть ли смысл спешить? Есть ли смысл откладывать? Почему это вообще теперь лезет в голову? И нет ли нужды решить проблему с гонораром и неудавшейся публикацией перед тем, как думать об отдыхе?
Она была такой жесткой и могла идти босиком по углям, потому что того требовали интересы – когда-то давно Шеалу восхищала эта непоколебимая стойкость, и то, что прошло полторы сотни лет, мало что изменило. Стоило сорвать эту корочку социальной уверенности и кажущейся матёрости – и вот…
- Пойдем, - согласилась крейденская чародейка, - мне смертельно осточертело в Меллеоре. Хочу к морю и забыть про эту ебонь.
На самом деле, поддавшаяся болезненности собственного сознания, мысли в котором текли быстро, как вышедшая из берегов река, и так же бестолково, она не сразу восприняла вопрос правильно, но, смущенно моргнув, вовремя ответила верно.
Князь. Разумеется.
Ментальные путешествия сегодня ощущались неприятным погружением внутрь комка чьих-то не первой свежести гладких мышц, и содержание в этом случае прекрасно соответствовало форме. Люди, в общем-то, всегда были склонны творить из своей жизни какую-то несусветную херню, но мотивов Батильды она до конца так и не поняла. Хотелось надеяться, что юная княжна будет умнее своих родителей – о таких явлениях вещал закон эволюции – потому что всё старшее поколение этого правящего рода вышло так себе. Его светлость тоже не был святым, но список его грехов никак не тянул на мучения в облике павиана – если это задумывалось – и уж тем более на смерть. Поэтому то, оправится ли её светлость, пускающая слюни в кабинете, или же нет, совершенно Шеалу не волновало, а волновало ее в данный момент то, что следует разыскать хотя бы тело, если они не успели.
- Он жив, ты не видела?
Ветер швырнул в лицо мелкую морось горстью, заставляя морщиться – ничего, ещё немного осталось, нужно потерпеть для того, чтобы поставить в этом деле точку и с чистой совестью выбросить из головы.
Такое случается. Люди умирают. Но пока это тебя не коснулось – можно воспринимать это с бессердечностью. Иначе, бесконечно горюя, можно позабыть, что ты сам живой.
Может быть, поэтому эти вещи, которые были так некстати, вопреки всему сказанному с такой настойчивостью лезли в голову.

Чародейка пожала плечами.
- Они о многом не спрашивали. Но были любезны, когда сводили ожог. Я подумала, что хочу помнить о солнце. Здесь, на севере, его… слишком мало.
Она коротко вздохнула. Солнце запуталось в пальцах, темнея от дождя – холодея, превращалось в сердолик и янтарь, и всегда очень холодным казался прозрачный острый нефрит. Это хорошо, когда под твоей рукой они теплеют, а жилка на фарфоровой шее бьется под пальцами быстро-быстро, и кровь под кожей ощущается жидким огнем.
Потом помада закончилась, и стало ещё лучше.
К совершенности привыкаешь быстро – и она не так уж важна, хотя приятна. Что на самом деле магнетически привлекает – разум; поэтому, возможно, Шеале всегда было плевать на пол и принадлежность к любой из групп, и сейчас пальцы слабеют не потому, что прикасаются к безупречной коже, такой нежной, что на ней уже остались царапины, а потому что горделивая, опасная, хищная Астрид дрожит этого прикосновения - и не может остановиться.
Не думай об этом. Я сожгу им память. Во всем останутся виноваты демоны; в конце концов, мы на это имеем право после той ночи в деревне.
Холодной мерзкой змеей в голову лезут размышления о том, что это тоже может быть частью морока – такого, которым их тогда потчевали демоны Фиренцы. Это было бы унизительно и неприятно; с другой стороны, это не могло быть правдой, потому что всё началось даже не в этом столетии.
Вывод почему-то серьезно успокаивал.
Возможно, неопределенность иногда бывает лучше определенности, возможно – но, Креве, это слишком сложно. Астрид всегда выглядела так, будто об неё можно было порезаться – и вот кто бы мог подумать, что она настолько непристойно мягкая, и наощупь становится почти как огонь, отчаянно обжигая при прикосновении, и льнет к рукам с такой же жадностью.
К чёрту.
Голова кружилась, воздуха не хватало, и она не поняла, когда именно все стало слишком интимным, но перспективы затяжного продолжения изрядно портило то, что все камни здесь были слишком сырыми и твердыми, а для левитации слишком дрожали пальцы. Ну и ещё немного мешал демон.
Запах не мешал, потому что другой был очень сильным.
- Разве что пару. У меня исследования, - дернув уголком губ, ответила Шеала вслух, уже и сама зная, что бессовестно врёт. Только согреваясь, понимаешь, как на самом деле замерз – и едва ли ей достанет сил сбежать так быстро. Страшно, очень, потому что с друзьями и хорошими приятелями вечно так, можно ненароком всё испортить, перечеркнув глупым шагом десятки лет правильного, гармоничного взаимодействия. Она всегда этого боялась – может, зря – но всё уже и так покатилось в бездну.
К чёрту.
Так что это казалось неплохим поводом расставить все точки.

Он был ещё жив, и гнил заживо. Едва ли это можно было назвать осознанным существованием - просто, опасаясь утратить тело носителя, демон заставлял его кровь циркулировать по привычному маршруту, раздувал альвеолы, толкал мышцы в сердце. Демоны, оказывается, тоже чего-то боялись – ну надо же.
Склонив голову, Шеала какое-то время наблюдала за медленным движением грудной клетки, кожа на которой, полуоткрытая разодранной одеждой – кажется, князь разрывал её руками – была покрыта неприятными синими кровоподтеками. Очень медленно, два или три вдоха в минуту. Глупый демон, не изучал медицину. И мозг наверняка уже погиб.
Вот пусть бы с этим разбирались господа из Капитула. Чародейка, испытывая подсознательное отвращение к такой гоэтии, хотела уж было озвучить то, что стоит отправиться в Каэльф прямо сейчас, почему нет, момент очень удачный – они тут все равно уже ничем не помогут, выяснили что нужно, и работа считай закончена. Потом подумала, что разбираться всё равно пошлют их с Истреддом, а ему, во-первых, наверняка сейчас не до того, во-вторых, он будет долго смеяться, в-третьих, она действительно хочет к морю, а не застрять здесь ещё недели на две.
Пусть и с ним.
Как сквозь вату, пробились мутные, вязкие, как слой ряски на стоячей воде, попытки демона уболтать пришедших к нему заклинательниц на разнообразные блага мира. Кажется, сулил исполнение желаний и ещё что-то очень ценное, но в чем бы ни заключался план – пока что всё работало очень хорошо, потому что из всех желаний наиболее ярким оставалось только ожидание обещанного, а с этим они и вдвоем как-то справятся.
- Отстань, - морщась и высвобождая руку, потребовала Шеала, - не до тебя сейчас.
Обними меня и пригни голову - возможно, будет немного шумно.